Михаил Липскеров - Путешествие к центру Москвы Страница 14

– За что это ты его так, полковник? – спросил Серега Кота.

– Моссад, Серега. С 1939 года. Окопался у нас. С несанкционированным пикетом в пользу Монголии... Ну и каток шахида.

– О чем ты говоришь, полковник?! Какой, на х...й, каток шахида?!

– Асфальтовый! – заорал полковник Кот. – КГБ Украины! Националов хреновых! Самостийных, бл...дь, сынов, бл...дь, е...аной матери, бл...дь, городов русских!..

Мою морду на время дискуссии берцем прижали к тротуару. Полковник продолжал заводиться:

– Совместная акция потомков Петлюры с сионистами!.. Жидо-бандеровский сговор!.. – Затем полковник Кот успокоился, сел мне на голову, закурил сигарету «Давидоff» и мягко спросил: – Ну и что будем делать, Михаил Федорович? Липскеров. С ударением на «и». По совести? Или по роже? Вы, собственно, куда направлялись?

– К центру Москвы, – ответил я из-под его задницы.

– Да-а-а, – протянул он, – Лефортово в другой стороне.

– Полковник, – услышал я Серегин голос, – можно тебя на минуточку?

Кот встал с моей головы, приказав сесть на нее сержанту Пантюхину.

Через несколько секунд его сменила задница Сереги.

– Хреновые твои дела, Мишка. Кот – серьезный опер. Он пришьет тебе сепаратистский заговор об отделении Нижней и Верхней Пышм от России и переход их под совместную юрисдикцию Винницкой области и кибуца имени Шолом-Алейхема. А в Басманном суде у него все схвачено.

– И чего хочет?

– Десять штук в Фонд защиты работников спецслужб, пострадавших от репрессий кровавого режима Ельцина.

Я задумался. Десяти штук у меня не было. Откуда десять штук у бывшего работника культуры в годы борьбы с нею? В это время раздался шум. Голова моя освободилась, и я услышал изумленный дуэт Сереги и Кота:

– Ну не х...я себе!..

Я поднял голову. Со стороны Новогиреева медленно ехал каток с верхнепышмянцем, а навстречу ему с распростертыми дверцами катил гольяновский. Что-то будет?..

Глава одиннадцатая

Моя голова освободилась от давивших ее разночинных задниц. Глаза с интересом наблюдали за бойко разворачивающимися событиями. Катки катились навстречу друг другу. Гольяновский каток шахида выхлопной трубой рубал битбокс, а свежеспи...женый новогиреевский отвечал самопальным рэпом верхнепышмендюка.

Падла буду,Не забудуЭтот паровоз,На котором Чики-БрикиОторвали нос.

И оба-два вместе:

Продвинутые города,Продвинутые города...

Люди в масках с автоматами наперевес открыли стрельбу перебегая с места на место и обратно. Время от времени они выкрикивали «Прикрой меня!» и молча указывали пальцем в разных направлениях. Чтобы их намерения не разгадали агрессивно настроенные катки. А как еще могут быть настроены катки, когда по ним палят из гордости советского оружия?. И каткам ничего не оставалось, как только занять круговую оборону на рубеже районов Измайлово и Соколиной Горы. А верхнепыжмятель гордо заорал песню времен Великой...

Броня крепка, и танки наши быстры,И наши люди...

Тут он заменжевался. То ли позабыл слова, то ли вообще их не знал, но он еще дважды проорал:

Броня крепка, и танки наши быстры,И наши люди...

Стрельба затихла, все с интересом ожидали продолжения, ведь не каждый день около метро звучат песни Победы, хоть это метро и «Партизанская». Верхнепыжмяч опять заменжевался. Вот он – недостаток патриотического воспитания. Такую песню забыть! Прозвучал неуверенный выстрел, и в этом выстреле была робкая надежда, что ктото же должен вспомнить эти заветные слова, что подвиги наших отцов и дедов не пропали зря. И я рванул верхнепыжмечу на помощь. Слова сами впрыгнули мне в ухо. Они перешли ко мне из уст хромого водопроводчика дяди Амбика, бывшего танкиста армии Рыбалко. (Или Гудериана. Сейчас уже не помню.) Он, когда выигрывал у нас, послевоенных мальцов, в сику, хлопал себя по деревяшке и восклицал:

Броня крепка, и танки наши быстры,И наши людиВ рот меня те-ля-па-тя...

Не уверен, что этот текст канонический, но на нас он действовал завораживающе, и мы покорно сливали ему наши пятаки и гривенники. Так что со временем он смог вместо деревяшки купить настоящий протез.

Так что я, не страшась пуль и огня, встал во весь рост, развернул вымпел с таинственными словами «Оорардын, кустумарын, оуын, сухэбаторын, бардыколын РСДРПынн сумтумкар бельдын! Ограй, ограй, ограй!» и выкрикнул рвущееся из глубин сердца:

– В рот меня те-ля-па-тя!..

