Йоханнес Зиммель - История Нины Б. Страница 14

— В таком случае, господин директор, достаньте ваш бумажник, — сказал народный полицейский.

Я рассматривал большие портреты на стенах барака. Там были Пик и Гротеволь, Арндт и Лессинг, Жолио-Кюри, а также другие мужчины, лица которых мне были незнакомы. Под портретами — цитаты и стихи. Я прочел несколько таких подписей и вышел из помещения. Из динамиков доносилась музыка: оркестр легкой музыки радиостанции «Лейпциг» передавал попурри из старых песен Петера Кройдера.

За контрольным пунктом на фоне светлого неба темнели деревья. Четверо полицейских играли в карты. Тенор в динамике разливался: «…Мне не нужны миллионы, для счастья мне и пфеннига не надо…»

Я направился к машине, рядом с которой уже стоял молодой полицейский. Это был очень худой блондин лет двадцати. Я показал ему документы и открыл дверцу машины. Старый пес поднял голову.

Я снял пиджак, чтобы повесить его на крючок в салоне. При этом у меня из кармана выпала тонкая брошюрка и упала прямо перед сапогами полицейского. Про нее-то я и забыл.

17

Как я уже говорил, стояла жуткая жара.

Если бы в тот день не было так чертовски жарко, мы бы на все реагировали иначе, в том числе и собака. Все было заполнено одной жарой, и ничем иным.

— Что это? — спросил светловолосый полицейский. Он наклонился и поднял брошюрку. — «Свидетели Иеговы». Вы что, свидетель?

— Нет.

Он тупо читал название одной из глав, и я тупо читал вместе с ним.

— «Коммунизм не сможет закрыть рот истинным христианам!»… А что вы намереваетесь делать с этой брошюрой? — тихо спросил блондин. Он смотрел на меня так, будто очень сожалел, что она выпала из моего кармана. Возможно, мое лицо также выражало сожаление в связи с произошедшим.

— Ничего, — сказал я, — можете ее выбросить.

— Откуда она у вас?

— Из Дюссельдорфа. — Я вспомнил черное платье, бледное лицо, шляпу, похожую на торт, очки с толстыми стеклами, уверенный голос: «Здравствуйте, господин. Бог жив»…

Ворча, подошел Юлиус Бруммер. Его глаза сверкали:

— Что, какие-то проблемы?

— Ваш водитель… — начал полицейский, но не договорил. Может быть, его движения были слишком нервозны, а может, воняли его сапоги, — но что-то явно не понравилось нашей собаке. Хотя, по-моему, во всем была виновата страшная жара.

Старый пес взвыл и, неожиданно выскочив из машины, цапнул полицейского за ногу. Его желтые зубы вонзились в вельветовую ткань форменных штанов.

— Пуппеле! — отчаянно заорал Бруммер. Но собака лишь подло рычала. Штаны с шумом лопнули. Левая штанина повисла, и стали видны кальсоны и кожа, но крови не было. Полицейский с горечью выругался. Он пнул собаку ногой, попав ей в бок. Пуппеле отлетела в сторону, перевернулась в воздухе и, приземлившись около барака, осталась, постанывая, лежать на земле.

Две девушки в форме поспешили к ней. Четверо полицейских, игравших в карты, также направились в нашу сторону. За ними последовали и другие. Все стояли вокруг нас под палящим солнцем и молчали.

Худой светловолосый полицейский рассматривал свою разорванную штанину, продолжая держать в руках брошюрку «Сторожевая вышка».

Бруммер тяжело дышал. Он боялся, и я это почувствовал, как, впрочем, и другие. Страх, охвативший Бруммера, можно было воспринимать осязанием. Он промямлил:

— Извините…

Светловолосый молча уставился на него — большого и грузного, стоявшего перед черно-красным «Кадиллаком».

— …пожалуйста, извините. Моя собака уже слишком стара. Она почти ничего не видит. Иногда ее что-то пугает. Непонятно что…

К нам подходили все новые и новые люди. Никто не произнес ни слова. Из динамиков лился ликующий тенор: «…мне ничего не нужно, кроме музыки, музыки, музыки…»

— Это очень старая собака, — с мольбой в голосе продолжал Бруммер, — она почти слепая, даже совсем слепая…

Они смотрели на него, как на инопланетянина. Все они были еще очень молоды, но их лица уже состарились, и никто не был таким толстым, как Юлиус Бруммер.

— Штаны накрылись, — сказал светловолосый полицейский.

— Я вам возмещу. Я вам все возмещу. К счастью, она вас не поранила. Скажите, сколько стоят эти брюки.

— Не знаю.

— Я оставлю вам деньги. Любую сумму, какую вы назовете. Моя страховая компания оплатит все, что натворит моя собака.

— Но не нам.

— Что?

— Чтобы так было, эта сраная собака должна была порвать мои брюки на Западе.

