Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести. Страница 14

Теортики

— Меня зовут Владимир Пирошников, — начал наш герои насколько мог спокойно, глядя в глаза старику. — Вы, ради бога, не удивляйтесь…

— А что здесь удивительного? — саркастически развел руками старик. — Моя фамилия, например, Фогель. По-немецки это значит «птица». И знаете, никто не удивляется!

— Во как бывает! — встрял скороговоркой несносный дядюшка. — У нас в тресте есть один хохол, так его фамилия тоже Птица. Только не по-немецки, а по-нашему. Здоровенный такой мужик, и — птица!

Разговор с самого начала дал нежелательный крен. Пирошников беспомощно огляделся, как бы ища поддержки, но не нашел ее ни в ком. На глаза ему попался портрет Эйнштейна с высунутым языком, висевший над письменным столом, загроможденным книгами. Язык у великого ученого был непомерной длины, и это еще больше сбило с толку нашего молодого человека. На мгновенье у него даже голова пошла кругом, но тут же он взял себя в руки и продолжал, игнорируя реплики своих собеседников.

— Извините, нечаянно получилось так, что я слышал ваш разговор о лестнице…. Получилось так, что я подслушивал, но это долго объяснять. Я понял, что вы что-то знаете про лестницу. Я хочу вас спросить…

Бородач в нетерпении ударил себя кулаком по колену и вступил, отбивая тем же кулаком такт:

— Давайте же поставим точки. О какой лестнице вы говорите? Это первое. Что вы хотите узнать? Это второе.

— Да вот про эту лестницу. В вашем доме.

— Ничего не понимаю! — вскричал бородач, рывком поднимаясь с места. Извольте подробнее.

— Не горячитесь, Андрей Модестович, — бросил со своего кресла склеротический профессор, а дядюшка, примиряюще поглядев на Пирошникова, предложил тому пойти домой пить чай.

— Да подождите, дядя Миша! — отмахнулся Пирошников и начал все сначала. — Вы говорили о лестнице, по которой передвигается какой-то объект. Верно? Эта лестница бесконечна и замкнута. Почему она такая? Вот я о чем.

Профессор и бородач одновременно и очень радостно рассмеялись, наконец-то поняв, в чем дело.

— Голубчик! — сквозь смех проговорил профессор. — А впрочем — он махнул рукой, — объясняйте вы, Андрей Модестович!

Андрей Модестович погасил свой смех и уже приготовился объяснять, но вдруг нахмурился, и по лицу его пробежало сомнение. Подошедши к нашему герою и заложив руки за спину, отчего вся его фигура стала еще более плотной и весомой, Андрей Модестович качнулся с пятки на носок, а потом выхватил правую руку из-за спины и ткнул ее, заостренную коротким указательным пальцем, в грудь Пирошникову.

— А откуда вы это знаете? Где вы могли нас слушать?

Наш молодой человек, вполне естественно, замялся, ибо ответить на этот вопрос можно было, лишь рассказав всю историю сегодняшнего дня. Дядюшка же обеспокоенно завертелся на стуле и подал реплику, что Владимир, мол, не совсем хорошо себя чувствует, поскольку вчера, как бы это сказать, немножко перехватил и… Тут дядюшка запнулся и кончить фразы не сумел. Бородач повернулся к родственнику и веско произнес, что разговор, о котором упомянул наш герой, касался довольно-таки важных вещей, составляющих пока в науке область, закрытую для посторонних ушей. Сказал он это так внушительно, что дядюшка сразу же завял и укоризненно уставился на Пирошникова, проклиная, должно быть, в душе свое участие в этом темном деле.

— Я стоял на карнизе окна, — выпалил наш герой, решившись, — и слушал вас в форточку.

Чистейшая правда, как оно сплошь и рядом бывает, выглядела настолько нелепо, что бородач разом оставил все вопросы. С тревогой он посмотрел на Пирошникова, выбирая, по всей видимости, способ защиты на тот случай, если молодой человек бросится на него в исступлении или начнет ломать мебель. Мудрый же старик, поняв, что дело зашло слишком далеко, бросил на бородача укоризненный взгляд и решился исправить положение.

— Видите ли, молодой человек, мы действительно упоминали лестницу. Речь идет о движении частиц в ионизированном газе. Мой аспирант теоретически предсказал возможность таких электромагнитных полей, силовые линии которых образуют тороидальные поверхности. В таких полях…

— Извините, я не про это спрашивал, — твердо прервал профессора Пирошников. — Этого я не понимаю. Я про лестницу.

— Ох, далась тебе эта лестница! — не выдержал дядюшка.

— Лестница — это лишь удобная наглядная модель для подобных полей. Простите, вы учились физике? (Пирошников кивнул.) Тогда вы, должно быть, помните школьное сравнение синхрофазотрона с цирковой ареной, по которой бегают лошади? Здесь то же самое…

Пирошников устал. Плавная лекторская речь профессора убаюкивала его, и слова проплывали мимо, покачиваясь, как лодочки на волнах. А дядюшка — тот и вовсе осовел, уставившись на носок своего ботинка.

