Михаил Колесов - Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы] Страница 14

— Да, Вы что, меня не узнаете? — начал Юрка. — Я живу в сорок пятой комнате. А этот товарищ со мной.

— Я вас не знаю. А посторонним после двенадцати вход в общежитие вообще запрещен, — загородила дорогу вахтерша.

Юрка пытался ей что–то объяснить, но вахтерша, еще нестарая женщина, вероятно, до этого служившая в «органах», была непреклонна.

Юрка отступил, и мы вышли на улицу.

— Что будем делать? Назад в наше общежитие? — спросил я. — Но тебя туда тоже уже не пустят.

— Подожди, — ответил Юрка, разглядывая полуосвещенный фасад дома.

— Смотри, на третьем этаже в одном окне нет света. Нам надо туда, — вдруг сказал он.

— Ты что, спятил? — удивился я. — Как мы туда заберемся? И почему ты решил, что там никого нет? Может, уже спят?

— Это просто, — взбодрился Юрка. — Прежде всего, по кирпичным уступам в стене мы легко заберемся на козырек над входной дверью. Дальше, смотри, на уровне третьего этажа идет широкий карниз, по которому мы пройдем до нужного нам окна. И все. И потом, я уверен, что там никого нет. Это — окно холла третьего этажа, которое никогда не закрывается.

— Ну, ты даешь, — только и сказал я.

Юрка довольно ловко вскарабкался на козырек, который был на уровне между вторым и третьим этажами. Затем без труда, подтянувшись, поднялся на карниз и прошел по нему до окна. Но окно все–таки оказалось закрытым. Юрка влез на половину корпуса в открытую форточку и открыл изнутри задвижку. Вход свободен. Я быстро проделал то же самое. На улице не было ни души.

Когда я влез в окно, Юрка уже включил свет, и я огляделся.

Мы оказались не в холле, а в большой комнате, в которой стояли четыре железные кровати с голыми матрасами. Посреди комнаты был стол, уставленный пустыми бутылками. Юрка стоял у двери и уже убедился, что открыть ее изнутри невозможно.

— Так, и что теперь? — спросил я.

Вид у Юрки был растерянный, но он бодрился.

— Ложимся спать. Утром что–нибудь придумаем.

Мы сняли с окон длинные, черные, пыльные шторы. Завернулись в них и улеглись на кровати. Но сразу заснуть не могли.

— Послушай, — спросил я Юрку, — а почему у тебя не было пропуска?

— Какой пропуск? Его у меня уже давно забрали. Я вам не говорил, но я и здесь провалился на экзамене. Меня пропускали в общежитие знакомые вахтерши, которые об этом не знали. А вот сегодня не повезло.

Затем возникла новая проблема. Накаченный пивом мочевой пузырь требовал освобождения. Пришлось воспользоваться оставленными бутылками. Скоро я услышал, что Юрка последовал моему примеру. Но под утро мы, наконец, уснули. И проспали!

Когда я открыл глаза, в окно без штор вовсю било солнце. За окном был слышен шум проснувшегося Московского проспекта. Юрка стоял у открытого окна. Я подошел и выглянул. Под нами шли люди. Рядом находился завод «Электросила» и люди шли на работу со станции метро и с трамвайной остановки. Это была настоящая демонстрация!

— Ну, и как мы будем теперь выбираться? — спросил я. — Прыгать с карниза на этих людей? Если не сломаем ноги, то задницу отобьем точно!

— Я уже продумал, — спокойно ответил Юрка. — Выгляни в окно и посмотри налево. Там недалеко от нашего окна проходит водосточная труба. Мы спустимся по ней.

— Ты что, с ума сошел? Ей, наверное, полста лет. Она нас не выдержит, — удивился я. — Да и что подумают эти люди? Они вызовут милицию, приняв нас за воров.

— Ну, воры, положим, днем по окнам не лазят, Так что милицию никто вызывать не будет. А труба выдержит, если она простояла, как ты говоришь, полста лет.

— Ладно, хватит болтать! Время идет. Я пошел, — подвел итог дискуссии Юрка.

Он вылез из окна. Почти бегом прошел по карнизу и, схватившись за трубу, быстро спустился вниз. Мало, кто из прохожих успел что–нибудь понять. Но некоторые остановились и посмотрели вверх на открытое окно. Теперь предстоял мой выход.

Когда я выбрался на карниз и пошел к трубе, внизу уже собралась приличная толпа зрителей. Раздались сочувствующие голоса.

— Ой, разобьется! — это женский.

— Держись, парень, не дрейфь! — это мужской.

Остальные — в том же духе. И лишь только одна старушка догадалась спросить у Юрки:

— А что он там делает?

