Юрий Буйда - Врата Жунглей. Рассказы Страница 13

Баста Бой начистил до блеска золотой лимузин, изгнал мышей из салона и лягушек с пиявками из бензобака, зарядил пулеметы Шпитального-Комарицкого и заполнил бар лучшим шампанским.

Вечером накануне свадьбы он предложил Косте перенести венчание в какую-нибудь захолустную церковь: Басте Бою стало известно о засаде, которую готовили ФСБ и милиция, намеревавшиеся взять Костю и его дружков на выходе из храма.

Костя отказался прятаться и приказал дружкам готовиться к битве.

Однако ночью он вызвал Лампочку во двор — она вышла к нему босиком и в ночной рубашке до пят — и рассказал о грядущей опасности.

— Можешь отказаться, — сказал он. — Я не обижусь: целки имеют право бояться.

— Я не хочу бояться, — сказала она, снимая ночную рубашку и опускаясь на землю. — Сделай так, чтоб я никогда не боялась.

Утром на стометровой колокольне церкви Воскресенья Господня ударил большой колокол, и тысячи людей потянулись на городскую площадь, где играли духовые оркестры, выписанные из Москвы, рекой лилось вино, жарились бычьи туши и официанты в белом разносили бесплатное мороженое — сливочное и фисташковое, шоколадное и лимонное, клубничное и не клубничное, на любой вкус и сколько влезет.

Площадь была украшена живыми цветами, разноцветными воздушными шариками и государственными флагами. Сияли под солнцем церковные купола, медные трубы, бронзовый Трансформатор — памятник Пушкину, сделанный из памятника Сталину, сверкала витрина аптеки Сиверса, из которой таращились своими монгольскими глазами два голых карлика, заключенные в огромные пузатые бутыли с желтым спиртом, пылали золотом зеркальные стекла «Собаки Павлова», где Малина с помощниками заканчивала приготовления к праздничному обеду, расставляя на столах искристый хрусталь…

Нетерпение достигло высшей точки, когда на площади в сопровождении родителей и подружек появилась Лампочка — в белоснежном платье от Диора, с букетом белых роз в руках. Шесть девочек и шесть мальчиков несли за нею шлейф.

На ступенях церкви ее ждал Костя, окруженный дружками.

Серьга в ухе, золотая цепь на шее и двадцать перстней на пальцах — вот как выглядел Костя в тот день. Он курил сигарету, не спуская взгляда с Лампочки.

Его дружки — под их пиджаками угадывались бронежилеты — внимательно следили за толпой, в которой их опытный взгляд без труда различал врагов, одетых официантами, клоунами и музыкантами.

Баста Бой насчитал два десятка снайперов на крышах, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

Костя отшвырнул окурок, Лампочка взяла его под руку, и они скрылись в церкви.

Толпа раздалась, чтобы не мешать детям, которые разбрасывали по площади соль, как это исстари было принято делать на свадьбах (на похоронах площадь засыпали сахаром).

Когда молодые вышли из церкви, над городом появились вертолеты.

Под звуки оркестров и крики толпы Костя и Лампочка трижды обошли площадь по кругу, при каждом шаге по щиколотки погружаясь в соль. Потом они возложили цветы к аптечной витрине, из которой на них смотрели Экспонат и Ева. Эти заспиртованные карлики были привезены в Чудов лет двести назад. Они плавали в спирте вполоборота друг к другу, и старухи считали их разлученными супругами. Чудовские молодожены по традиции выпивали у витрины по бокалу шампанского за вечную любовь.

Когда Костя и Лампочка выпили шампанского и разбили бокалы на счастье, официанты, клоуны и музыканты, как по команде, выхватили автоматы, вертолеты стали снижаться, кто-то закричал в мегафон: «Всем лежать! Всем — лежать!», завыли сирены, люди бросились кто куда, уворачиваясь от золотого лимузина, который мчался через площадь к аптеке.

Лимузин притормозил, Костя распахнул дверцу перед Лампочкой, Баста Бой дал газу, золотой крейсер рванул, и тут началась пальба. Вертолеты били из всех пушек и пулеметов, снайперы вели беглый огонь с крыш, бандиты отстреливались из автоматов и пистолетов.

Баста Бой гнал лимузин по Восьмичасовой улице, оглохнув от стука пуль по крыше и окнам машины, гнал — под суматошный колокольный перезвон, по кипящему под пулями асфальту, сквозь облака из каменного крошева, сквозь огонь, пыль и дым.

Баста хотел свернуть в одну из улочек, чтобы выбраться на Набережную, к Французскому мосту, но все проулки были перекрыты танками, которым скорострельные пулеметы Шпитального-Комарицкого были нипочем.

— Куда? — закричал Баста.

— Вперед, — сказал Костя.

