Мэтт Хейг - Люди и Я Страница 14

Мальчик ушел, ничего не сказав. От удара двери дом затрясся.

— Я за него боюсь, — проговорила Изабель.

Пока она волновалась, я изучал ингредиенты на столе. По большей части зеленая растительность. Но потом кое-что еще. Куриная грудка. Я думал об этом. Все думал и думал. Куриная грудка. Куриная грудка. Куриная грудка.

— Похоже на мясо, — сказал я.

— Приготовлю стир-фрай.

— Из этого?

— Да.

— Из куриной грудки?

— Да, Эндрю. Или ты у нас теперь вегетарианец? Собака сидела в корзине. Ее звали Ньютон. Она до сих пор на меня рычала.

— А собачьи грудки мы тоже будем есть?

— Нет, — с деланым спокойствием ответила она. Я испытывал ее терпение.

— Собака что, умнее курицы?

— Да, — сказала Изабель. Она закрыла глаза. — Не знаю. Нет. У меня на это нет времени. Так или иначе, ты большой любитель мяса.

Мне стало не по себе.

— Я бы не ел куриных грудок.

Изабель зажмурилась. Глубоко вдохнула.

— Дай мне сил, — прошептала она.

Разумеется, я мог это сделать. Но в тот момент мне самому нужны были все силы, которыми я обладал. Изабель протянула мне диазепам.

— Давно принимал?

— Да.

— Пожалуй, пора.

Я решил не спорить.

Открутив крышку, я положил на ладонь таблетку. Похожа на словесную капсулу. Зеленая, как знание. Я сунул пилюлю в рот.

Будь осторожен.

Посудомоечная машина

Я ел овощной стир-фрай. От него пахло, как от испражнений базадианина. Я старался не смотреть на него и потому смотрел на Изабель. Впервые смотреть на человеческое лицо казалось меньшим из зол. Но мне в самом деле нужно было чем-то питаться. И я ел.

— Когда ты говорила с Гулливером о моем исчезновении, он что-нибудь тебе рассказал?

— Да, — ответила Изабель.

— И что он сказал?

— Что ты вернулся около одиннадцати, зашел в гостиную, где он смотрел телевизор, извинился, что так задержался, и объяснил, что заканчивал кое-что на работе.

— И все? Ничего более конкретного?

— Да.

— Как думаешь, что он имел в виду? То есть что я имел в виду?

— Не знаю. Но надо сказать, что нормальный разговор с Гулливером по возвращении домой — это не в твоем стиле.

— Почему? Он мне не нравится?

— Последние два года нет. Мне больно об этом говорить, но в твоем поведении трудно разглядеть отцовскую любовь.

— Последние два года?

— С тех пор, как его исключили из Перса. За поджог.

— Ах да. Тот случай с поджогом.

— Я хочу, чтобы ты постарался наладить с ним отношения.

Потом я вышел за Изабель на кухню и опустил тарелку с приборами в посудомоечную машину. Я присматривался к Изабель. Сначала я видел в ней лишь человека вообще, но теперь оценивал детали. Улавливал моменты, которые ускользали от меня раньше, различия между ней и остальными. Она ходила в кардигане и синих брюках, называемых джинсами. Ее длинную шею украшало тонкое ожерелье из серебра. Глаза пристально всматривались в предметы, будто она постоянно искала то, чего нет. Или есть, но ускользает от нее. Точно у всего была глубина, внутреннее измерение.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Изабель. Ее как будто что-то тревожило.

— Хорошо.

— Я спрашиваю, потому что ты загружаешь посудомоечную машину.

— Но ты же делаешь то же самое.

— Эндрю, ты никогда не загружаешь посудомоечную машину. Не обижайся, но дома ты беспомощен, как малый ребенок.

— Почему? Разве математики не загружают посудомоечных машин?

— В этом доме, — с грустью ответила она, — нет. Не загружают.

— Ах, да. Знаю. Конечно. Просто сегодня захотелось помочь. Я помогаю иногда.

— Ну конечно.

Изабель посмотрела на мой джемпер. К синей шерсти прилип кусочек лапши. Изабель убрала его и разгладила ткань. На ее губах появилась улыбка и сразу исчезла. Эта женщина заботится обо мне. У нее есть какие-то сомнения, но я ей небезразличен. Жаль. Помеха делу. Изабель провела рукой по моим волосам, чтобы немного пригладить их. Удивительно, но я не отпрянул.

— Эйнштейновский шарм, конечно, хорошая штука, но это уже слишком, — тихо проговорила Изабель. Я улыбнулся, как будто понял. Изабель тоже улыбнулась, но то была улыбка поверх чего-то другого. Словно она носила маску, под которой скрывалось почти такое же, но менее улыбчивое лицо. — Можно подумать, что у меня на кухне клон с другой планеты.

