Юрий Козлов - Реформатор Страница 14

«Видишь ли, брат, — перевел дыхание Савва, — в данный момент народ дико ненавидит свою Родину. Причем ненавидит, как ее форму, так и содержание, то есть ненавидит законченно и отъявленно. Подобную ненависть можно сравнить с двухактной пьесой. Сначала истребляется форма. Ну, а потом — неотвратимо — оставшееся без формы содержание. Содержание без формы — все равно, что человек без… яиц. В принципе, его можно и не истреблять — он и так бесплоден. В каком виде в данный исторический период существует наша Родина? — спросил Савва и сам же ответил: — по форме — СССР, по содержанию — Россия».

«Чего тебе до этого сраного СССР? — наконец-то сумел сформулировать Никита давно мучивший его вопрос. — Чего ты… ссышь против ветра?»

«В общем-то, ничего, — неожиданно спокойно ответил Савва, и Никита почувствовал, что переполняющая его ненависть как перегороженная плотиной река целиком уходит в один канал — СССР, оставляя другой — Савву — сухим и чистым. — За исключением того, что СССР, он же Россия — моя Родина, а Родину, какой бы несовершенной она ни казалась, ненавидеть и предавать нельзя, потому что она от Бога. Более того, — понизил голос, посмотрел по сторонам, словно их могли подслушать, Савва, — иногда мне кажется, что Бог — это и есть Родина, хотя, конечно, далеко и не только одна лишь Родина. Полагаю, что именно любовь к Родине есть та универсальная линейка, которой Бог измеряет явившиеся к нему души, так как в остальном — уме, талантах, росте, красоте и так далее — люди от рождения не равны. Что же касается ссанья против ветра, то это делать необходимо. Так же, — добавил после паузы, — как и плавать по морям… Это понимали еще древние римляне».

Но не из СССР в Турцию из Крыма, подумал Никита.

И еще почему-то подумал, что, быть может, брат имеет в виду моря… мочи?

«Даже если Родина… плохая?» — поинтересовался он.

«К тому же, — словно не расслышал его Савва, — то, что рождается, точнее, возникает в результате предательства — много, много хуже того, что было раньше. Новая же Родина в результате предательства, — внимательно посмотрел на Никиту, — не возникает никогда, то есть, по определению. Видишь ли, брат, предательство сродни в лучшем случае аборту, в худшем — убийству. Его первичные следствия — бесплодие и страх за содеянное. Вторичные — очередные — в стиле non-stop — предательства. И так до тех пор, пока что-то не положит этому конец».

«“Стоп”-бар», — неизвестно зачем сказал Никита.

«“Стоп”-бар? — удивился Савва. — Может быть, если, вырубить там музыку и всех расстрелять».

Проходящие мимо девушки шарахнулись от них, как от прокаженных, как от… выскочивших из «Стоп»-бара предателей — подпольных абортмахеров и убийц. Хотя, если (насчет народа) верить Савве, девушки сами были (потенциальными?) non-stop предательницами. Интересно, как они… насчет абортов? — подумал Никита.

Одна с полненькими гладенькими, как шампиньоны, ножками в мини-юбочке вдруг свистнула им спину.

Никита и Савва обернулись.

«Я лучше сдохну, чем дам тебе, позорная козлина!» — крикнула, сделав неприличный жест в сторону Саввы, девушка, хотя ни словом, ни взглядом тот ее об этом и не просил. Но девушка таинственным образом была в курсе их — Саввы и СССР — проблем.

«А мне?» — Никите стало обидно за брата.

«А у тебя еще… не вырос, урод!» — шампиньононогая девушка определенно за словом в карман не лезла. А если и лезла, то в нехороший, замусоренный карман, откуда извлекала не менее гадкое слово. И вообще, какая-то она была слишком белая, как будто солнце ее… не брало. Она давала, а оно не брало. Может, потому и злая, подумал Никита.

«Неужели, — с тоской посмотрел на вечернюю набережную, где уже зажглись огни Савва, — мне придется сесть за изнасилование?»

«Почему народ ненавидит СССР? — Никита подумал, что если что-то нельзя объяснить просто и внятно, то (хотя бы ради упрощения собственного существования) это следует воспринимать как данность, как звездное небо или земное притяжение. Иначе можно сойти с ума. — Просто так никто ничего не ненавидит, — рассудительно заметил он. — Разве только»… — прикусил язык, потому что в данный момент народ без малейших на то оснований люто ненавидел Савву.

