Алексей Колышевский - Изгои. Роман о беглых олигархах Страница 14

– Не могу больше пить кофе. Со мной сейчас случится кофейная кома.

– Пей-пей, – ответил Шурик, который был, по-видимому, кофеманом и после каждой чашки выглядел воспрянувшим духом. – Чай тут паскудный, а кофе замечательный. Дома такого отчего-то нет.

– У нас вода того… Жесткая, – я с отвращением глотнул из своего картонного стаканчика. – Действительно вкусно. Черт знает, чего они туда напихали, но оторваться невозможно.

– Паша, что ты думаешь?

– По поводу?

– По поводу завтра.

– Думаю, что затея гиблая, Саня.

– Называй меня Элекзендер, а то твой «Саня» режет ухо. Почему гиблая? Я так не считаю.

– Сколько у нас человек?

– Нисколько. Ты и я. Полагаю, вполне достаточно.

– Там, в броневике, трое или четверо вооруженных профессионалов…

– Отставных полицейских.

– И это не считая опытного водителя.

Этот парень выглядел неисправимым оптимистом, что порой равняется идиотизму, и мне тогда очень хотелось надеяться, вопреки здравому смыслу, что уверенность Шурика на чем-то основана. На чем-то конкретном, что неизвестно мне.

– Водитель тоже человек.

– Но тогда почему в конце маршрута?! До банка всего четыре квартала, рядом комплекс музеев, везде полно вооруженной охраны!

– Я на это и рассчитываю. Охранники хорошо умеют проверять сумки посетителей, вооружены они револьверами, а у нас будут скорострельные автоматы. И главное, никто не ожидает нападения именно здесь. Охрана броневика перевозбуждена и внимательна на дальних подступах, а в этом месте, на последней миле, они расслабятся.

– Нужна засада. Где именно ее делать? Нужен автомобиль, вернее, что я несу: нужен грузовик, а здесь, в центре, он привлечет внимание. Да я и не уверен, что грузовики пускают в эту часть города. И где его взять?

Шурик широко, обаятельно улыбнулся. Улыбка вышла на сто процентов американской – в тридцать два зуба.

– Почему обязательно грузовик? Почему не автобус?

Я было открыл рот спросить, где он возьмет автобус, но Шурик, который сидел напротив окна, смотрел поверх моей головы. Я проследил направление его взгляда, повернулся к окну и увидел, что рассматривает он стоянку перед центром Конституции. Вся она была буквально запружена желтыми школьными автобусами, которые привозили маленьких американцев на идеологическую обработку. Для школьников каскад музеев Филадельфии почти то же, чем был для советских пионеров Мавзолей или шалаш Ленина.

– Ты что? Это дети!

– А я и не собираюсь угонять автобус с этой стоянки, если ты об этом. У нас будет такой же. Дова очень хороший сотрудник, по исполнительности ей нет равных.

– Она и впрямь квакерша?

Он посмотрел на меня с удивлением, у Шурика вообще было очень эмоциональное лицо, он играл им, словно профессиональный актер. Хотя если немного подумать, то международный авантюрист и должен быть актером, кредо которого – «верю!».

– А по-твоему, какого черта она делает в квакерском центре?

– А ты?

– Я?! Я – нет. Я не отношусь ни к одной из конфессий, даже к атеистам не отношусь. Предпочитаю вообще не думать о религии. Моя религия – это я сам. Считаю себя вполне самодостаточным для того, чтобы и верить в себя же.

Хорошая позиция. Хороша прежде всего тем, что она честная, практичная и всегда оставляет возможность все-таки начать уповать на Всевышнего, когда припрет окончательно и самоуверенность оставит в по-настоящему тяжелый миг.

…Школьный автобус был угнан от муниципальной школы городка Лисбург, что примерно в трехстах километрах от Филадельфии, четыре месяца назад, и все это время простоял под землей, в старом канализационном коллекторе. Несмотря на то что коллектор долгое время не использовался, запах того, что по нему текло еще со времен основания города, так и не выветрился. В автобусе изрядно воняло, и я представил себе, что должен был чувствовать человек, перегонявший его в Филу сразу после похищения. Видимо, у него был хронический насморк и гайморит, он не ведал запахов. Не в противогазе же он ехал, в самом деле!

Помимо запаха нечистот в автобусе нашелся небольшой арсенал: ничего лишнего, но для небольшой войны должно хватить. Мы вымыли автобус из шланга снаружи, и я с удовольствием «пролил» бы его изнутри – таким нестерпимым был въевшийся в обшивку аромат. В четыре утра мы с Шуриком переоделись в шоферскую униформу, он уселся за руль, я рядом, на откидное сиденье, еще раз повторили поминутно план наших действий и по длинному сточному желобу шириной с двухполосное шоссе выехали на поверхность. Солнце еще не встало, но намек на рассвет уже был: слабый отголосок зари появился на востоке тонкой контрастной полосой. Шурик вел спокойно, без рывков, как будто он полжизни водил школьные автобусы и немало поднаторел в этом. На обочине стояла полицейская машина, я видел, как коп проводил нас скучающим взглядом и зевнул.

