Павел Санаев - Хроники Раздолбая Страница 14

— А вы что, спорили, примут меня или нет?

— Я был уверен, что тебя отошьют. Как девочки?

— Девочки хорошие. — Раздолбай старался ответить равнодушно, но его лицо непроизвольно расплылось в блаженной улыбке.

— Он запал! Яник, он запал на кого-то! На кого, на темненькую? Колись!

— Темненькая ничего.

Не желая обсуждать с клоунами свои чувства, он скомкал тему и стал выпытывать у Яши с Яником, чем еще можно развлечься в Юрмале, кроме игры в карты. Узнав, что ничем другим его временные приятели не занимались, он оставил их «вешаться со старперами», а сам поехал в гости к Мартину и Валере.

Совминовский пансионат охраняли на проходной два строгих отставника в форменных фуражках. Таким не получилось бы навешать лапшу про съемки фильма для Берлинского фестиваля — могли бы и солью пальнуть. Отставники долго изучали список отдыхающих, куда-то звонили, требовали у Раздолбая документы и спорили между собой, считается ли студенческий билет удостоверением личности, или это картонка не солиднее проездного. Наконец отставник постарше вынес вердикт:

— Институт художников? Пусть идет художник.

Раздолбай прошел через хромированный вороток и, восторженно повторяя про себя «своя жизнь», зашагал по туевой аллее к белому зданию с колоннадой и стеклянным куполом на крыше.

«Номенклатурно!» — первое, что подумал он, оказавшись в огромном бронзово-кожано-мраморном вестибюле.

Словечко из лексикона Мартина всплыло само собой. Все в этом пансионате было больше, качественнее и основательнее, чем в «компиках»: вместо паркета ковры на мраморе, вместо полотняных занавесок — бархатные портьеры. Даже фигуры напольных шахмат были вырезаны из такого дерева, что походили на антикварные статуи.

— Вам что-нибудь подсказать? — спросила дама-администратор с величественной статью оперной певицы.

— Я к Покровскому.

— Двести седьмой номер, но посмотрите сначала в бассейне — они заказывали на двенадцать сауну.

«Сауна!» — встрепенулся Раздолбай, пугаясь, что придется раздеться.

Сауна и маленький круглый бассейн располагались на последнем этаже под куполом, который был виден с аллеи. Белые лежаки, бирюзовый кафель и тысячи солнечных бликов, плясавших на воде в унисон с солнечными зайчиками на мозаичных стенах, складывались в картинку, похожую на кадр из фильма про Джеймса Бонда, — в подобных интерьерах агент частенько расправлялся с приспешниками злодеев. Роль Бонда мог бы смело примерить на себя крепкий Валера, который шел в плавках по бортику бассейна, держа в руке бутылку шампанского, а на роль приспешника идеально подходил мягкотелый Мартин, развалившийся нагишом на маленьком островке с тремя искусственными пальмами. Хлопок — и пробка, перелетев бассейн, угодила «приспешнику» точно в голову.

— О-хо-хо! — загоготал Валера, который всегда радовался любому поводу повеселиться.

— Девиантность твоего поведения указывает, что известное изречение про аристократов, дегенератов и шампанское является истинным, — как обычно, с достоинством и витиевато отреагировал Мартин, отбрасывая пробку в воду.

— Я слишком аристократично засветил тебе в кумпол?

— Дикий король.

— Да лишь бы весело было! Плыви сюда — накатим. И пробку вылови — не свинячь.

— Попрошу без нотаций.

— Привет, бойцы! — залихватски крикнул Раздолбай.

— Хо-хо, боец! — обрадовался Валера и тут же вложил ему в руку пластиковый стаканчик.

Налить шампанское он не успел, потому что Мартин бросил в него наполненную водой резиновую шапочку. Шапочка чиркнула Валеру по плечу, а ее содержимое выплеснулось на Раздолбая, повергая его в острый приступ фобии. Некоторое время ему удавалось делать вид, что ходить в мокрой одежде для него естественно, но внятно объяснить, почему он не хочет раздеться и войти в сауну, так и не получилось.

— Да я не люблю… мне и так жарко… я тут посижу, побухаю… — лепетал Раздолбай.

— Хорош пыхтеть. Сбрасывай рубашку с могучих плеч и пошли париться, — задорно призвал Валера.

Беззлобная ирония обезоружила Раздолбая. Поняв, что мокрая рубашка все равно не скрывает его тщедушную конституцию, он залпом выпил стакан шампанского, разделся и пошел в парную, как на расстрел, ожидая, что пули насмешливых взглядов вот-вот вопьются меж его птичьих лопаток. Взглядов не было. Худоба, из-за которой он досыта наглотался школьных колкостей, была безразлична новым приятелям, и за это он еще больше проникся к ним дружескими чувствами.

Попарившись в сауне, Раздолбай прыгнул в бассейн, выпил стакан шампанского, еще раз попарился, еще раз прыгнул, выпил два стакана и обнаружил себя до предела счастливым. Солнце грело через прозрачный купол, сауна и бассейн сделали тело невесомым, а душа ликовала от того, что рядом такие замечательные друзья, каких никогда раньше не было.

«Своя жизнь! — жмурился Раздолбай от счастья. — Своя жизнь!»

