Андрей Портнов - Автово Страница 14

Получив второй ключ, мы рысью побежали наверх, и, встретив кого-нибудь из наших по пути, приглашали взглянуть на нашу новую хату.

— Ничё, ничё, — говорили все, кто заглядывал к нам.

— Только чё это у вас с замком? — полюбопытствовал Рябушко.

Действительно, с внутренней стороны, то есть со сторон комнаты из замка торчала какая-то трубкообразная металлическая хренотень. И именно этой хернёй нужно было закрывать замок двери, тогда как с наружной стороны дверь отпиралась обыкновенным ключом. Сверху оного замка находился серовато-белый массивный замок, который, к сожалению, был сломан. Так что приходилось довольствоваться только нижним.

— Да это так, — ответил Владик, — конструкция у него такая особенная, новейшая технология, понимаешь. Мы тут уже потренировались немного, и теперь каждый запросто открывает его туда и сюда.

— Ну, когда убираться-то будем? — как бы невзначай спросил я, когда Рябушко ушёл.

— Только не сегодня! — заорали хором Владик с Рудиком, — уже поздно и спать скоро пора.

— Ну, тогда я немного подмету.

И взяв в руки драгоценный веник, который я, разумеется, не забыл взять из 214-ой, я молча стал мести. К счастью никаких кошачьих колбяшек здесь не было, так что управился я быстро.

Не успел я поставить веник в угол, как к нам зашёл Султан и робко спросил:

— Слышь, у вас веник есть?

— Ну, есть, — ответил я.

— Слышь, Андрюха, дай, пожалуйста, на время. Я потом принесу обратно.

— Да на! — сказал я и отдал Султану их собственный же веник.

После этого мы стали решать, когда бы нам основательно здесь прибраться, ведь это было просто необходимо.

Ещё вчера Гармашёв дал нам расписание занятий, где все мы, к величайшей нашей радости, обнаружили три выходных в неделю. Воскресенье — это, конечно, закон, суббота — это тоже закон, но только здесь, в Санкт-Петербурге, не чета Астрахани. Здесь по субботам учатся только какие-то единицы. Ну, и, наконец, среда. В среду у нас был ДКП — день курсового проектирования. В любом случае в эту первую среду, пока ещё не было никаких заданий, нас никто не посмеет эксплуатировать, поэтому именно этот день мы и решили посвятить уборке, решив, что завтра нам ещё один день придётся провести в грязи и пыли. После института об уборке не могло быть и речи, так как этим надо было заниматься основательно и потратить на это целый день.

Как уже было сказано выше, в комнате находились четыре кровати. Мы выбрали себе по одной, причём я, наученный горьким опытом, выбрал ту, которая стояла дальше всех от окна, а на пустую, четвёртую, мы побросали свои чемоданы.

Итак, 214-ая сослужила нам хорошую службу. Если бы не она, не видать бы нам этой четырёхместной комнаты на троих. Как говориться — нет худа без добра. Правда, для этого нам пришлось пожертвовать собой и провести одну ночь у разбитого окна в тридцатиградусный мороз. Но жертва того стоила. Теперь, по сравнению с 214-ой, наша 215-ая была настоящим футбольным полем.

Эту ночь мы тоже спали на казённых простынях, так как без одежды спать не рискнули. Хотя все стёкла были целыми, и батареи чуть грели, в комнате всё равно было холодно. Но с 214-ой не сравнить! Ведь там мы ночевали как будто на улице.

— А вы знаете, — сказал я, когда мы уже легли спать, — я ведь уже лет пять не спал на односпальной кровати. Ведь у меня дома двуспальная. Вчера у меня всё затекло.

— Думаешь от этого? Забыл, какие вчера тропики были? — съехидничал Дима.

— Не подкалывай, я серьёзно. Я привык, чтобы ноги и руки у меня были раскинуты во все стороны, а тут их и деть-то некуда. Наверное, сегодня опять не усну.

— Привыкнешь, — сказал Владик, и мы, окончив разговор, сосредоточили все свои силы, чтобы попытаться уснуть.

На следующее утро я опять проснулся до будильника, так как все мои конечности буквально посинели от неподвижности и холода, хотя за ночь мы немного надышали, и к утру стало чуть теплее.

Конечности не двигались, но вставать надо было обязательно. И как только я попробовал пошевелить ногой, как тут же раздался жуткий скрежет, который в тишине прозвучал как гром среди ясного неба.

— Всё, — в испуге подумал я, — ноги заржавели в этом чёртовом климате. Теперь буду ходить как Самоделкин.

Но, поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что не всё так уж и плохо, и что, скорее всего, это заскрипели не ноги, а идиотские пружины кровати.