— Но там только мост!

— Вперед!

Впереди показался Кошкин мост. Его начали строить вскоре после войны, успели поставить две могучие бетонные опоры метрах в ста от берега и дотянуть до них настил, но сразу после смерти Сталина строительство было остановлено, и огрызок моста, медленно ветшавший и покрытый мхом и мелкими березками, висел над водной гладью, словно доисторическое толстоногое чудовище с вытянутой шеей.

Из боковой улочки вдруг вылетел ополоумевший поросенок, Баста тормознул, пулеметная очередь с вертолета превратила поросенка в облако красного пара, Баста выжал газ, шестисотсильный двигатель взвыл, и лимузин на полной скорости пролетел по мосту, завис на несколько мгновений в воздухе, содрогнулся всем многотонным телом, а потом, вспыхнув напоследок всем своим золотом и всеми своими тридцатитрехкаратными бриллиантами, рухнул в воду, подняв волну, которая поднялась до площади и отхлынула, оставив на мостовых бьющуюся и извивающуюся рыбу.

Стрельба разом прекратилась, стихли сирены, погас вдали рокот вертолетных моторов, в последний раз ударил колокол на стометровой колокольне церкви Воскресения Господня, поверхность озера успокоилась, свадьба завершилась.

Через несколько часов в Чудов пригнали мощные краны и доставили водолазное оборудование, и на следующее утро начались поиски золотого лимузина Кости Крейсера.

Во время поисковой операции, длившейся несколько недель, лимузин так и не нашли. При этом погибли семеро водолазов, включая одного генерала. У всех погибших было перегрызено горло, как будто это сделал какой-нибудь свирепый пес, черный пес, у которого вместо левого глаза была язва, сочившаяся сладким гноем. Но поскольку было очевидно, что под водой не могло быть никакого пса, гибель водолазов списали на самих погибших, обвинив их в нарушении требований техники безопасности при проведении поисковых работ.

Поиски прекратили, дело закрыли, братья Галеевы развелись с женами и уговорили Любашу Маленькую вернуться в их дом и в их объятия, учительница Нина Гавриловна, которая излечилась от рака легких после ночи с Лениным, умерла от рака желудка, на смену бандитам пришли государственные служащие — так в Чудове закончились лихие 90-е.

Память о том времени вскоре свелась к воспоминаниям о Косте Крейсере и его чудо-автомобиле. Время от времени искатели сокровищ, кто в одиночку, кто компаниями, возобновляли поиски золотого лимузина. И хотя многие в Чудове своими глазами видели, как он падал с Кошкина моста, и могли пальцем ткнуть в то место, где он утонул, то есть точно знали, где лежит клад, найти лимузин не удавалось никому.

По вечерам в «Собаке Павлова» кладоискатели рассказывали о ярком свете ксеноновых фар, которые вспыхивали под водой то там, то здесь, заманивая простаков в смертельные ловушки, о золотой тени, мелькнувшей и скрывшейся среди собачьих и коровьих скелетов, о зловещем блеске бриллиантов в бездонных пропастях, о черном псе, подстерегавшем водолаза за горами бутылок, о псе, у которого вместо левого глаза была язва, сочившаяся сладким гноем…

А когда на город опускалась ночь и кладоискатели расходились, старик Черви отправлялся на Кошкин мост, доставал из футляра свою червивую скрипку, закуривал, проводил смычком по струнам, и в глубине озера загорались два голубоватых пятна — это были фары золотого крейсера. Баста Бой — череп насквозь пробит пулеметной очередью — запускал двигатель, лимузин выбирался из тайного убежища, освобождаясь от липкого ила, русалочьей чешуи и бурых водорослей, и останавливался на ровной песчаной площадке посреди озера. Костя Крейсер помогал Лампочке выйти из машины, бокалы наполнялись шампанским, звучали «Странники в ночи», и Костя с Лампочкой танцевали свой первый танец — он с серьгой в ухе, с золотой цепью на шее и двадцатью перстнями на пальцах, она — в роскошном платье от Кристиана Диора, раскрасневшаяся и счастливая, у обоих по серебряной пуле в сердце, и они танцевали, и Баста Бой задумчиво потягивал шампанское, и звучала червивая скрипка, и лимузин сиял всем своим золотом и сверкал всеми своими бриллиантами, и весь мир замирал в истоме, залитый синим лунным светом, весь этот мир, навсегда отравленный и униженный кровью невинных и всегда жаждущий высоты, неистово, страстно, болезненно жаждущий бессмертной любви и полета, преображения и оправдания, весь этот мир, этот мир, на краю которого, на границе света и тьмы, у врат вечности, ждал своего часа огромный черный пес, у которого вместо левого глаза была язва, сочившаяся сладким гноем…