Спускаясь по трубе, я услышал за спиной его ответ:

— Понимаете, мамаша, мой приятель забыл ключи от нашей комнаты на столе…

«Хряк»

Этот обычный весенний день не предвещал ничего особенного.

После быстрого завтрака я вышел из дома, в котором жила наша семья с тех пор, как мы приехали в этот поселок после демобилизации отца. Дом находился в конце улицы «Строителей», по которой я прошел между такими же одноэтажными «щитовыми» домиками, как наш, и бараками молодежных общежитий. Эта окраина поселка называлась в просторечии «Свалка», так как здесь, действительно, еще недавно была свалка поселка. Я подошел к «конторе» управления, где собирались строители и рассаживались по машинам. Поздоровавшись с ребятами, я залез в небольшой «пазик» и сел рядом с моим приятелем аргентинцем Хуаном (в бригаде его звали Иваном). Он был эмигрантом из Аргентины, но о том, как он попал в Советский союз, никогда не рассказывал…

Мне с бригадой предстояло ехать в строившийся лагерь «Морской» под Медведь–гору. В это время активно реконструировался и отстраивался пионерлагерь «Артек». С этой целью было создано специальное строительное управление, и завозились в посёлок «вербованные» из западных областей Украины. И среди них попадались весьма интересные личности…

— Привет, ребята! Как настроение?

Это — наш «бугор», который вошел в салон автобуса и сел перед нами на своё место за водителем.

Наш бригадир — личность уникальная! Это был ещё сравнительно молодой человек, лет тридцати, высокий, худощавый, с заурядным лицом. Внешне он ничем не выделялся среди других. По–моему, у него не было даже среднего профессионального образования. Но он никогда не прибегал к «матовым» формам убеждения, но покричать любил и излишней церемонностью не отличался. Его авторитет в управлении был непререкаемый. У начальства, мастеров, водителей и кладовщиков для него, кажется, не было отказа ни в чем. Он сам никогда не работал вместе с бригадой. Дав утром задание, затем исчезал, чтобы появиться иногда для решения той или иной проблемы, и, наконец, принимал работу в конце дня. Свою задачу он понимал в обеспечении «фронта работы». На стройке это главное: есть работа — есть заработок, нет «завоза» — сиди «кури»! Нам «курить» было некогда. Мы ещё не закончили один объект, а уже знали, на каком будем работать в следующий понедельник. Для стройки в то время это было необычно.

Но наша бригада, в которой я оказался после окончания школы в качестве разнорабочего, была особой. В маленьком курортном посёлке наш бригадир, каким–то образом убедив начальство, возможно, впервые успешно использовал тот метод, который через несколько лет прогремит на всю страну как «бригадный». Наша бригада была «комплексная»: в ней были каменщики, бетонщики, штукатуры, плотники и даже свой электрик и сварщик. Естественно, что все владели смежными специальностями, никто никогда не сидел без дела. Мы работали «на совесть». Поэтому в бригаде все зарабатывали неплохо на зависть остальным бригадам. У нее была хорошая репутация в управлении, поэтому её направляли, как правило, на наиболее трудные, но выгодные объекты…

При этом наш бригадир понимал значение того, что он делал:

— Вот увидите, — говорил он, — я получу орден Трудового Красного Знамени!

Это казалось недостижимой мечтой. Тогда «наградной дождь» шёл регулярно где–то там, — на «целине» или больших «комсомольских стройках». И наш бригадир очень часто использовал этот «козырь» в споре с начальством:

— Если…, уеду в Братск!

И ему верили, что действительно уедет.

Но фамилия у бригадира была какая–то не «наградная» — Хряков, или в просторечии — «Хряк»…

— Ты, всё ещё не передумал?

Этот вопрос относился ко мне. Бригадир задавал его, по привычке, уже на протяжении нескольких месяцев. Дело в том, что «Хряк» сначала отнёсся ко мне с большим недоверием, так как ему пришлось взять мальчишку «по протекции», и как я подозревал, при этом ему обещали, что это — «на время». Никто тогда, и, прежде всего, я сам, не верил в то, что мое пребывание на стройке окажется долгим. Не потому, что я не знал физического труда. Напротив, живя раньше в «глухих» военных гарнизонах, мне пришлось немало «повкалывать». Проблема была в другом, — в моем, мягко выражаясь, неуправляемом характере: — дисциплина и подчинение для меня всегда были совершенно разные вещи. Если первое я приучен был уважать с детства, то необходимость второго для меня всегда была сомнительна.

Поэтому я понимал, что стройка будет нелегким, прежде всего, психологическим испытанием для меня. Но в то время усердно насаждался в стране лозунг о «трудовом воспитании молодежи», и потому я тогда чувствовал себя, если не героем, то, во всяком случае, мужчиной.