Марк Леви - Уйти, чтобы вернуться Страница 14

— Я бы, наверное, до конца своих дней проклинал того, кто открыл этот ящик Пандоры… — пробормотал Эндрю.

Как быть, если не сомневаешься, что твой ребенок рано или поздно узнает правду, ставшую достоянием общества? Разбить сердце ему и себе и вернуть законной семье? Или жить во лжи и ждать, чтобы он, повзрослев, бросил тебе упрек, что ты закрывал глаза на страшное преступление?

Работая над прошлой статьей, Эндрю лишь слегка касался всех этих тяжелых тем. Скольких американских отцов и матерей он поставил в невыносимое положение? Впрочем, значение имели только факты, его ремеслом было раскопать истину. Как говаривал его отец, каждый смотрит на мир со своей колокольни.

Зачеркнув Олсона, он сделал себе пометку: перечитать те три анонимных письма с угрозами.

А его журналистское расследование в Аргентине? Диктатура, правившая там с 1976 по 1983 год, без колебаний рассылала по всему миру убийц, чтобы убрать противников режима или тех, кто мог разоблачить преступления военных. Времена изменились, но методы самых упертых остаются прежними.

Это его расследование тоже многим не по нраву. Нельзя исключать, что ему вынес смертный приговор кто-нибудь из членов бывшей военной хунты, важный чин из ВТУФА[3] или одного из секретных концлагерей, куда тайно свозили людей, затем подвергали пыткам и убивали.

Эндрю начал составлять список людей, которых он расспрашивал в свое первое посещение Аргентины. По понятным причинам в этот список не попали те, с кем он говорил во второй командировке. Вернувшись в Буэнос-Айрес, он постарается усилить бдительность.

— Как обычно, ты думаешь только о своей работе, — упрекнул он себя вслух, переворачивая страничку блокнота.

А как насчет бывшего бойфренда Вэлери? Она никогда о нем не говорила, но два года совместной жизни что-то да значат. Мужчина, которого бросили ради другого мужчины, может представлять опасность.

От мыслей о стольких людях, у которых могло бы появиться желание его угробить, у Эндрю пропал аппетит. Он отодвинул тарелку и встал.

Возвращаясь на работу, он вертел в кармане купленное колечко, не желая ни на секунду задуматься над промелькнувшим у него в голове подозрением.

Нет, Вэлери ни за что бы на такое не пошла!

«А ты уверен?» — нашептывал внутренний голос, от которого, словно от ледяного ветра, у него застывала кровь.

В четверг первой недели своего воскрешения — это словечко приводило его в ужас всякий раз, когда он мысленно его произносил, — Эндрю, торопясь, как никогда, отправиться в Буэнос-Айрес, занялся уточнением последних деталей поездки.

От замены отеля он отказался, ведь там у него состоялись важные для дальнейших поисков встречи.

Девушка из тамошнего бара по имени Мариса снабдила его адресом кафе, где собирались бывшие члены Народной революционной армии и партизаны-монтонерос, пережившие концентрационный лагерь. Благодаря ей он свел знакомство с одной из матерей площади Мая — женщин, чьих детей похитили и, видимо, убили армейские коммандос. Эти женщины, бросая вызов диктатуре, годами не покидали площадь, потрясая плакатами с фотографиями своих исчезнувших сыновей и дочерей.

Мариса была необыкновенно привлекательна, и Эндрю не остался равнодушен к ее прелестям. Легенды о красоте аргентинок оказались чистой правдой.

В 11 часов позвонил Саймон с предложением вместе пообедать. Этой их встречи Эндрю не помнил, но надеялся, что подробности разговора придут ему на память за едой.

Как только Саймон заговорил о звонившей ему накануне женщине, своей знакомой по зимнему курорту, Эндрю вспомнил, что этот обед прошел очень скучно. Саймон уже в который раз увлекся особой с броской внешностью, но без малейшего чувства юмора. Эндрю хотелось поскорее вернуться к статье, поэтому он перебил друга на полуслове.

— Говоришь, эта девица живет в Сиэтле и заявилась на четыре дня в Нью-Йорк? — выпалил он.

— Да, и решила позвонить мне, чтобы я показал ей город! — заявил светящийся от счастья Саймон.

— Через неделю мы с тобой будем сидеть за этим же столиком, и ты, пребывая в отвратительном настроении, признаешься, что тебя провели. Она ищет простака вроде тебя, чтобы он выгуливал ее три дня кряду, оплачивал ее счета и предоставил местечко для ночлега. Вечером ты приведешь ее к себе, а она скажет, что страшно устала, повернется к тебе задницей и уснет сладким сном. Вся благодарность — предоставленное тебе право чмокнуть ее на прощание в щеку.