И это было верно. В пятистах метрах западнее порванные штаны не составили бы никакой проблемы. Бруммер буквально потерял голову:

— Боже мой! Я подарю вам деньги! Нам надо ехать дальше! Я спешу на важное деловое совещание! — Он делал одну ошибку за другой. Вытащил толстый бумажник, вынул из него несколько банкнот и протянул их блондину, который молча уставился на них. При этом он не шевелился и не брал деньги. — Берите, берите!

Но блондин просто качал головой и стоял под палящими солнечными лучами, бледный и худой, смешной в порванных брюках, сквозь дыры в которых виднелись белые кальсоны и серая кожа, а старая собака подползла к Бруммеру и стала облизывать его ботинки.

Полицейский повернулся к своему коллеге:

— Пригласи дежурного унтер-офицера.

— Зачем?! — с отчаянием воскликнул Бруммер. — Возьмите деньги, я очень спешу!

— Надо составить рапорт.

Неожиданно Бруммер заорал на меня:

— Да не стойте же здесь как идиот! Поговорите с человеком! Если бы вы не выронили это печатное говно, ничего бы не случилось!

— Все сошло бы с рук и в том случае, если бы мы приехали на старом «Фольксвагене», а не на этом «Кадиллаке», — ответил я и, желая помочь Бруммеру, улыбнулся светловолосому полицейскому с надеждой вызвать снисхождение к нам, таким же маленьким людям, как и он сам. — Верно я говорю, парень?

— Я, конечно, сожалею, — сказал тот уже более приветливо, — но рапорт все же придется составить.

— Давай забудем эту ерунду. Мой шеф очень спешит!

— Я действительно очень вам сочувствую.

— Послушай, на обратном пути мы опять будем здесь проезжать. Возьми деньги как гарантию.

— Надо составить рапорт, — сказал он.

Остальные молча стояли под жарким солнцем. Никто не проронил ни слова, но все смотрели на Бруммера — без какого-либо выражения на лицах, молча и без симпатии. Он стоял в окружении полицейских, держа в руках бумажник, набитый западными марками, которые, через полкилометра от западной границы, ему уже не могли помочь…

Дежурный унтер-офицер сразу же подошел к нам. Мы последовали за ним в небольшой кабинет, полный жужжащих мух. Дежурный сел за старую пишущую машинку и начал медленно печатать рапорт. Он опросил всех — светловолосого полицейского, Бруммера и меня.

Мы потели в маленьком кабинете, сильнее всех — Бруммер. Мы опять стали очень вежливы друг с другом. На стене висели часы, и я наблюдал, как стрелка ползла к 16 часам, затем было 16.30 и 16.45. В 17 часов я посмотрел на Бруммера. Он пожал плечами. Я подумал о бледной девушке в черном платье из Дюссельдорфа и услышал ее тихий голосок, рассказывавший о конце света и о Ное со всей его семьей. Этот голос рассказывал также о людях, любящих справедливость, но об этом я тогда не вспоминал.

18

В 17.15 нам наконец разрешили продолжить путь. Все это обошлось Бруммеру в 80 западных марок — 20 марок штрафа и 60 — за брюки. Ему выдали две квитанции, и Бруммер счел, что все в порядке. Брошюру свидетелей Иеговы они конфисковали, но и это было в порядке вещей.

— До Хермсдорфской развязки сто шестьдесят три километра, — сказал я, когда мы проехали второй шлагбаум и дорожный указатель. — Если я прибавлю скорость, мы проедем их минут за семьдесят.

— Никогда не разгоняйтесь более восьмидесяти километров, — сказал Бруммер, — мне больше не нужны неприятности. — Он опять закурил толстую сигару. — Парень на развязке будет меня ждать. В конце концов, я ему за все плачу. — Казалось, что его утешает тот факт, что есть еще люди, позволявшие ему им платить.

Дорога, которая вела к автобану, была такой же плохой, как и на Западе, дома также шатались от ветра, а люди на полях выглядели такими же бедняками.

Наконец мы выехали на автобан. Он проходил высоко над городом Айзенах и частично был разрушен. Множество указателей оповещало: «Объезд»…

Из городских труб шел дым. Оконные стекла сверкали под лучами солнца, находившегося в это время на западе. Позади города на фоне черного леса виднелись белые скалы, на некоторых можно было разглядеть замки.

Через полчаса обе полосы автобана оказались в полном порядке, и он стал абсолютно ровным. Мы направлялись по равнине на восток. Теперь навстречу двигались длинные колонны советских военных машин: тяжелые танки, открытые двухтонные грузовики, а также джипы. В грузовиках сидели русские солдаты в светло-зеленой форме, в джипах — офицеры в красных фуражках, а из танковых люков торчали головы танкистов в кожаных шлемах с наушниками. Колонны шли в сторону Запада.