Эльмира Нетесова - Забытые смертью Страница 14

— Нет никого, — еле сдерживал смех Никитин

— Покажи его дом! Я Дарью ему оставляю! Калым не надо! Он ей жизнь спас. Пусть берет девку. Скажи ему, что я его в гости буду ждать! А теперь веди в его дом, — потребовал старик.

— Нет у него дома своего. Мы все вместе живем. В одной палатке, — рассмеялся Никитин.

— Как так? — удивился отец Дарьи, якут-охотник. И, не веря своим глазам, смотрел на пыльную, погнутую раскладушку Кольки. — Веди меня к нему! — потребовал у Никитина. И, оставив Дарью в палатке, пошел в тайгу, следом за бригадиром. Тот трясся от смеха:

— Ну и ситуевина! Как Килька из нее выкрутится? Нежданно-негаданно жена свалилась из села! Да Килька, как услышит, зубами корчи вытаскивать начнет от злобы! Кому другому — ладно бы! Но этот бабам век своих горестей не простит, — подвел к Кильке мужика и бросил через плечо короткое: — Тебя ищут. Из села! Поговори! — сам за бензопилу взялся. Не стал слушать, как сложится разговор.

Килька, узнав, кто перед ним, весь сжался пружиной. И, отведя в сторону, резко, грубо и бесповоротно отказался от девки.

— Не нужна она мне! Увози быстро! Чтоб духу вашего на деляне не было. И не вздумай ее оставить мне. Не нужна! Вези домой!

— Не нужна, и не надо! Чего кричишь? Кто тебя заставляет? Дарья хорошая девушка. Молодая. Охотница. В селе много парней хотят взять ее в жены. Зачем кричишь, как недобитый мишка? Не хочешь быть мужем, стань Дарье братом. Родным признаем тебя за то, что дочку нашу уберег. Наш дом всегда для тебя открыт будет. Входи. Своим, нашим…

Колька терял терпение. И когда старик снова принялся нахваливать Дарью, послал его в задницу и пошел от него прочь.

Когда бригада вернулась с работы, гости из села давно убрались восвояси. В память об их визите осталась натянутая меж деревьев для просушки шкура медведя, гора мяса и полная выварка котлет, нажаренных Дарьей.

— Это о тебе невеста беспокоилась. Всю медвежью задницу на котлеты извела. И все спрашивала: «Вася, Коля хороший, правда? Он добрый? Он сильный?»

— Видать, по душе ты ей пришелся. Не то бы не приехала!

— Замолкни! — обрывал Килька. А Вася рассказывал мужикам бригады то, о чем узнал от самой Дарьи.

— Девка эта не из робкого десятка. Уже пять лет вместе с отцом пушняк промышляет. Белку из мелкашки на лету снимает с первого выстрела. И. живут они в селе очень крепко. Кроме Дарьи в семье трое меньших растут. Тоже в охотники наладились. Уже петли, капканы умеют ставить, на собаках ездят. Но ружье им пока отец не доверяет. А Дарье — самое лучшее купил. Тульское, нарезное. Это самый лучший и дорогой подарок для охотника. Дашка в тот день не случайно в тайге оказалась. Вокруг села люди стали много рысей замечать. Оленей, зайцев — задранных. Хотела девка отпугнуть их подальше от села. Да увлеклась. Далеко ушла. Когда спохватилась, услышала треск в кустах. Тихий. Вздумала пальнуть. Чтоб кого-то отпугнуть и самой успокоиться. Ну и выстрелила. Вверх. Треск стих. Дарья из тайги вприпрыжку Домой заспешила. И только из тайги вываливается, навстречу медведь. За испуг, за ружье наказать решил. И вмиг — на задние. Как заревел!.. Девка стреканула из тайги к реке, берегом побежала, себя не помня. Орала, чтобы в селе услышали, спасли от догоняющего зверя. А помощь внезапно с реки подоспела, — глянул Вася на Николая, рассчитывая, что тот затаенно слушает его рассказ. Но… Килька спал.

С тех пор в селе все коренные жители невзлюбили Николая за все разом.

За то, что нагрубил старику, отверг предложенные родство и дружбу, не просто отказался, а и прогнал Дарью с отцом от себя. Ругал ни за что. Обозвал и обидел незаслуженно. И с того дня в селе к лесорубам относились холодно, высокомерно, не замечая никого. Не выручали и не помогали ни в чем.

Обида за отказ и пережитое унижение укоренилась в сердце каждого. Ведь и в этом селе, как и во многих других, половина жителей, а то и больше приходилась друг другу родственниками.

Они не понимали, за что их обидели. И не прощали лесорубам.

Так длилось бы много лет. И неизвестно, как это закончилось бы, не переросла ли бы неприязнь в открытую вражду, если бы, устав от напряженки, не приехал в село сам Никитин.

Умный и общительный, он быстро помог сельчанам отремонтировать движок, дававший свет селу, починил и трактор и, не ожидая приглашения, сам пришел в дом к отцу Дарьи.

Тот не ждал гостя из тайги и растерялся. А Федор сел по-свойски к печке и рассказал старику о Николае. Не вдаваясь во все подробности и не солгав. Попросил лишь понимания.

— Жизнь ему бабы изувечили. Судьбу изломали. Л за что? Вот и не верит ни одной. Такое враз не проходит, не забывается. До смерти болит. Чтоб отошла эта боль, он полюбить должен. Но сам. Сумеет ли теперь, не знаю. Не он один обманут. И не он последний. Но ты мудрее нас по возрасту и опыту, забудь обиду, прости нас. И Кольку… Ведь жива твоя дочь. Л это — главное. Что слова? Человек не ими живет. Дай время. Может, отболит, отступит наше горе. Если повезет. Коли такое не случится, не обессудь.

Охотник понял. И, прощаясь с Федором на пороге дома, сказал тихо:

— Дай Бог, чтобы моих мальчишек не опалила Колькина беда. Пусть оживает, пусть забудет горе. Не все в свете негодяи. Не все в жизни — бури. Пусть и ему за доброе — счастье улыбнется. Я прощаю его…

Килька, услышав о том, головой крутнул досадливо. Уж кому бы это прощенье, но он себя виноватым не считал.

Колька, приезжая в село, никогда не. оглядывался по сторонам. У него всегда были два маршрута — почта и магазин. И он не искал ни с кем новых знакомств, ни к кому не заходил.

Он никогда ни с кем не здоровался. Всегда торопился.

Вот и в этот раз едва успел в магазин. Продавщица уже закрыть его собралась, когда Килька появился и закричал, чтобы подождала замок повесить.

— Чего так поздно? Иль раньше приехать не могли? — ворчала женщина недовольно.

— Заработались. Спохватились поздно! Я так торопился, чтобы успеть.

— Ладно! Давай свой список. Да иди па почту. А то ведь и там скоро закроют, — согласилась женщина обслужить Кольку. Тот повернулся к двери и лицом к лицу столкнулся с Дарьей.

Та словно не заметила, не узнала, прошла к прилавку, заговорила с женщиной, не обращая внимания на удивленного Николая:

«Ты смотри! Эта соплячка гонор заимела. Не здоровается. Не видит! Ну и стерва растет! Впрочем, чему удивляться, все они такие, бабы», — подумал про себя молча. И поспешил из магазина.

Он бы и не вспомнил о встрече с Дарьей, случись все, как раньше. Не раз сталкивался с нею в селе. Девушка здоровалась приветливо, провожала Кольку взглядом. Долгим, выжидающим.

Мужик, обойдя, сплевывал под ноги, сказав неведомо кому:

— Еще у одной течка началась! Липнет, сикуха, сама! Хотя подраздеть ее, так от бабы ни хрена не сыщешь. А туда же, едрена мать! По сраке дать некому.

Но это было раньше. Сегодня Дарья не поздоровалась, не увидела, не оглянулась, не проводила его с берега ожидающим, зовущим взглядом.

Кильке даже не поверилось в такое. Он огляделся по сторонам. Но нет, девушки нигде не было видно. Ни на берегу, ни у дома.

Мужик, сам себе не отдавая отчета, разозлился на такое равнодушие.

«Вот, лярва, уже и хвост дудкой подняла. Давно ли чуть ли на шею не вешалась, а теперь перестал интересовать?» Он забросил мешки в лодку, укрыл их брезентом, чтобы не намок хлеб, и, вскочив в моторку, оглянулся на берег, на село.

Но нет, никто не провожает, не зовет, не смотрит вслед. И на душе тоскливо и одиноко стало. «Вот и эта отвернулась, отказалась, устала ждать. Все в жизни не бесконечно. Остыла и Дарья. А может, другого полюбила. Молодого. Кто и ее полюбит впервой. Да и зачем я ей нужен?» — вздыхал Килька, выводя лодку на середину реки.

Николай и сам не понимал, почему всегда просился у Никитина поехать в село.

За почтой любой из бригады мог смотаться. Никто его писем не потерял бы. И перевод отправили бы отцу.

Не доверял? Неправда! Дело вовсе не в том. Ему хотелось убедиться, что здесь, в селе, его ждут и любят, что нужен он и скучает по нем не баба, видавшая виды, прошедшая все огни и воды, а девушка. Юная, чистая. И для нее он первой любовью стал, самым дорогим человеком на свете.

Был… А теперь вот и эта отказалась…

Килька злился сам на себя. Мужикам нагрубить и оборвать можно. Им он никогда не скажет правду, зачем мотается в село. Зато себе не соврешь. Вон как душонка побитой сучкой скулит, плачет. Обидно. Привык в любимых ходить, ничего взамен не давая. Понравилось смеяться над вздохами. Теперь вот сам себя за задницу рад укусить.

— Да ну-ка, на хрен! Стану я еще о ней печалиться! — дал газу Килька. И лодка, обогнув мыс, подошла к скале, на которой уже много лет вили гнезда аисты.

Тут Килька всегда отдыхал десяток минут. Кормил аистов хлебом. Прямо с руки. Стройные, осторожные птицы давно привыкли к Кольке, издалека узнавали его лодку и, подойдя вплотную, терпеливо ждали, когда тот достанет буханку хлеба, начнет кормить.