— Согласно этой теории, — доносились слова, — существуют различные виды замкнутых и искривленных полей, которые для частиц являются пространствами существования…

— И мнимых, — бросил бородач.

— Ну это нужно еще раз проверить, Андрей Модестович.

— Я в этом уверен, — заявил бородач.

И тут опять разговор уклонился в дебри математических символов, причем Пирошников с дядюшкой совсем выпали из него и перестали для теоретиков существовать. Пирошников слушал, и в голове его выстраивались какие-то маленькие игрушечные лестницы, по которым скакали голубые почему-то частицы; они сновали вверх и вниз без остановки, лестницы были зыбки, как папиросный дым, и втягивались, искривляясь, а потом замыкаясь в кольца. Одна частица с испуганным и смятым лицом придвинулась к глазам нашего героя, шевеля тонкими губами, а затем провалилась в узкую прозрачную трубку со ступеньками, будто вырезанными изнутри алмазным резцом гравера.

«Мнимые пространства, — слышал он. — Плазменный газ в зеркальном отражении… инверсия… Господи, — подумал Пирошников, — и почему это приключилось?» Он стряхнул оцепенение, вызванное магическими заклинаниями теоретиков, и попытался вернуться к прежней теме.

— Простите, можно мне сказать? — проговорил он тихо, и ученые мужи остановились в споре, разом взглянув на него с некоторой досадой: что это, мол, за человек? Как! Он еще здесь? Почему он не ушел?

— Лестница вашего дома, — продолжил Пирошников, — по крайней мере для меня, является замкнутой и бесконечной. Я думал, что вы сумеете это объяснить, а главное — рассказать, как мне быть. Сегодня утром я шел по ней очень долго, но достигнуть выхода не сумел. Потом это повторилось.

Аспирант пожал плечами и заявил, что разговор у них шел сугубо о частицах в плазме и к макромиру, как он выразился, не имеет ни малейшего отношения, более того, он сомневается, что подобный феномен возможен. Говорил он, как и подобает физику, кратко и сухо, логика его не имела изъянов, и наш герой испытал даже чувство стыда, что ли, какой-то робости из-за того, что вот он отрывает людей от дела незначительными своими несчастиями, да еще к тому же воображаемыми.

Тут проснулся и дядюшка, который, как оказалось, успел мирно задремать на мягком стуле, свесив голову, но потом голова, клонившаяся все ниже и ниже, почти достигла колена дядюшки, отчего тот пробудился и теперь с непонимающим видом уставился вновь на говорящих.

В этот момент профессор как раз убеждал Пирошникова, что рассказанное нашим героем приключение не более чем результат нервного расстройства, что ему нужно взять себя в руки, отдохнуть и прочее, и прочее.

— Давайте спустимся по лестнице вместе со мною, — предложил молодой человек, но здесь вскипел бородач и, топорща черную свою бороду, надвинулся на Пирошникова со словами, из которых явствовало, что ему надоела уже эта комедия, отвлекающая его от мыслей о плазме; что, если нашему герою угодно проводить бессмысленные эксперименты, пусть найдет для этого более подходящих партнеров; что Пирошников здесь лишний, понимаете ли, и, наконец, не пора ли знать честь?

— А вы так полегче, — неожиданно обозлился дядюшка и встал против бородача с самым вызывающим видом. Он, по всей вероятности, оскорбился таким негуманным отношением к больному приятелю своей племянницы и теперь же потребовал объяснений. Слава богу, вмешался профессор, унявший своего вспыльчивого аспиранта, не то конфликт мог разгореться нешуточный, принимая во внимание пыл бородача и упорство дядюшки.

— Пойдем, Володька, — угрюмо сказал дядя Миша. — Делать нам здесь, я гляжу, нечего.

И наш герой с дядюшкой, сухо откланявшись и захватив под мышки свою верхнюю одежду, отправились обратно в комнату Наденьки. Словно издеваясь над бедным Пирошниковым, лестница опять выкинула маленькую штуку, так что пришлось идти вверх не два пролета, как следовало бы ожидать, а целых шесть, но это обстоятельство отмечено было лишь молодым человеком, а дядюшка не обратил на него внимания, поглощенный какими-то своими думами. Дверь в квартиру оказалась незапертой, они вошли друг за другом и молча расположились в комнате. Надо было продолжать жить, так сказать, даже в таких странных условиях. Пирошников принялся обдумывать результаты визита, в особенности не давали ему покоя маленькие голубые частицы, упрятанные в прозрачную трубку, которые явились его взору в комнате теоретиков; а дядюшка по-хозяйски распаковал чемодан, содержимое которого аккуратно поместил в шкаф, после чего ему волей-неволей пришлось продолжить общение с Пирошниковым.