— Да, — отозвался я, — можно сказать и так.

Тут зазвонил телефон. Изабель вышла ответить и через минуту вернулась на кухню, протягивая мне трубку.

— Это тебя, — сказала она внезапно посерьезневшим тоном. Она смотрела на меня круглыми глазами, пытаясь передать беззвучное сообщение, которого я не понял.

— Алло? — проговорил я.

Последовала долгая пауза. Звук дыхания, а потом мужской голос — он говорил медленно и осторожно.

— Эндрю? Это ты?

— Да. Кто это?

— Это Дэниел. Дэниел Рассел.

У меня замерло сердце. Я понял, что это он, переломный момент.

— О, привет, Дэниел.

— Как ты? Слышал, что тебе нездоровится.

— Да ну, все в порядке, честное слово! Просто легкое нервное истощение. Мозгу устроили марафон, ну, он и сорвался. Мои извилины приспособлены для спринтов. Для марафона выносливости не хватает. Но не волнуйся, я уже в норме. Ничего серьезного. По крайней мере, ничего такого, с чем не справятся правильные таблетки.

— Что же, рад слышать. Я волновался за тебя. Вообще-то я собирался поговорить о твоем потрясающем письме.

— Да, — сказал я. — Но только не по телефону. Давай встретимся. Приятно будет с тобой повидаться.

Изабель нахмурилась.

— Отличная мысль. Приехать к тебе?

— Нет, — отрезал я. — Нет. Я сам к тебе приеду.

Мы ждем.

Большой дом

Изабель предлагала подвезти меня, настаивая, что я еще не готов в одиночку покидать дом. Разумеется, я уже уезжал из дому, чтобы побывать в колледже Фицуильяма, но она об этом не знала. Пришлось сказать, что мне надо размяться и что Дэниел хочет срочно поговорить со мной о чем-то, возможно, о новой работе. Я добавил, что возьму с собой телефон и она будет знать, где я. Наконец отыскав адрес в записной книжке Изабель, я вышел из дома и направился в Бебрехем.

К большому дому, самому большому из всех мной виденных.

Дверь открыла жена Дэниела Рассела — высокая широкоплечая женщина с длинными седыми волосами и состарившейся кожей.

— Ах, Эндрю.

Она широко развела руки. Я повторил жест, и она поцеловала меня в щеку. Она пахла мылом и пряностями. Было ясно, что она меня знает. Судя по тому, как она повторяла мое имя.

— Эндрю, Эндрю, как ты? — спрашивала она. — Я слышала о твоей маленькой неприятности.

— Со мной уже все в порядке. Это был, скажем так, эпизод. Но он исчерпан. А жизнь продолжается.

Она еще на миг задержала на мне взгляд, а потом распахнула двери настежь. Широко улыбаясь, она поманила меня в дом. Я переступил порог прихожей.

— Вы знаете, зачем я здесь?

— Чтобы увидеть наверху Его, — ответила женщина, указывая на потолок.

— Да, но вы знаете, зачем я пришел его увидеть?

Ее озадачило мое поведение, но она изо всех сил постаралась скрыть это при помощи своеобразной, энергичной и сумбурной вежливости.

— Нет, Эндрю, — быстро проговорила она. — По правде говоря, он не объяснил.

Я кивнул. И заметил на полу большую керамическую вазу с желтым цветочным узором, и удивился, зачем люди окружают себя подобными пустыми сосудами. Каково их назначение? Быть может, я никогда этого не узнаю. Мы прошли комнату с диваном, телевизором, книжными полками и темно-красными стенами. Стенами цвета крови.

— Хочешь кофе? Или сока? Я пристрастилась к гранатовому. Хотя Дэниел считает, что антиоксиданты — это маркетинговая уловка.

— Я бы выпил воды, если можно.

Мы были на кухне. Она почти вдвое превосходила по размерам кухню Эндрю Мартина, но в силу захламленности более просторной не выглядела. Над головой у меня висели кастрюли. На одной из поверхностей лежал конверт, адресованный «Дэниелу и Табите Рассел».

Табита налила мне воды из кувшина.

— Я бы предложила тебе дольку лимона, но, кажется, лимоны закончились. В вазе есть один, но он уже, наверное, заплесневел. Домработницы никогда не выбрасывают фрукты. Прикасаться к ним не желают. А Дэниел фруктов не ест. Хотя доктор сказал, чтобы ел. Впрочем, доктор еще посоветовал ему расслабиться и сбавить обороты, но этого от него не дождешься.

— Да? А что случилось?

Вид у Табиты сделался озадаченный.

— Сердечный приступ. Не помнишь? Ты не единственный заработавшийся математик в мире.