Успокоившись, я попробовал встать, и вдруг, словно тысячи маленьких иголочек вонзились мне в ноги. Кровь возвращалась в мои застывшие жилы. Ещё вдобавок к этому сильно болела голова, чувствовалась ломота во всём теле, и, вообще, состояние было хреновое. Я пощупал лоб — температуры пока не было.

— Вот и первая ночка начинает сказываться. Хорошо хоть, что у меня температуры почти никогда не бывает.

Действительно, последний раз температура была у меня в классе седьмом. С тех пор все мои болезни заключались в выделении соплей из носа и слёз из глаз. Моё лицо распухало до невозможности, но термометр упрямо показывал 36,6. Из-за чего ни один врач не желал выдавать мне справку.

Вот сейчас я сидел и думал о предстоящих прелестях размазывания по лицу слез и соплей и старался найти способ, чтобы этого избежать.

Бог дал мне мамочку-фармацевта, которая, собирая меня в дорогу, снабдила двумя полными коробками лекарств.

Но вот незадача — часть вещей я оставил у тётки, а среди них как раз были те две коробки. Ну, разве мог я знать, что сразу же заболею! А как бы мне сейчас пригодились лекарства. Ну, ладно, попробую справиться без них.

Я разбудил Владика с Рудиком и пошёл набирать чайник.

В этот день мы уже решили не ходить в институт всей оравой, так как путь туда все уже более-менее запомнили, а просто собраться небольшими группами, хотя бы в пределах комнаты.

Транспорт в Питере был заметно дороже астраханского, особенно метро. Но по пути в институт мы платили лишь за жетончики метрополитена, а в трамвае катались «зайцами», поскольку билеты покупать не хотелось. Кондукторов в вагонах не было, а контролёров на этой линии, вообще, никто не помнил.

Надо сказать, что трамваи ходили хорошо, не говоря уже о метро, электрички которого появлялись каждые 1,5–2 минуты. И если к тому же учесть, что весь транспорт ходил строго по расписанию, то из общаги можно было выходить всегда в одно и тоже время, совершенно не боясь опоздать к началу занятий.

В институте не было ничего необычного, а вот в общаге нас ждало небольшое развлечение — по комнатам ходила завхозиха и переписывала мебель.

Войдя к нам, она была несказанно удивлена наличием у нас шести стульев. Её пытливый взгляд бегал по ним и думал, какой же из них у нас отнять. Но мы мило улыбнулись, и она оставила нам все шесть.

— На кого писать всё будем? — спросила завхозиха.

— А давайте на меня, — решился я.

— Ну, тогда подписывай вот здесь на каждой строчке, — и она протянула мне кокой-то бланк.

Там значилось, что в 215-ой комнате имеются в наличие: шкаф (нов.) — 1 штука, кровати — 4 штуки, стулья — 6 штук, стол — 1 штука и тумбочки — 4 штуки, из них 2 новые. Под этим всем я расписался как можно более неразборчиво.

— И ещё вот здесь, — снова сказала завхозиха.

Внизу стояла надпись: «Староста комнаты» и место для подписи, куда я без замедления занёс свой автограф.

— Так, мальчики, сейчас спуститесь ко мне, получите занавески, ведро и швабру, — сказала перед уходом она и смоталась.

— Итак, — громко сказал я, когда завхозиха ушла, — теперь я — староста комнаты. С этого момента ко мне, кроме как на полусогнутых и с чувством глубокого уважения в груди, не подходить.

Владик с Рудиком посмотрели на меня как-то странно, покрутили пальцем у виска и сказали:

— Пошли к завхозу, староста.

Где-то минут через пятнадцать все наши завалились в её кабинет и расхватывали ведра со швабрами, как будто они представляли собой предметы первой необходимости. Хотя, может быть, сейчас так оно и было.

Затем на сцену были выброшены занавески. Народу предлагался выбор: голубые, розовые и салатные.

— Серёжа, вам обязательно нужно взять розовые, — ласково прощебетала Лариса, — они так подходят к вашим жёлтым стенам.

Сами девчонки тоже выбрали розовые, хотя цвет стен их комнаты был самым тёмным из всех.

Игорь с Рябушко поступили аналогично, но это было вполне естественно для их розовых обоев.

209-ая и 211-ая взяли себе голубые, и только мы выбрали салатные. Вначале Владик тоже хотел голубые под цвет наших стен, но я подумал, что и салатные неплохо подойдут, тем более, что таких ни у кого не было, а иметь что-то особенное всегда приятно.

Итак, всё это хозяйство также было записано на меня, как и скатерть столовая, которую нам выдали в бельевой. А постельные принадлежности записали на каждого.

На этот раз всё нам выдали окончательно, все документы были подписаны, паспорта вернулись, формальности кончились, и теперь мы были самостоятельными хозяевами своих комнат.