Наступила мгновенная тишина, потом откудато из-за бордюра (как он там поместился?) поднялся полковник Кот. Коротко бросив «Отбой!», он крепко обнял меня:

– Прости, Федорыч, прости меня, старого топтуна, прости, что не сразу распознал в тебе своего. Года... Я ведь начинал еще у Лаврова. Знаешь такого?..

– Откуда, господин полковник?

– Начальник разведывательного отделения ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров. Одна тысяча девятьсот первый год. И вот это вот «В рот меня те-ля-патя...» было опознавательным знаком для наших сотрудников... Спасало... Серега, отдай Пантюхину двести долларов... Как и договаривались... Пусть сбегает... Не жидись... Я тебе такую информацию подкину, что ты на ней в Би-би-си, Си-энэн и Аль-Джазире не меньше пяти штук наваришь. В каждой! Ну...

Серега отслюнил сержанту Пантюхину пару франклинов. Тот взял, но продолжал стоять.

– Чего стоишь, Пантюхин? – спросил Кот.

– Так куда бежать-то, товарищ полковник? С долларями-то...

– Так, – сказал ветеран спецслужб, почесав лысину под шевелюрой Версаче, – бери каток...

– Как это – «бери каток»?! – возмутился верхнепышмандовец. – Это мои катки. Этот из Гольянова. А этот из Новогиреева. Я их честно спи...дил! Они, – мотнул он на меня головой, – подтвердят. Подтвердите?

– Я... – заикнулся я.

– Спокойно, Федорыч, – положил мне руку на колено полковник Кот. – Пантюхин, скажи ему...

Пантюхин ребром ладони проверил расположение фуражки на голове, одернул форменную куртку, поплевал на табельный «макаров» и посмотрел на верхнепышмаканца взглядом закоренелого советского мусора.

– Смотрите мне в глаза, гражданин, – строго сказал он.

Тот посмотрел и стал белеть. Я тоже глянул в пантюхинские глаза. Чисто из любопытства. Чтобы узнать, от чего белеют угонщики асфальтовых катков. И увидел в них следующее.

Уютное помещение ментовки. Окно дежурного. Ваза с незабудками на его столе. На скамейке на плече молодого мента дремлет синяковатый гражданин Российской Федерации. Человек в желтой куртке с надписью «Законный мигрант» чистит ему зубы.

Камера предварительного заключения. Скамья. На скамье сидят рецидивист-мокрушник, сексуальный маньяк, похмельный доберман-пинчер.

Крупным планом – их грустные глаза. Крупным планом – испуганные глаза верхнепышменника.

Крупным планом – их повеселевшие глаза.

Наезд на повеселевшее лицо рецидивиста-мокрушника.

Наезд на повеселевшее лицо сексуального маньяка.

Из оскаленной пасти добермана-пинчера свисает повеселевшая слюна.

Прижавшийся к входной решетке верхнепышмиряниц.

Бобслей из кадров: питье крови из фильма «Носферату. Ужас ночи», ритмичная работы пилы из фильма «Техасская резня бензопилой», homevideo практических занятий по патологоанатомии Корнеллского университета, сцена сексуального насилия из фильма «Криминальное чтиво» (восемь раз), довольная морда овчарки из фильма «К-9», жующий Мухтар из сериала «Возвращение Мухтара».

Раззявленное в крике хлебало верхнепышмирянина.

Романтичное лицо дежурного мента, нюхающего незабудку.

Я закрыл глаза. А когда их открыл, увидел ритмично удаляющиеся ягодицы верхнепышмендеревича.

– Молодец, Пантюхин, – одобрил ветеран российских спецслужб. – Значит, бери каток и двигай к автобусным остановкам за метро. У остановки на Балашиху трижды свистни в свисток, крикни: «Мы е...ли все на свете, кроме шила и гвоздя» и жди... К тебе подойдет таджик с пачкой старых журналов «Плейбой», венгерская версия, с портретом сумоистки Исики Мори на развороте и... Так, что дальше?..

– Может быть, отзыв, товарищ полковник... там... славянский шкаф уже продан... А? – почтительно спросил Пантюхин.

– Точно! – обрадовался полковник, прищурившись шевелюрой от Версаче. – Отзыв!.. Только вот какой?..

Мы все круто задумались.

– Господин полковник, – попытался разобраться в ситуации Серега, – какой, вы сказали, пароль?

– Забыл, – немного подумав, ответил Кот.

– «Мы е...али все на свете, кроме шила и гвоздя», – услужливо подсказал Пантюхин.

– Точно! – обрадовался старый склеротик, а потом сник: – А вот отзыв не помню, – подтвердив тем самым, что вот он сам склеротик и есть. И закурил сигарету «Давидоff».

– Тебе эта порнуха о чем-нибудь говорит? – спросил меня Серега, вытаскивая из зубов полковника сигарету «Давидоff» и затягиваясь ею.