Нора Фрейсс - Марион. Мне всегда 13 Страница 14

Ты предпочитала модерн. Когда мы поехали в горы кататься на лыжах и остановились в шале, ты скорчила гримассу: «Это ужасно, тут все такое старое». Мы всегда говорили тебе: «Когда мы состаримся, ты построишь нам дом».

В начальной школе у тебя было несколько подружек. Но воспитательницы сообщили мне, что дети часто раздают друг другу карточки с приглашениями на дни рождения, а тебя никогда не приглашали. «Это нас немного беспокоит. Марион всегда в первых рядах, всегда готова помочь, раздать игры или пазлы. Но когда кто-то из детей приходит и раздает приглашения, она забивается в угол и напрасно ждет, чтобы о ней подумали».

Мы не понимали почему. И тогда я решила взять быка за рога. Мы приглашали детей сами. Мы устраивали дни рождения и вечеринки, надеясь, что, если ты будешь приглашать других, тебя пригласят в ответ. Так и происходило. Это было прекрасное время, насколько я помню. Увы, теперь это только воспоминания.

Мне нравилось быть беременной тобой, затем Клариссой и Батистом. Все трое, вы были нашей гордостью, осуществлением наших мечт. Моей навязчивой идеей стало сделать вас счастливыми.

Ты была очень сильным ребенком, стойко выносившим боль. Ты очень редко плакала и никогда никого не донимала со своими мелкими несчастьями. Ты делала все, чтобы другим было хорошо, забывая о себе. По сути дела, ты и так о себе забыла. Ты решила, что твоя жизнь ничего не стоит, не имеет значения. Ты сказала себе: «Напрасно я старалась быть красивой, умной, щедрой, веселой. Я ни на что не гожусь. Я уничтожу себя».

Еще ты была очень смелой. Ты очень любила воду, долго занималась плаванием. Это было твоей страстью. Ты была готова плавать, даже когда я доставала тебя из воды совсем заледеневшей. Ты каталась на лыжах, обожала театр, любому делу отдавалась с головой. Ты любила Флоренс Форести, Гада Эльмалеха, «Короля льва», романтические комедии… Столько радости жизни уничтожено в 13 лет! Во время церемонии похорон я попросила включить песню Селин Дион, которая напоминала мне о нас двоих, о тебе, ускользнувшей от меня как рыбка в воде: «Я мать, а ты мое дитя. Прочнее связи нет.

Ты мой песок, я океан. Ты мой единственный берег. Каждую секунду я покрываю тебя волнами моей любви, как море чувств и нежности».

Когда твой брат родился, тебе было 11 лет. Ты постоянно хотела брать его на руки, ласкать. Ты стряпала очень забавные фотоколлажи на компьютере и придумывала им названия, например: «Батист, нефтяной король». Однажды ты нацепила на него очки Рэй Бэн, поместила его на мост в Сан-Франциско и написала в облачке: «Ну и кто здесь босс?» Еще было фото всех вас троих, которое ты озаглавила одной фразой: «Семья Фрез». Ты любила монтировать на планшете видео про Батиста и Клариссу. За несколько дней до смерти ты сделала одно в честь дня рождения сестры. В тот день, 3 февраля, собралась вся семья. Было очень весело.

В школе все было хорошо до 6-го класса. Ты была рада поступлению в колледж. Ты перешла из маленькой школы, где училось 60 человек, в огромный современный корпус городского колледжа, где вас было 600. Но ты не была одинокой, ведь туда перевели также твоих подружек из начальной школы.

У тебя были друзья, 4 или 5 девочек, которых я знала, но сейчас, когда я вспоминаю, у меня возникает ощущение, что иногда они просто пользовались тобой. Ты помогала им писать сочинения и делать домашнюю работу, поскольку ты была хорошей ученицей. Но если они не нуждались в тебе, то с легкостью о тебе забывали.

В один из выходных мы слонялись по магазину, и я увидела, как ты схватилась за свой телефон, а потом убрала его, и так несколько раз подряд. Я попросила тебя дать его мне, чтобы взглянуть на эсэмэски, которые ты получила. Я наткнулась на сообщение: «Завтра на автобусной остановке ты умрешь».

Номера не было в списке твоих контактов. Я позвонила на этот номе несколько раз, но никто мне не ответил. Ты сказала, что не знаешь, кто автор сообщения. Я спрашивала себя, ребенок или взрослый мог написать такое. «Завтра на автобусной остановке ты умрешь». Как может не волноваться мать, ребенок которой получает такое сообщение?

В итоге я нашла голосовое сообщение с именем. Ты знала, кто это, но не знала фамилии. Я стала расспрашивать тебя про его друзей, в конце концов мне удалось найти одну из родительниц, которая знала этого мальчика. Она объяснила мне, что его воспитывает мать-одиночка, с головой погруженная в заботы. В тот же вечер я связалась по почте с твоим классным руководителем, а на следующий день позвонила ему по телефону. Он подтвердил: «Родители в разводе, отец живет в Африке». Он сообщил о поступке мальчика его матери, которая извинилась. Сам ученик пообещал больше так не делать, уверяя, что не сам не знает, почему угрожал тебе.

