Виктория Токарева - Террор любовью (сборник) Страница 14

Время шло. Моя дочь уже бегала на свидание с каким-то студентом. У студента было всегда плохое настроение, он замечал в жизни только темные стороны. Тетя Тося называла таких «говножуй».

Дина продолжала жить в их доме, но обстановка напоминала атомную электростанцию перед взрывом. Все шло вразнос.

– Антон приходит с работы и моет посуду, а эта деребздяйка не хочет на кухню выходить. Получается, Антон работает в две смены, на работе и дома. Он везде, а она нигде.

Тетя Тося буквально кипела и клокотала.

– А почему она не хочет на кухню выходить? – задавала я наводящий вопрос.

– Потому что проститутка. Я ей так и говорю. А правда никому не нравится. Я говорю правду!

– А слушать правду вы любите? – спросила я.

– Какую? – Тетя Тося насторожилась.

– Вы уже сжевали жизнь своего мужа и своей дочери. Теперь за внука принялись. Тетя Тося, вы – людоед!

– Так что же мне делать? Умереть? – неожиданно спокойно спросила тетя Тося.

– Не лезть в чужой огород.

– Но я не могу.

Это – правда. Террор – он и есть террор. Без правил. И без снисхождения.

События развивались логично и последовательно.

Дина забеременела, чего и следовало ожидать. Антон принял решение: расписаться. Официально оформить брак. В доме навис густой траур.

В те годы (не знаю, как сейчас) для актеров существовал элитный дом престарелых, с полноценным питанием и медицинским обслуживанием. Каждому предоставлялась отдельная комната. Окна выходили в обширный парк, перетекающий в лес.

В обмен на это великолепие надо было сдать имеющуюся площадь. Глеб посоветовал отдать тети Тосину комнату, от которой ни холодно, ни жарко. А тетю Тосю поселить в доме престарелых, где за ней будет полноценный уход: четырехразовое питание, медицинская сестра круглосуточно – смерить давление, сделать укол. Плюс общение с себе подобными, что тоже очень важно.

– А навещать можно? – спросила Нонна.

– Хоть каждый день, – разрешил Глеб. – Вход свободен.

Нонна задумалась.

Глеб стал собирать необходимые документы.

Тете Тосе ничего не говорили. Нонна решила поставить ее перед фактом. Так было короче и легче. Дина особой радости не выказывала. Ей было жалко тетю Тосю, ядовитую сколопендру.

Все шло своим чередом, хоть и туго. Руководство элитной богадельни предпочитало получать в свой фонд отдельные квартиры, а не комнаты. Но были учтены заслуги Царенкова. Тетя Тося по закону оставалась тещей заслуженного деятеля культуры. Тогда как у Лободы не было никаких прав. Просто Лобода – и все.

Сопротивление руководства удалось сломать. Тете Тосе дали место на первом этаже, без лоджии. Комната номер девять.

Нонна решила поехать и посмотреть своими глазами. Глеб вызвался сопровождать, но Нонна отказалась. Там могли оказаться знакомые. Одно дело – яркий Царенков, и совсем другое дело – заурядный Глеб.

– Живая собака лучше дохлого льва, – говорила тетя Тося.

– Лев – всегда лев, даже бывший, – возражала Нонна.

Нонна не хотела принадлежать Глебу целиком. И не могла без него обходиться. Поэтому она выбрала промежуточный вариант: вместе и врозь. Они существовали на разных территориях.

Нонна поехала в интернат. Автобус подвез ее к самому входу. Нонна отметила, что добираться удобно.

Внешне интернат не выглядел позорно. Вполне респектабельное строение.

Внутри сидела консьержка, отслеживала входящих. Перед ней стояла старуха и рассказывала свою жизнь. Консьержка не слушала, но кивала. Ждала, когда старуха отойдет.

Нонна разделась в гардеробе. Часы показывали половину четвертого. Значит, конец обеда.

Из столовой выплывали старики и старухи. Старух больше. Должно быть, они дольше живут. Женщины долговечнее.

Старость была представлена во всем многообразии: толстые и сухие, седые и крашенные хной. Увядшие рты, дряблые шеи, равнодушие во взоре. Природа загодя готовит человека к уходу.

Из столовой выходили молодые кинематографисты. Они покупали сюда путевки, как в дом творчества. Поработают – и снова в город, в гущу событий.

Молодые широко шагали, обгоняя стариков. Не толкали, но не замечали. Для молодого глаза их не существовало. Глаза молодых останавливаются на красивом и на съедобном. Чтобы можно было употребить себе во благо.

Старики ковыляли во мгле по тускло освещенному коридору. А молодые гулко топали, торопились размножаться. У поколений были разные задачи и разные скорости.

Нонна постучала в комнату номер девять. Комната была заперта. Следовало идти, выяснять, просить ключ. Нонна подумала и постучала в соседнюю дверь под номером восемь. Какая разница…

Дверь открылась.

