Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце Страница 13

— Можно я вам еще почитаю? — сказала вдруг.

Что я мог возразить? Мне спешить было некуда. Не оставляло какое-то странное чувство: казалось, что девушка все чего-то не договаривает, медлит, чего-то еще ждет. Лиана, гибкий побег, обвивает, кольцо за кольцом. Не думай, я слабее, чем кажусь, / Но виду не подам… Я уже расписался и в зачетке, ждал, пока она дочитает. Студентка взяла зачетку, сложила свои бумаги, тщательно пристроила их в сумке, стала в ней что-то перебирать. Наконец поднялась, почему-то вздохнув, медленно, словно с неохотой, направилась к двери. Оглянулась на меня — лицевые мышцы вновь выдали отработанную пленительную улыбку. Что все это, однако, значило? Зачет она уже получила, ждала чего-то еще? На что я не мог откликнуться? Ведь не мог же, нельзя этого было не понимать. Сам должен был признать, что бы о себе ни воображал. Увы. Испорчу жизнь. Все, улыбнулся в ответ, зачет окончен. Закончен, ничего не поделаешь. Надел колпачок на ручку, спрятал в нагрудный карман. Отработал.

В это время дверь неожиданно распахнулась и не вошел — ворвался этот рыжий, Роман Тольц.

— Извините, — остановился возле дверей, увидел, что за столом я один. Я-то совсем про него успел забыть. Возник в последний момент. Лиана, поравнявшись с ним, вдруг пихнула юношу локтем в живот, больно, рыжий даже согнулся. Я сам невольно вздрогнул от неожиданности. Это что, у них такая манера здороваться? Или какие-то неизвестные мне счеты? Прошла, не оглядываясь, дальше. Он недоуменно проводил ее взглядом. Дверь громко хлопнула.

— Извините, — повторил, остановившись перед моим столом. Светлая рубаха выпущена из-под серой безрукавки со множеством карманов, молния на одном расстегнута. Я жестом показал: проходите, садитесь.

— Пробки? — облегчил ему объяснение.

— Нет… То есть да, но еще и менты задержали. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Сказали, что машина похожа на какую-то, которую угнали, надо что-то сверить, проверить. Даже мобильник зачем-то взяли. Думал, будут опять тянуть бабки. то есть деньги, нет. Ждали чего-то, какого-то подтверждения. Не знаю, что им подтвердили. Отпустили, даже извинились.

Я слегка развел руками: чего только в наше время не услышишь, приходится верить. Еще раз показал взглядом: садитесь, садитесь. В ушах еще не совсем отзвучал голос, музыка стихов. Не стой у закрытых ворот… Тольц извлек из обширного кармана помятые листы, развернул, протянул мне. Нельзя было не оценить практичность этой одежки, можно обходиться без портфеля, без сумок. В былые времена такая была бы незаменима для шпаргалок. Но зачем сейчас шпаргалки? Другая техника, другие возможности, достаточно кнопки в ухе. Не требуй убогого счастья. Хотя бумаги лучше бы все-таки не мять.

«Фактор джокера в новой культуре» — заголовок вверху страницы заставил меня вновь вскинуть брови. Пробежал взглядом по строчкам. Системы, богатые информацией, менее упорядочены… Вот уж к чему я был совсем не готов. Вынул из файла оставленный на столе реферат Пашкина, перевернул первую страницу. Слово в слово. Непредсказуемые процессы в сложных системах… Точная копия. Только у Пашкина заголовок с именем автора вынесен на отдельный лист, этот сэкономил бумагу, вся разница. И на файл не потратился. В разных областях жизни… Тольц следил за моим взглядом. Я качнул головой, убрал первый лист, остальные протянул студенту.

До него дошло как будто не сразу. Перелистнул страницу, другую, снова вернул первую.

— Откуда это у вас?

— Это, может, вы мне объясните, откуда у вас такой же? Скачано из одного источника. Даже шрифт такой же.

— Я ни у кого не скачивал. — Лицо Тольца пошло красными пятнами. Чем неудобна белая кожа у рыжеволосых: откровенна, ничего не скрывает.

— Допустим, из Интернета? — Не настроен я был никого разоблачать, предпочел бы обойтись без объяснений. Но поневоле приходилось договаривать, ничего не поделаешь. — Сейчас обычное дело.

— Это не из Интернета.

— А откуда же?

— Из моей головы. — Постучал костяшками пальцев по лбу. — Я к своим выводам пришел путем мучительных размышлений.

