Марина Ахмедова - Дом слепых Страница 14

– Любви не было, говоришь? – смех вышел трескучим, Пахрудин дал бы многое за такой образец. – А что же давило, кололо, кричало? Не слышал? А ведь за стенкой жил, слух у тебя – острый…

– Ты слаба, вот и кричала. Покричать тебе захотелось, любовь себе придумала. И жила так же – только мечтала, сидя вот на этом диване. Мечту не пощупаешь, не помнешь в пальцах. Не было в твоей жизни ничего, кроме дивана. Ни цветов, ни детей… Все держала в себе. Тебя окружали слепые. Один из них – я. Старый Али жил рядом, за стенкой, но он не сидел на диване, он щупал жизнь всеми двадцатью пальцами. Говорили, и ты тоже, я знаю: «Опять старый Али вокруг дома шуршит»… А я трогал дорогу, ногами прикасался к каждому камню, к ямке каждой прикасался. Моя жизнь была полна тем, что существовало вокруг меня. Я жил настоящим, а ты – жизнь откладывала. Пусть в моей жизни была только лестница и дорога вокруг дома, но я предпочел их тому, чего нет… А что ты? Окружила себя людьми, которые тебя не видели.

– Ну… на худой конец могли меня пощупать…

– Могли. Но не хотели…, – старый Али похлопал ее по тонкой руке. – Тот, о ком ты мечтала, не хотел. Тебя для него не было… Я всю жизнь был незряч, но я видел тебя. Понимаешь? Я слеп, но прикоснуться могу. Я хочу прикасаться к миру, окружающему меня. Я не боюсь прикосновений. Зачем ты придумала себе страдания?

– И страдала, когда хоронила тебя… Скажешь, и этого не было? И это – напрасно? А как жить, если не страдать?

– Для меня этого не было. Страдала – ты. Я выпал из твоего зрения. Больше не ходил вокруг дома. А разве ты, всю жизнь просидев на диване, хотела, чтобы что-то вокруг менялось? Не по мне ты плакала в тот день, а по тем дням, которые еще настанут, но в них уже не будет меня, разговоров со мной, шуршания моих тапок вокруг дома. Ведь тогда с тобой случится самое страшное – ты поймешь, что время бежит, выходит, исходит, и старость приближается. Не конец, всего лишь старость. Ты боялась изменений. Не меня ты хоронила, а свои мечты, которые были разбиты бегством времени… Не обижайся на мою правду, – Али отвернулся.

– В моей жизни были книги… Много книг, – сказала Марина.

– Э-э-э, опять ты за старое – про книги мы уже поговорили, я тебе все объяснил. В твоей жизни были листы бумаги, бесконечные листы бумаг. Того, что ты в них читала, не было…

– Не приму я твою философию, старый Али. Пусть я всю жизнь просидела на диване без прикосновений, но с любовью, которую не смогла разделить. Я не чувствовала пустоты, я жила, я страдала, именно поэтому остро чувствуя прикосновения жизни… Теперь я не мечтаю, не страдаю, жизни не чувствую… не люблю. А когда перестаешь мечтать, наступает конец – во мне, вовне – какая разница? Ты сам об этом говорил, умирая. Я запомнила твои слова….

– А теперь я тебе говорю – живи! Открой глаза и живи, – старческая нотка надломила его голос. – Хватит мечтать, щупай, трогай!

– Уходи туда, откуда пришел! В свое начало или в конец! Ты слеп! Ты по-прежнему слеп! Ты не видишь – я не могу трогать то, что желаю…

– Трогай то, что жизнь тебе дает, – Али не обиделся. – И пойми одно – невозможно взять больше, чем есть. Прими это. Помни об этом. Это – моя старая мудрость, мой подарок тебе… Я без конца ходил вокруг дома. Без конца… Первый угол, второй, третий. Ходил по кругу, потому что круг не имеет конца.

– Был конец у твоего круга – в той точке, где ты остановился.

– Я не останавливался – по-прежнему хожу. Твои глаза меня не видят, но это не значит, что меня нет.

– А могу я прикоснуться к тебе, когда ты ходишь вокруг? Могу? Нет!

– Почему не можешь? Догони и пощупай. Только я ведь теперь хожу очень быстро и совсем неслышно. Меня догнать сложно – у меня появилось много времени. Все думают, время бежит, когда его мало. Это не так. Наоборот, когда знаешь, что у тебя остались считанные дни, время стоит – ты сам его останавливаешь, каждую минуту, каждую секунду чувствуешь, а раньше их не замечал. Когда время бесконечно в твоем распоряжении, то оно начинает бежать, потому что ты не обращаешь на него внимания. Вот и я теперь начал бегать вокруг дома, чтобы поспевать за жизнью, времени у меня – бесконечно много. А жизнь – хороший тренер. Послушай, какое у меня после бега открылось глубокое дыхание.

Старый Аля потянул воздух, ноздри его загнутого носа вздрогнули. Подержав воздух глубоко в легких, он выдохнул – прохладную струю, тронувшую закрытые веки Марины.

– Но ты можешь пощупать меня сейчас, когда я не бегу, а пришел посидеть рядом с тобой. На, щупай, – старый Али протянул к ней свою руку.

– Зачем ты продолжаешь ходить вокруг дома? Не надоело?