Восьмую комнату занимала звезда звукового кино 30-х годов. Сейчас о ее звездности все забыли. Да если бы и помнили. Трудно совместить ТУ и ЭТУ.

Нонна вгляделась и совместила. Что-то неизменное осталось: смелость во взоре. Старуха бесстрашно смотрела в свое будущее.

– Здравствуйте, – сказала Нонна.

– Вы ко мне? – удивилась старуха.

– Я хотела посмотреть вашу комнату. Мы будем ваши соседи.

– Вы? – не поняла старуха.

– Не совсем. Дело в том, что я… – Нонна замолчала. У нее язык не поворачивался закончить предложение.

– Пожалуйста… – Звезда сделала приглашающий жест.

– Я оформляю родственника, – нашлась Нонна.

– Слава Богу. А я уж думала: молодые пришли сдаваться. Вам еще трахаться и трахаться, милочка…

– Долго? – спросила Нонна, и это был не пустой вопрос. Она боялась стареть.

– Сколько угодно. Старости нет. Есть болезни.

Нонна оглядела комнату. Стены были увешаны фотографиями прошлой жизни. Она жила прошлым.

Мебель – убогая, безличная, полированная. Эта комната пропустила через себя многие жизни, и комнате было все равно, кто следующий.

– Как вам здесь живется? – спросила Нонна.

– Со всеми удобствами и без перспектив, – ответила Звезда. – Время течет только в одну сторону.

– А дома – в противоположную?

– Дома об этом не думаешь. Просто живешь, и все.

Нонна постояла и сказала:

– Спасибо большое. Я пойду… Вам что-нибудь нужно?

– Книги, если можно. Маяковского и Корнея Чуковского. – Звезда помолчала и добавила: – У меня с ними был роман.

– С обоими? – удивилась Нонна.

– Не одновременно. С Корнеем позже.

– При живой жене?

– Вы странная, – удивилась Звезда. – При чем тут жена? Я говорю о любви, а не о семье.

– А разве не бывает любви в семье?

– Любовь – скоропортящийся продукт. Знаете, что убивает любовь? Привычка. Время.

– Ну, время и людей убивает, – заметила Нонна.

– Ничего подобного. У нас тут женятся. Находят себе пару.

– А зачем?

– Боятся помереть в одиночку. Надо, чтобы кто-нибудь проводил. Держал за руку.

Нонна помолчала и спросила:

– А Маяковский был красивый?

– У него был корытообразный рот.

– Это хорошо или плохо? – не поняла Нонна.

– Рот как корыто. Мне не нравилось. Хотя, конечно, он был законченный красавец.

– Вы бы хотели, чтобы открылась дверь и он вошел? – спросила Нонна.

– Я сама скоро к нему приду… – Она помолчала и добавила: – «Но жаль, только в мире ином друг друга уж мы не узнаем»…

– Узнаем, – сказала Нонна. Она была в этом уверена.

– Хотите чаю? – спохватилась Звезда. – У меня есть хорошее печенье.

– Нет-нет, спасибо. Мы еще увидимся.

Нонна попрощалась и ушла.

В гардеробе сидел крупный старик и разглагольствовал хорошо поставленным голосом. Ему внимала сухонькая старушка с прямой спиной.

– Сейчас время бессовестных людей! – провозгласил старик. – Все старые ценности не работают. А новые ценности не придумали. Сейчас одна ценность – деньги!

– Но это вполне старая ценность, – отреагировала старушка.

Нонна вышла из интерната.

Всюду лежал снег, гулял холодный ветер. А вверху небо было синим и молодым. И деревья застыли в ожидании счастья, как девушки на танцах.

Нонна села в автобус. Ей досталось место у окошка. Хорошо долго ехать, смотреть в окно и ничего не менять.

«Дома об этом не думаешь. Живешь – и все», – сказала Звезда. И это самое главное.

Тетя Тося занята с утра до вечера очень важным делом. Она обеспечивает жизненный процесс. Утром – завтрак. Никаких бутербродов. Только каши (это полезно) и к ним витамины: тертое яблочко, мед, сухофрукты.

Далее – поход в магазин. В магазине все продавщицы подружки. Она знает все про всех. В овощном отделе у Зины случилась беда: на сына наехала машина. Не насмерть, слава Богу, но с тяжелыми травмами. За рулем сидела молодая баба, не пьяная. Просто было темно, ни одного фонаря. Баба пришла к Зине на другой день, принесла доллары в целлофановом пакете. Дескать, заберите заявление из милиции. Зина вся в сомнениях: брать, не брать… С одной стороны: хорошо бы посадить, чтобы жизнь не казалась медом. А с другой стороны: она же не нарочно… «Еще бы не хватало, чтобы нарочно», – реагировала тетя Тося.