«Потому что народ — сволочь! — ответил Савва. — Потому что его, как вонючая пена кипящую кастрюлю, переполняют низменные инстинкты. В сущности, он стремится к самоуничтожению. Народ, — посмотрел по сторонам Савва, как бы намереваясь найти немедленное подтверждение своим словам, — всегда, тотально и во всем неправ! Власть на то и власть, чтобы не дать ему реализовать свое право на неправоту, которое он, подлец, маскирует сначала под стремление к демократии, а после того как наиграется — под тоску по твердой руке. Как только власть про это забывает, она превращается в ничто! СССР гибнет не потому что народ его ненавидит, а потому что власть не мешает народу его ненавидеть. Ненавидит же народ его потому, что хочет, чтобы СССР погиб, а он остался. Но так не бывает. Нельзя, находясь в доме, его взрывать — завалит обломками. Но народ этого не понимает. Власть же пытается отделить себя от СССР, а этого делать ни в коем случае нельзя! Не может мозг, сердце или… печень существовать отдельно от тела. То есть, конечно, может, но лишь как материал для трансплантации. А что происходит с органами, которые некуда трансплантировать? Их выбрасывают на помойку! Иуды, они не понимают, что вне тела — народа — для них жизни нет! Получается классическая змея, кусающая собственный хвост, спираль разрушения посредством предательства. Она как будто закодирована в самом названии СССР, — задумчиво произнес Савва. — Три разомкнутые полости, а в конце — сомкнутая, глухая. Не разорвать. Но разорвать необходимо», — добавил после гробовой паузы.

«Чтобы получилось СССС?» — спросил Никита.

«Союз Советских Социалистических… Сволочей? — предположил Савва. — Или… Снов? Хотя, где Снов, там и Сов».

Набережная между тем уже сияла поблизости сквозь кипарисы и пальмы. Вдруг светлая ультразвуковая тень с желтыми вкраплениями скользнула над самой головой Никиты, обдав его озоном. То была… сова, держащая курс на дендрарий. Никита подумал, что Союз Советских Социалистических Снов и Союз Советских Социалистических Сов имеют равные права на существование.

С общественными туалетами в Ялте тогда (как, вероятно, и сейчас) была напряженка. По-над столиками открытых кафе висели цветные лампочные гирлянды, туалетов же не было и в помине. Время от времени из-за столиков выскальзывали девушки, неглубоко углублялись в парк, присаживались под деревьями, оперативно справляя малую нужду. Девушки по вечерам любили ходить в белом и приседали они под деревьями, как диковинные журчащие цветы.

Зачарованный, Никита забыл про народ, брата, СССР, сны и сову.

По размеченной редкими огоньками канатной дороге ползли темные кабинки. Казалось, наверху они присоединяются к черному небу, а огоньки — к звездам. Никита вдруг вспомнил виденную на экскурсии в Воронцовском дворце гравюру, изображавшую первых христиан, отважно выходящих на арену римского цирка к голодным диким зверям. Он подумал, что, по всей видимости, на сверкающей, пенящейся шампанским, утопающей в аттракционах набережной их с Саввой встретят не лучше.

Нечего и думать было подцепить кого-нибудь здесь, равно как и в дискотеке «Зевс», где таинственным образом распространявшаяся на Савву ненависть к СССР хоть и смягчалась (смазывалась) кошмарной музыкой, тем не менее, имела высокие шансы материализоваться. Прямо на глазах Никиты и Саввы кавказского обличья человека как моллюска отлепили от девушки, да и от души отметелили в углу ногами, после чего тот на четвереньках выполз вон.

Решив, что Никита ему мешает, а может, не желая травмировать брата сценой изнасилования (другой возможности продлить существование СССР, похоже, не оставалось), Савва взялся проводить его до Дома творчества.

Двинулись темными пляжами вдоль вкрадчиво лижущего песок моря. Лунный, отражающийся от воды свет, превращал все вокруг в серебро. Черное, расплавленное, ночное, оно вливалось в глотку приговоренного СССР.

Тут-то из решетчатого монолита поставленных на попа шезлонгов и лежаков и прошелестело: «Я знаю, чего ты хочешь, сынок, иди сюда, не пожалеешь!»

«Лучше ты выбирайся», — упавшим голосом произнес Савва, настолько, мягко выражаясь, не юн и не свеж был голосок, настолько очевидно было, что ничего мало-мальски пристойного из решетчатого монолита поставленных на попа шезлонгов и лежаков появиться не сможет.

Действительность, однако, превзошла самые страшные ожидания.

Худая и плоская (как лежак) старуха со свисающими на манер живых змей седыми космами была, по всей видимости, ровесницей СССР, но может и старше. К тому же вся она была в сырых язвах, которые блестели сквозь ветхое рубище, как рубины (Кремлевские звезды?) в смешении лунного серебра и буксирно-прожекторного золота.