– Надоело?! – он подпрыгнул. – Ну что ты! Это ведь мой дом, я здесь живу. Пока я хожу, с ним ничего не случится – он будет стоять…

– Не верю я тебе, Али, – устало сказала Марина. – Говоришь, в твоей жизни были только лестница и круги. Твой круг был полон мной, слепыми соседями. Аккордеоном Нуника, шутками Пахрудина, спорами с Валентиной, рассказами Уайза. Мы всегда были рядом.

– Хотели ли вы прикоснуться ко мне? – подмигнул Али и убрал протянутую руку. – Хотели ли вы, чтобы я прикоснулся к вам? Дорога и лестница не сопротивлялись. Они были полностью моими. Для тебя я был привычной частью дня. Но я не обижен, нет-нет, я стал счастливым, научившись довольствоваться тем, что есть.

– Жизнь дала мне сырой вонючий подвал. Жизнь не дала воды и еды. Жизнь дала снайпера за окном. По-твоему, я и снайпером должна быть довольна? Тем, что сейчас подойду к окну, отдерну штору, а он выпустит в меня пулю?

– Жизнь всего лишь забрала у тебя диван. Скажи ей за это спасибо…

– Только мертвый может так рассуждать! Только мертвый не боится конца – его конец уже наступил! Ты кончился, вышел, но возродился в глупой теории, которую я не приму. Тебя нет. Сейчас я открою глаза, а тебя нет, я одна комнате.

– Ошибаешься, ты не одна. Поверь мне, повидавшему много кругов, – мы никогда не бываем одни. Не верь глазам… Выслушай еще кое-что, – придвинулся ближе. – Пули снайпера не несут в себе конца – я за ним слежу, оттуда, снизу; он все время промахивается. Ты его не видишь, ты не можешь его пощупать, и если ты перестанешь замечать пули, которые все время будут попадать вовне, но не в тебя, то и он уйдет из твоей жизни. Так будет. Просто в это поверь…

Марина открыла глаза. На пороге сидела Чернуха, в ее глазах отражалась плотная зелень штор.

Старый Али умер десять лет назад в середине лета. Воздух был душен, плотен, зелень деревьев, кустов и травы покрылась пылью. Дом ждал конца – все жильцы знали: Али скоро их покинет.

В конце той зимы одна, всего лишь одна клетка в теле старого Али переродилась, а переродившись, погубила многие клетки вокруг. Конец наступал постепенно – сначала был размером с крупицу, потом с горошину – опухоль росла. Али горбился – длань времени придавливала к земле.

В один из дней того лета, ставшим последним для Али, дверь в библиотеку скрипнула, шаги на кожаной подошве прошаркали мимо книжных стеллажей.

Истории и романы, фантастика и приключения бросали в его лицо пыль. Он жалел о том, что у него не остается времени с ними познакомиться. Но, дойдя до последнего стеллажа, он пожалел о том, что так много читал – истратил на книги бездну времени. Заменил настоящие истории, с ним не случившиеся, на прочитанные. Пожалел о времени, которое провел здесь, в этой библиотеке для незрячих, часами стоя возле стеллажей, проводя пальцами по корешкам книг, доставая их с полок, нащупывая их героев на страницах и сюжетную линию – нравится или нет, читать или не стоит… Возвращал книгу на полку, обходясь поверхностным знакомством с ней. Но многое он прочел.

Зайдя в библиотеку в тот раз, Али уже точно знал, зачем пришел.

– Мне нужна священная книга, – обратился он к Марине.

У нее на голове была бирюзовая косынка, завязанная узлом на затылке и концами выпущенная на грудь. Фотокарточка уже лежала под стопкой белья – еще не пожелтела.

– Священная книга не переведена на язык слепых…

– Почему? – спросил он.

– Не было спроса. Ты первый из незрячих захотел ее прочесть.

– Да, – вздохнул Али, и тапочки тихо скользнули по деревянному полу, – о священном вспоминаешь в конце. Ты не думала, почему так происходит? Живем всю жизнь, кто-то плохо, кто-то хорошо, но о священном не думаем. А как только скажут нам: все, конец, твое время вышло, – начинаем искать, хотя времени на то, чтобы постичь, уже не осталось… Да и кому оно, священное, нужно? Если столько времени без него обходились, зачем оно в конце? – снова спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил говорить сам, как будто уже обсудил все эти вопросы сам с собой и нашел на них ответы, а теперь желает подребезжать словами у чужого уха. – В середине жизни разве веришь в конец? Нет… Он наступает для других, а у тебя всегда остается время в запасе… Иногда думаешь – надо прочесть священную книгу, но читаешь другое – романы, фантастику… Священное откладываешь до конца – в молодости от него толку нет… Молодости хватает одной надежды. Или мечты… Время есть – что-то хорошее может случиться. Ближе к концу надежда уходит, и оставшуюся на ее месте пустоту хочется заполнить священным – только оно и дает надежду. Надежду не для этой, а для другой жизни… Что ж… – вздохнул Али, – раз нет для незрячих священного, раз не перевели, доживем без него. Вот ведь как вышло… – Али покрутил головой, – не всем в конце жизни священное в руки дается. Раньше надо было начинать… Эх… – он снова вздохнул. – А ты сегодня принарядилась…