Евгения Кайдалова - Дело кролика Страница 13

Часа через два страсти по вагону более-менее улеглись, и мы сели пить чай. Джордж кое-как застирал свой несчастный манжет, умудрившись не изгваздаться напрочь в туалете. Кристин же, зайдя в купе, молниеносно оказалась на нижней полке с поджатыми ногами, заранее обезопасив себя от всей нечистоты русского поезда. Думаю, что если бы проводница не соблазнила их на запоздалый файв-о-клок дымящимися, запотевшими стаканами с чаем, они и проехали бы всю дорогу в одной позе: Джордж — хмуро разглядывающим свой манжет, а Кристин — нервно поджимающей ноги. Однако во имя чаепития оба отошли и даже, приличия ради, заставили себя держаться непринужденно.

Кристин аккуратно, не снимая фольги, разломила плитку шоколада и положила на трясущийся столик для всеобщего угощения. В качестве ответной любезности я предложила пачку печенья.

— Нет-нет! — Кристин сделала очаровательную улыбку. — Я никогда не ем печенье в дороге — крошки незаметно забиваются в одежду.

Джордж прежде всего потянулся за салфеткой и со скромным достоинством прикрыл колени.

Кристин оторвала кусочек фольги, искусно прихватила ею дольку шоколада и стала понемногу откусывать. На пальцах ее ни на секунду не появились сладкие коричневые разводы. Трудно было представить, что к этой воплощенной французской утонченности вообще способна пристать хоть какая-нибудь соринка.

Оба они были очень чистые — и Кристин, и Джордж.

Если бы потребовалось охарактеризовать моих европейцев одним веским словом, я произнесла бы именно это. Можно было перебрать все их качества одно за другим, отмечая вежливость, сдержанность, воспитанность, а также вполне очевидные целеустремленность и уверенность в себе, но на язык просилось одно: «чистые»! Ярлык был повешен раз и навсегда.

Джордж аккуратно прихлебывал чай из стакана с подстаканником — чистая экзотика! Он уже приобрел характерный для пьющего горячее человека малиновый цвет лица, и вот-вот должен был последовать момент когда англичанин произнесет классическое «уфф», ослабит галстук и расстегнет рубашку. Момент не последовал. Бедняга Джордж был уже не на шутку красным, а шелковый узел незыблемо сидел между сахарно-белыми крыльями воротничка, удерживая хозяина в рамках этикета.

В рамках того же этикета Джордж не преминул завести светскую беседу:

— Знаете, Джулия, нам с Кристин недавно пришлось побывать в Индии, где мы тоже ездили по стране. К чести ваших поездов хочу сказать, что они лучше индийских — те намного грязнее.

— Вы знаете тот город, куда мы едем, Джулия? — интересовалась Кристин.

Я никогда не бывала в Дзержинске, но знала, что он стоит на Оке.

Стоило только вспомнить Мещеру Паустовского — и получился вдохновенный портрет городка в объятиях пушистых сосновых лап, и излучины величественной реки, теряющиеся в лесных просторах.

— Я имею в виду гостиницы и прочие удобства, — пояснила Кристин быстро растянув губы для улыбки, — вы сами знаете, как трудно бывает с этим в России.

Поезд громыхал и трясся во всю мочь — он спешил к заветной цели.

Мои иностранцы окончательно пришли в себя после первых дорожных впечатлений. Теперь они с полным достоинством представляли Европу на медвежьих просторах России: изысканная Кристин в волнах невесомой голубоватой ткани и безупречно отутюженный Джордж, чья голова увенчивала воротничок сорочки как монумент английскому аристократизму.

Был уже вечер, и оба заинтересованно выглядывали в окно, собирая последние за сегодняшний день впечатления от незнакомой страны.

Я почему-то вспомнила западную экранизацию «Анны Карениной». Поезд, везущий Анну из Москвы в Петербург, проносится через таежные леса; еловые лапы тянутся к окнам поезда, горизонт закрывают заснеженные горы. Что бы ни видели сейчас в окно Кристин и Джордж, виделось им, наверняка, подобие такого фильма.

Когда пейзаж окончательно ушел в темноту, Джордж по-английски непринужденно возобновил беседу:

— Говоря начистоту, Джулия, мы очень удачно выбрали момент для приезда в Россию. Ваша экономика сейчас напоминает… Видите ли, мы недавно были на импровизированном рынке рядом с огромным государственным супермаркетом.

— «ТСУМ», — подсказала Кристин.

— Да… Увы, это — не более, чем колоссальная полупустая коробка. Зато, на рынке — оживленнейшая торговля! Там страшный хаос, беспорядок, сумбур, — Джордж совершенно непроизвольно стал отряхивать от крошек печенья лацкан пиджака. — Когда вечером торговля прекращается, на месте рынка остаются горы мусора…

— Пуфф! Там просто море грязи — рваная бумага, раздавленные фрукты!

— И тот, кто рискнет войти в эту грязь первым, — энергично повел свою линию Джордж, — кто не побоится упорядочить это месиво, тот сделает хорошую игру.

В светлом облике Джорджа был минимум самодовольства и максимум деловитости. Он собирался добровольно взвалить на себя бремя белого человека.

В купе становилось все сумеречнее. Из темноты просвечивала решимость в глазах Кристин.

— Когда я увидела горы гнилых бананов на задворках прекрасного розового театра с колоннами, я сказала Джорджу; «За эту страну стоит только как следует взяться!» Стоит только расчистить место… Ай!

Поезд как-то особенно хорошо тряхнуло. Подразмякший внутри фольги шоколад не удержался в кончиках пальцев Кристин и выпал на светлую юбку.

Кристин повернулась ко мне с полным непониманием в глазах. Кажется, ей не до конца верилось в случившееся, иначе она сразу же смахнула бы с ткани «черную метку».

— На меня никогда раньше не падал шоколад, — медленно выговорила француженка.

«Лиха беда начало!» — совершенно бестактно захотелось сказать в ответ.

Дзержинское утро было донельзя приветливым и изо всех сил старалось угодить иностранным гостям. Солнце уже в самом начале дня пекло с усердием разогреваемой печки, небо сияло, и прямо к выходящим из вагона Кристин и Джорджу спешили пышные, как подносимый хлеб-соль, облака.

Иностранные визитеры синхронно прищурились и надели солнечные очки.

Меня уже одолевало множество суетных мыслей: сперва — такси, потом — не ошибиться с гостиницей (да забронированы ли места?), связаться с заводом лакокрасящих материалов, провести (пардон, перевести!) переговоры и даже, в какой-то мере, оказаться ответственной за их результат.

Но чудо, как по-дружески принимает нас город Дзержинск! Я еще только делаю шаг из вагона, а там уже распахивает объятия представитель завода.

— Вы — Юля из фирмы «Chemical Industries»? Это очень приятно, нас уже ждет машина. А ваши коллеги-иностранцы случайно не приехали?

Как же они могли не приехать в Россию в такой благоприятный исторический момент! Здесь они где-то, затерло толпой. Сейчас она схлынет, и гости из Европы сразу откроются нашему взору, как морские звезды на дне во время отлива. Я уверенно оборачиваюсь… а толпы уже нет, как нет ни Кристин, ни Джорджа. Еще пара минут — и мы с представителем фирмы стоим, как в чистом поле, и смотрим друг на друга в надежде увидеть хоть одного иностранца.

Затем мы совершаем приятный утренний моцион в виде пробежки по вокзалу. На следующем этапе ловим за руки всех проходящих, выпаливая вопрос про двух иностранцев. Под конец находится кто-то один, посочувствовавший нашим поискам.

— Иностранцы? А какие они?

«Как они выглядят?» — именно это имелось в виду. Но разве я сейчас в состоянии осмысливать вопросы? На спокойную голову я бы вспомнила и безупречно-деловую одежду, и невозможно правильную осанку, и чувство собственного достоинства, которое на их лицах однозначно было написано, но в экстремальной ситуации на язык бросается самое первое и самое яркое впечатление:

— Какие они? Чистые!

Человек уверенно машет рукой куда-то на простор путей. Возле колонки с водой неторопливо, как уточки в заводи, полощутся Кристин и Джордж. Они отмывают от первой Дзержинской грязи сумку и чемодан.

Мы уже проехали весь город, хотя машина и прошла всего лишь по его укороченному радиусу — от вокзала — в центр. Но Дзержинск уже успел предстать перед нами полностью, не утаив ни одного облупленного фасада и ни одного убаюканного тишиной двора. Город был сер и желт, и лишь немного скрашен пыльной зеленью сейчас, в середине июля. Будь он человеком, я сравнила бы его с приземистым, невзрачным, средних лет но плохо сохранившимся работягой, который бывает слегка одушевлен лишь в начале рабочего дня, а ко времени обеденного перерыва уже становится вял и безразличен ко всему. Те же труженики города Дзержинска, у которых к вечеру все-таки поднимается настроение, дружно погружаются в ресторан «Волна» на пустыре с вытоптанным газоном и парой отцветших яблонь.

Я почему-то очень хорошо представила себе вечерний образ жизни города; внутренность квартир озаряют телевизоры, женщины стоят по магазинам, где до последнего времени все было, а, может быть, и есть — по карточкам, а «Волна» дорастает до звания местного очага культуры. Плюс к «Волне» — парочка ободранных кинотеатров с пьяным гоготом во время сеансов. Вот и вся жизнь, до предела яркая и наполненная…