Бедняга. Ему проще было паясничать в таком демонстративном шутовском стиле, чем признаться в заурядной, по сути, проделке. Других я уличать даже не пробовал, какой смысл, всех ведь отпустил с зачетом. Пашкин успел раньше, для беседы текста почти не понадобилось, обошлись без материй, для меня малопонятных. (А ведь показалось даже интересно, вот ведь разочарование. Жаль, и ничего не поделаешь.) Этому просто не повезло, но ведь не хуже других. Охотно бы дал ему соврать, но теперь как? Оба оказались в глупом положении. Между прочим, рыжий даже не поинтересовался, кто мне принес этот второй экземпляр. Знал кто? Догадывался?

— Может, кто-то у вас списал? — попробовал я подсказать выход. — То есть скачал? Вы кому-то давали, показывали?

Он пожал плечами. Продемонстрировать ему просто фамилию? Что-то меня удерживало, не хотелось ничего прояснять, ничего переигрывать, и какая разница, из какого источника? Из одного. Друг у друга приятели скачивать бы не стали, нелепо, знали же, что попадутся.

— И никто в ваш компьютер не мог проникнуть? Какой-нибудь изощренный… как это у вас называется? Хакер? — зачем-то все же искал я для него (и для себя самого) еще одну правдоподобную подсказку. Снова пожатие плеч. Становилось не столько противно, сколько скучно. Чего я от него ждал, чем был разочарован? — Ладно, будем считать, чудеса. Возможны же совпадения невероятные. Почти невероятные. — Я чувствовал, что сам, поддавшись, начинаю язвительно ерничать чуть ли не в его духе. Не стоило же так просто выгонять беднягу, несправедливо. Надо было искать выход. — Кто это говорил: обезьяны, стуча по клавишам наугад, могут написать нечаянно «Илиаду»? Доля вероятности подсчитана, какая-то многомиллионная, вы в математике разбираетесь лучше. Или появился действительно небывалый гений.

— Сукин сын! — фыркнул юноша.

— Кто?

— Пушкин, — студент слегка скривил губы. — Это он так про себя однажды сказал, — опередил Тольц мой следующий вопрос: — Ай да Пушкин, ай да сукин сын, да? Сегодня я гений.

Нахватался окололитературной эрудиции, сейчас это модно, годится для телевизионных викторин. И то смешал сказанное по разным поводам. Студент смотрел теперь мимо меня, челюсть то и дело начинала двигаться. Непонятно, что жевал, непонятно, о чем думал. Недовоспитанный ребенок, на грани хамства. До сих пор не научился вести себя со старшими, тем более с преподавателем. Тем более на зачете.

— Может, наконец прекратите жевать? — уже начал раздражаться я.

— А?.. Извините. У меня во рту ничего нет. Не осталось. Я нервничаю.

Ах нервничает!

— И что же вы жуете?

— Пустоту. Остатки воспоминаний. Мне это помогает сосредоточиться на мыслях.

— Ну что ж, — не стал продолжать я. Надо было как-то кончать, не тянуть же дальше волынку. — Сосредоточьтесь и расскажите, к чему вы пришли путем мучительных размышлений. Непредсказуемые процессы в сложных системах. — Я заглянул в свой экземпляр. — Как вы это понимаете?..

Опять это неохотное пожатие плеч, точно его заставляли говорить против желания:

— Ну что тут понимать. Сложная система, в ней множество элементов, в каждой множество степеней свободы. Не очень-то предскажешь.

Замолчал. Мог бы говорить с экзаменатором другим тоном. Я все же попытался его подтолкнуть:

— А если не в специальных терминах? Вы же не об информатике пришли со мной говорить. Как это понятие можно отнести к культуре?.. Вы говорили, видите ли, не хотят совместиться. Ладно, с зачетом явно не стоило больше стараться, надо было рыжего хоть как-то утешить.

— Не берусь судить о вашей науке, — сказал я, — но о чем-то близком я пробовал вам рассказать на занятиях. То, о чем вы говорите, у поэтов называется, может быть, вдохновением — дано ли нам понять, почему, по каким законам оно появляется, почему исчезает? Мы, филологи, пытаемся объяснять, что хотел сказать гений, сам он об этом скорей всего мог не подозревать. Поэзия — не наука, но подлинно художественный текст можно считать частным случаем сложной, как у вас говорят, системы, разве не так? Может, всем нам дано в какие-то минуты быть гениальными. Почувствовать, понять загадку, еще не разгадав… — Мне вспомнились подвернувшиеся время назад стихи. — Наверное, можно загрузить в вашу Кассандру такие строки, не простенькую мелодию. Но можно ли запрограммировать что-то большее, не столько мысль, сколько чувство? Скорей даже предчувствие. Понять, еще не разгадав. Рыба, вытащенная на воздух, уже не живая. В художественном тексте неизбежно появляется что-то неожиданное для самого автора. Вы можете называть это джокером, как хотите. Подлинная поэзия начинается там, где вспыхивает непредсказуемое. Как непредсказуема бывает любовь.