Ты умудрилась узнать, кто дал ему твой номер телефона. Это была Матильда, о которой сейчас, два года спустя, я не знаю, что думать.

Мы с тобой обсуждали проблему насилия в школе. Я показывала тебе предупреждающие видео из Интернета еще до того, как с ними в школу приходил полицейский, чтобы проинформировать вас на эту тему. Мы говорили и о насилии, и о сексе. У меня на этот счет не было табу. Еще в раннем детстве тебя предупредили о существовании педофилов.

В 6-м классе тебе удалили аппендицит. Я помню, как накануне вечером ты жаловалась на боль в животе, но у Клариссы тогда случился вывих, и это занимало все наше внимание. Следующим утром ты спустилась вниз: «Я не спала всю ночь. Мне правда плохо». Мы спрашивали, почему ты не пожаловалась нам. «Я не хотела вас беспокоить». В этом вся ты, Марион. Ты никогда не хотела доставлять беспокойство.

На следующий год вы с приятелем катались на велосипедах и твоя нога случайно застряла в спицах его колеса. Когда врач увидела рентгеновский снимок, она не поверила своим глазам. «С такой трещиной в кости ваша дочь должна просто вопить от боли!» Но когда мы везли тебя в больницу, ты уверяла: «Нет, мама, все хорошо!»

Ты была очень терпеливой девочкой. Мы в это верили. И ты сама в это верила. У себя на странице ты писала: «Я терпеливая. Я ничего не говорю, но я ничего не забываю».

В колледже ты хорошо успевала по всем предметам, но в 5-м классе тебе пришлось пострадать. Девочки насмехались над тобой, говорили, что у тебя «зубы как у кролика», что ты «толстая», что ты «одеваешься как мальчишка», что у тебя нет вещей известных марок… В общем, всякие глупые, но ранящие замечания во время переменок.

Тебя никогда не приглашали ни на дни рождения, ни на пижамные вечеринки. В 4-м и 5-м классах тебя не приглашали никуда. Я тоже больше никого не приглашала – закончилось время детских праздников. Я тогда была беременной. Максимум – я разрешала тебе пригласить подружку переночевать, на этом все.

Одним июньским вечером, в конце 5-го класса, ты позвонила мне в слезах: «Вся группа меня оскорбляет!» В основном мальчики. Тебя дразнили «аутистом» и «монголкой». Вернувшись с работы, я позвонила директору. Ты рыдала: «Я ничего не могу понять! Ведь я ни аутист, ни монголка, ни дура!» Тебя дразнили ботанкой, так как ты хорошо училась. Если послушать современных школьников, раз ты хорошо учишься – значит, ты неудачник по жизни. Какая глупость!

Директор отреагировал оперативно. Он уладил проблему, и больше я ничего об этом не слышала. В следующем году тот директор сменил школу. Твой класс тоже наполовину поменялся. Я думала, что отныне все будет хорошо. Щедрая и веселая, ты была готова заводить новых друзей, со всеми общаться. Но если у тебя уже есть повадки жертвы, толпа это чувствует.

В один из дней все это стало для тебя «слишком», как ты сама написала в прощальном письме. Шайка подростков, которые дразнили тебя шлюхой, преподаватели, которые не реагировали, колледж, который оставался безучастным… Да, это действительно слишком.

Глава 10

Противоречивые эмоции

«Иди вешайся»

В год после твоей смерти нас с твоим отцом захлестнуло торнадо противоречивых эмоций. Мы были уверены, что ты стала жертвой так называемой школьной травли – постоянной агрессии и насилия. Мы точно знали, что предупреждали директора о неблагополучной атмосфере, царящей в классе, и что просили его перевести тебя в другой класс. И мы знали, что после недавней смены директора этой проблемой никто не занимался.

Мы столкнулись с абсолютно незаинтересованной администрацией, безразличными учителями и иногда враждебными родителями. Письмо, о содержании которого они могли только догадываться, пугало их. Наши жалобы не были встречены ими благожелательно. Наши вопросы о том, что случилось в колледже, их беспокоили: «Почему вы хотите знать?»

К счастью, полицейские были очень сознательными и внимательными к нам. Чего не скажешь о суде, который, на первый взгляд, нисколько не интересовался той драмой, что привела тебя к самоубийству. Проводимое прокуратурой расследование ограничилось лишь ленивым допросом. Мы узнали об этом только пять месяцев спустя, когда прокурор вызвал нас к себе в начале лета, в июле 2013-го, после статьи в «Фигаро» и репортажа по третьему каналу.