— Как твой номенклатурный Дом композиторов? — поинтересовался Мартин. — Качественные человеческие самки есть?

Выражение неприятно царапнуло сердечный тайник, в котором со вчерашнего вечера хранилась драгоценная влюбленность в Диану, но строить из себя рыцаря Раздолбай не стал. Он мечтательно закатил глаза и дал понять, что по части «человеческих самок» в Доме композиторов все отлично.

— Порвал кого-нибудь? — уточнил Валера.

— Влюбился.

— Влюбился? Ты — дикий король, надо за это выпить! — обрадовался Мартин, разливая по стаканам вторую бутылку шампанского. — Кто она? Сколько лет?

— Семнадцать.

— Ты что, серьезно влюбился в семнадцатилетнюю телку? Не король ни фига!

— Почему?

— Потому что влюбленность в молодых телок приносит одни пиздострадания и ноль практических движений возвратно-поступательного характера. Я это давно понял и теперь имею дело только с разведенными от двадцати пяти. Мой совет — не увлекайся и найди кого-нибудь постарше.

Раздолбай опешил, словно в него попала еще одна шапочка с холодной водой. Он поделился своим тайным счастьем, а Мартин презрел его, как в далеком детстве презрели старшие ребята пластмассовый пистолет, которым он решил похвастаться во дворе. Обиднее всего было то, что он сам устыдился своего чувства, как устыдился тогда своей примитивной игрушки, увидев стальную копию кольта, громко стрелявшую капсюльными пистонами.

— Она красивая, — выложил Раздолбай последний козырь.

— Слушай, тут нет Гумберт-Гумбертов, чтобы пускать слюни от недосформированных прелестей. Хочешь красиво — поехали с нами в конце отдыха в Ригу. Снимем апартаменты в «Латвии», возьмем достойных блядей — будет красиво, как в «Ночных грезах Далласа».

Раздолбай не понял, о каких «гумбертах» идет речь, но ему стало совершенно ясно, что Мартин врет и хочет казаться опытнее, чем он есть. Такой вывод он сделал, услышав про «Ночные грезы Далласа».

В девятом классе у Маряги появился видеомагнитофон. Иногда он приглашал к себе небольшую компанию, брал со всех по три рубля и показывал фильмы, которые затмевали все виденное раньше в кинотеатрах. Даже «Пираты ХХ века» и «Спасите Конкорд», которые Раздолбай смотрел по три раза, померкли перед похождениями Рембо, Бондианой и кровавым буйством обожженного Фредди Крюгера. Однажды Маряга потребовал с гостей двойную плату и таинственно сказал, что покажет такое, перед чем померкнет и Фредди Крюгер. Для чего-то он включил в комнате свет, хотя был солнечный день, и предупредил, что если вдруг люстра погаснет, то он будет выбрасывать видеомагнитофон в окно.

— Менты вламываются иногда, выкручивают перед этим пробки, чтобы кассету не могли достать и можно было узнать, что смотрели, — пояснил он.

— Прикол будет, если ты выкинешь видак, а это всего лишь пробки выбило! — посмеялся тогда Раздолбай.

— Прикол будет, если я не выкину, и за это посадят, — серьезно ответил Маряга и включил «Ночные грезы Далласа».

Начало фильма не впечатляло. Двое мужчин долго ехали куда-то на спортивной машине, болтая ни о чем, и приехали во двор засаженного цветами особняка. Навстречу им вышли две женщины в вечерних платьях. Смотреть стало интереснее. Женщины были красивыми, и от них веяло чем-то необычным — таким, чего никогда не было в обычных актрисах. Мужчины и женщины поднялись на второй этаж, взяли по бокалу вина и опять стали говорить ни о чем.

— Можешь эту тягомотину сразу в окно выкинуть, без милиции, — снова пошутил Раздолбай.

Маряга хмыкнул и перемотал кассету вперед. Когда он повторно включил воспроизведение, Раздолбаю показалось, что его хлестнули по глазам плеткой. Зрелище было настолько невероятным, отталкивающим и волнующим одновременно, что он буквально подпрыгнул на диванной подушке, издав нечленораздельное «облнихусе». А в следующую секунду резкий дверной звонок заставил подпрыгнуть уже Марягу. Он метнулся к аппаратуре и вырвал кассету из магнитофонного зева раньше, чем успел сработать механизм выброса. Магнитофон вцепился в пленку, как собака, у которой попытались отнять кость, и потащил ее, словно жилы. Видеокассеты были на вес золота. С ними обращались бережно, словно с хронометрами, и удивительно было видеть, с какой яростью Маряга выдергивал пленку из магнитофонной пасти и как бесцеремонно запихивал потом размочаленный ленточно-пластмассовый ком в китайскую напольную вазу. Звонок повторился. Маряга вставил в магнитофон лежавших наготове «Тома и Джерри» и открыл дверь отцу, который вернулся с работы раньше времени. «Ночные грезы» так и остались покоиться в китайской вазе. Вытряхнуть кассету наружу было невозможно, потому что она оказалась шире горлышка вазы, и Маряга не раз потом удивлял этим чудом гостей, вспоминая историю про старушку, которая во время пожара вынесла с четвертого этажа трехстворчатый шкаф.