Саймон от недоумения широко разинул рот:

— Как это — задницей?

— Тебе нарисовать?

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все!

— Завидуешь? Ну и дурак.

— Со времени твоего новогоднего отпуска прошло уже пять месяцев. И как, ты получаешь от нее весточки?

— Нет, но, учитывая расстояние от Сиэтла до Нью-Йорка…

— Поверь, она просто открыла свою записную книжку на букве «П», где у нее перечислены простофили.

Счет оплатил Эндрю. Этот разговор заставил его вспомнить новогодние выходные и событие 1 января, когда его сбила машина, выехавшая из ворот полицейского участка на Чарльз-стрит. Его профессией были журналистские, а не криминальные расследования, требовавшие особых познаний и навыков. Сейчас ему мог пригодиться полицейский, даже отставной. Он поискал и нашел номер телефона детектива Пильгеса.

10

Простившись с Саймоном, Эндрю позвонил детективу. На том конце включился автоответчик, он постеснялся оставить сообщение и повесил трубку.

Придя в редакцию, он почувствовал озноб, потом вступило в поясницу, да так резко, что ему пришлось повиснуть на лестничных перилах. Эндрю никогда не жаловался на спину, и этот приступ напомнил ему о неминуемом приближении смертельной развязки. Если неизбежность смерти и дальше будет так заявлять о себе, подумал он, то надо позаботиться о болеутоляющих средствах.

Главный редактор, возвращавшаяся с обеда, застала его на лестнице: он корчился от боли и задыхался.

— Эндрю! Вам нехорошо?

— Честно говоря, случалось чувствовать себя лучше…

— Вы такой бледный! Позвонить 911?

— Не надо. Просто схватило поясницу, сейчас пройдет.

— Отправляйтесь-ка домой, вам надо отдохнуть.

Эндрю поблагодарил Оливию и отправился в туалет, где долго брызгал водой себе в лицо.

Эндрю казалось, что он видит в зеркале смерть, маячащую у него за спиной. Он услышал собственное бормотание:

— Тебе достался приз, старина, но если ты не хочешь выпустить его из рук, то придется пошевелить мозгами. Не считаешь же ты, что так происходит со всеми! Ты накропал столько некрологов, что должен понимать, что значит остановившийся счетчик. Теперь гляди в оба, не упускай ни одной мелочи, дни проходят, и дальше они будут пролетать все быстрее.

— Опять беседуешь сам с собой, Стилмен? — спросил вышедший из кабинки Олсон.

Застегнув молнию на брюках, он подошел к соседнему с Эндрю умывальнику.

— Плохое настроение, — ответил тот, подставляя под струю голову.

— Вижу. В последнее время ты вообще очень странно себя ведешь. Не знаю, что ты задумал, но наверняка что-то подозрительное.

— Ты бы занялся своими делами, Олсон, а не лез в мои.

— Между прочим, я тебя не выдал! — гордо заявил Олсон, видимо считавший себя героем.

— Молодец, Фредди, ты становишься мужчиной.

Олсон ухватил за край бумажное полотенце и дернул что было сил.

— Вечно не работает! — Он ударил по пластмассовой крышке кулаком.

— А ты напиши об этом статью! Это будет лучшее произведение Фредди Олсона в сезоне — «Проклятие сушилок».

Олсон метнул в него недобрый взгляд.

— Остынь, я пошутил, не принимай все за чистую монету.

— Ты мне не нравишься, Стилмен, и не мне одному. Многие в газете не выносят твою заносчивость, просто я не притворяюсь. Нас много — тех, кто только и ждет, чтобы ты оступился. Рано или поздно ты рухнешь с пьедестала.

Настала очередь Эндрю внимательно посмотреть на коллегу.

— Кто еще принадлежит к развеселому клубу ненавистников Стилмена?

— Проще перечислить тех, кто к нему не принадлежит.

И Олсон, окинув Эндрю презрительным взглядом, покинул туалет.

Эндрю, превозмогая боль, нагнал его у лифта:

— Слушай, Олсон, я был неправ, что тебя ударил. У меня сейчас неважный период. Ты уж меня извини.

— Ты серьезно?

— Коллеги должны учиться уживаться.

Фредди долго смотрел на Эндрю, потом выдавил:

— Ладно, Стилмен, извинения принимаются.

Он протянул руку. Чтобы ее пожать, Эндрю потребовалось сверхчеловеческое усилие. У Олсона вечно были мокрые ладони.

Всю вторую половину рабочего дня Эндрю не мог справиться с чувством усталости, не дававшим ему писать. Он воспользовался этим, чтобы еще раз прочесть начало своей статьи — краткий обзор событий в Аргентине в период диктатуры.