– Пронесло, – заметил я, глядя в зеркало заднего вида. – Чертов ментяра, и не спится ему. С почином вас, Элекзендер.

– Так и должно быть, – отчеканил Шурик. – Мы с тобой два дерева, остальные пни.

Я медленно стек на пол…

Скорость была миль двадцать, не больше, до места мы добрались без происшествий, и даже полиция нам больше не встречалась, а это было делом небывалым, так сказал Шурик.

– Здесь полиции как того, чем пахнет наш автобус. Фила – номер один на побережье по количеству убийств. Черные шалят, – пояснил он, – но это ночами, а днем все в норме, почти как везде.

Мы въехали на стоянку перед центром Конституции, и Шурик поставил автобус так, что он своей желтой физиономией, похожей очертаниями на профиль ретривера,[16] глядел на нужную нам Вишневую улицу. Двигатель глушить не стал, колеса ручным тормозом не блокировал. Автобус просто уперся колесами в бордюр и замер, готовый к прыжку.

– Пора отрыть топор войны, – Шурик вел себя довольно спокойно, особенно если учесть, что за неизвестность нас ожидала. Он лишь немного побледнел – впрочем, это вполне можно было списать на белесый рассвет.

Я молча кивнул и откинул крышку длинного, похожего на гроб дощатого ящика, выкрашенного в защитный цвет: два пулемета, одноразовые базуки, маски, перчатки, тяжелые армейские бронежилеты.

– Элекзендер, пахнет электрическим стулом – не иначе.

Шурик мрачно поглядел на меня и согласно кивнул:

– И запах дерьма вполне аутентично дополняет этот образ. Не зря же человек обделывается в момент смерти, – он поглядел на часы. – Еще остается пятнадцать минут. Хорошо, что они так рано, что стоянка пуста, что нет детей и случись что, мы их не заденем.

– Чего не скажешь о тех, кто сидит в броневике. Хотя о чем я… Человек, профессия которого – охранять чужие деньги, должен рассчитывать, что он может не дожить до пенсии. Так что как получится.

Десять минут… Я не хочу рассказывать о своем прошлом, совсем не хочу. Но было в нем такое, и не раз, когда в руках оружие, когда до решающего мгновения остаются минуты, – это просто моя гребаная жизнь, и мне она, по всей видимости, должна нравиться. Чувствуете, как я рассуждаю? Ох, голова моя, голова, зачем ты так рано испортилась, словно кто-то проник в тебя, обосновался и сейчас вовсю оспаривает мое право на владение тобою. А ведь иногда, в сладкие моменты просветления, я все еще мечтаю. Мечтаю о том, что однажды наконец пойму – либо я слишком хорош для этого мира, либо, что, конечно же, вернее, этот мир слишком хорош для меня. И тогда я уеду в Сергиев Посад и напрошусь в семинаристы. Возьмут ли? Должны. Что остается человеку, который устал жить, но все еще хочет каждый день встречать рассвет? Только Бог. Забыв о нем в переполненной желчью жизни, где все одинаково на вкус, получив возможность выйти из проклятого круга, начинаешь ощущать его чистый запах, похожий на запах свежескошенной травы и полевых цветов. И удивляешься тому, что, когда ты там пил желчь, принимая ее за истину, то иногда, совсем нечасто, ловил себя на мысли, что где-то есть вот такой, настоящий и честный запах, запах твоего спасения. Да, в моей жизни часто случалось, что между жизнью и смертью оставались минуты, но всегда я ощущал, что скошенная для меня трава и розовые, трепетные соцветия клевера в ней еще не превратились в ломкое желтое сено.

Красивый я тут нарисовал автопортретик, не так ли? Глядя на этот автопортретик, можно вообразить, что я этакая ну почти невинная жертва. Почти… Однако было бы нечестно, прежде всего мне самому перед собой, так искажать собственный образ. В образе этом все очень неоднозначно. Вот небольшая иллюстрация к этому утверждению. История, которая позволит узнать меня с другой стороны. С лунной стороны, той, которая никогда не видна с Земли.

Был в Москве такой клуб «Министерство». Уж и не помню толком, где он находился, да это и не важно, все равно его давно прикрыли. А когда-то клуб процветал, считался модным, дорогим и пафосным. У меня был приятель, который считался в «Министерстве» завсегдатаем, нравилось ему там. Как-то раз он мне позвонил: