Кингсли Эмис - Старые черти Страница 14

Интервью прошло довольно гладко. Алун вскоре понял: у репортера нет никакого особого подхода к работе и для него, как и для всякой подобной шушеры, главное — продемонстрировать собственное превосходство. Следовательно, ему, Алуну, перед камерой нужно выглядеть знающим, много повидавшим, внимательным и в то же время непредсказуемым. Конечно, это был не тот случай, чтобы выложиться на все сто, но перед самым концом интервью, великодушно оставив без внимания невежество репортера в вопросах промышленной политики правительства Эттли[10] в Южном Уэльсе, Алун взял быка за рога.

— Самое простое решение для человека, который вернулся на родину после долгих скитаний, — осесть где-нибудь в тихом уголке, возделывать сад и ничего не видеть дальше своего забора. Вести растительный образ жизни. Боюсь, это не для меня. Я собираюсь ездить, странствовать в поисках Уэльса, наблюдать за жизнью, за людьми. Мое личное путешествие за открытиями. Уверен, многое здесь изменилось: что-то к лучшему, что-то к худшему, — но есть места, которые неподвластны переменам…

Дальше он, не сильно задумываясь, перечислил несколько таких мест. Обычно Алун забывал все, что наговорил в интервью, и слава Богу: слишком хорошая память — враг непосредственности. Однако сегодняшние слова прочно засели у него в мозгу. Впрочем, мысль о возделывании сада он отбросил сразу, поскольку в гробу видел подобные развлечения. Зато «в поисках Уэльса» звучало многообещающе и со временем вполне могло бы стать заголовком книги; жаль, что старина Бринфорд снял недавно цикл передач под таким названием. Тем не менее стоило заняться этим туманным проектом, который послужил бы прекрасным поводом для отказа от несвоевременных приглашений и хорошим прикрытием для неожиданных отлучек, захоти Алун на время исчезнуть.

После ухода съемочной группы Рианнон вернулась в гостиную и обнаружила, что Алун полон энтузиазма и планов: поездка на остров Корси, в Кармартен, Мертир-Давит и Брикон; посещение сталелитейных заводов в Порт-Холдере и Кайрхаусе; обход пабов в Гарристоне, Кумгуирте и Барджменз-Рау; паломничество с обязательной попойкой в Бирдартир, городок, где поселился Бридан после возвращения из Америки. Пока Алун говорил, Рианнон ходила туда-сюда по комнате, мешая ему сосредоточиться.

— Что ты делаешь? — не выдержал он.

— Ничего. Я слушаю. Просто проверяла, что все в порядке.

— В каком смысле?

— Хотела удостовериться, что ничего не разбили и не испортили.

— Не суетись, — сказал он уже мягче. — Ты ходишь по дому на цыпочках, словно боишься разбить какое-нибудь дурацкое блюдце. Эти ребята — профессионалы; в жизни не догадаешься, что они здесь были.

— Хорошо-хорошо, но я на самом деле боюсь разбить дурацкое блюдце, и тебе советую быть поаккуратнее. Людям свойственно привязываться к вещам. Кстати, как прошло интервью?

— А, что? Ах интервью…

Он тряхнул головой, что предположительно означало: какие пустяки, ничего особенного, все уже забыто, но тем не менее прошло благополучно.

— Я вот тут подумал: может, мне зайти пообедать в «Глендоуэр»? Сделать, так сказать, пробный шаг? Посмотрю, что это за место. Почему бы тебе…

— Я жду уборщицу, а в два тридцать приезжает Розмари, — ответила Рианнон. Розмари, их младшая незамужняя дочь, изучала право в оксфордском Сент-Джонс-колледже и собиралась к ним на выходные, чтобы помочь матери подыскать дом.

— О Господи! Опять четверо на одного! Впрочем, пару дней я выдержу.

— Может, скажешь, о чем это ты?

— Я уже говорил, и не притворяйся, будто не знаешь. Любой мужчина в компании двух женщин оказывается в меньшинстве один к четырем, даже если они сама доброта. По определению.

— Значит, когда ты только со мной, получается двое на одного?

— Совершенно верно. И заметь, если вас двое, не всегда выходит четыре. Я хочу сказать, что если бы здесь присутствовала Франсис, счет был бы девять к одному. Закон квадратичной зависимости.

— Хочешь пошутить, да? Ладно, я не против, тем более мы все знаем, что это шутка. Надо же, ты — и в меньшинстве! Хотела бы я на это посмотреть.

— Ну-ну, полегче, кариад,[11] — произнес Алун, как ему показалось, игриво. — Не ершись.

Он обнял Рианнон.

— Расслабься, — сказала она.

Машина у них была японская, а почему бы и нет? Под предлогом особого валлийского патриотизма Алун не считал себя обязанным ездить на «английском» автомобиле. Неделю назад машину пригнал из Лондона какой-то мелкий издательский сотрудник. На кого-нибудь поважнее (или на женщину) пришлось бы потратить больше времени и сил, а его Алун просто угостил глотком виски и спровадил на станцию.

Алун поехал в город и припарковался рядом со складом стройматериалов, как раз за Броуд-стрит. Из сторожки вышел длинноносый человек в желтой каске — видно, хотел сказать, что парковка запрещена, — но лицо и своеобразная челка Алуна показались охраннику смутно знакомыми, а хлопок по плечу и громкое, хоть и неразборчивое приветствие довершили впечатление.

Обстановка в «Глендоуэре», который, несмотря на довольно раннее время буднего дня, был заполнен более чем наполовину, наводила на мысль, что предприятие процветает. Алун любил делать вид, будто может писательским глазом определить социальное положение людей за соседними столиками, но со здешней публикой этот номер бы не прошел. Люди перестали одеваться должным образом, вот в чем дело. А еще теперь не только молодежь стала вся одинаковая. Алун обвел помещение взглядом. «Лавочники, — твердо сказал он себе. — Домохозяйки». Алун подождал пару минут и, видя, что никто к нему не подходит и даже не смотрит в его сторону, направился к двери. По дороге он отметил, что владельцы ресторана предприняли трогательную в своей неумелости, но от того не менее оскорбительную попытку стилизовать заведение под девяностые годы прошлого века: поставили плюшевые диваны, развесили по стенам зеркала в бронзовых рамах, вырядили официантов в длинные белые передники. Между окнами висела старинная карта Южного Уэльса (изготовленная примерно в 1980 году).

Наверху, в так называемом коктейль-баре, интерьер был выдержан примерно в том же стиле: черно-белые фотоснимки давно забытых знаменитостей на розово-лиловых стенах и бармен в полосатой жилетке с медными пуговицами, похожий на девушку, которая могла бы сыграть дядюшку Тоби в постановке «Двенадцатой ночи» силами женского колледжа. Бармен разговаривал с мужчиной по другую сторону стойки, худощавым, с аккуратно причесанными седыми волосами и очень белыми белками глаз, который целиком подходил под правило Алуна, что нельзя доверять мужчинам после пятидесяти, если они чересчур заботятся о своей внешности. Алун без труда узнал Виктора Норриса; тот сразу же подошел, быстро представился, еще быстрее заказал Алуну выпивку и польстил ему куда более умело, чем можно было ожидать в ресторане провинциального городка, пусть даже и валлийского.

— Чарли сегодня будет? — спросил Алун, после того как вступление закончилось.

Виктор почесал шею, неестественно сильно отведя локоть назад, и бросил взгляд на большие напольные часы.

— Если надумает, то должен вот-вот появиться.

— Он сказал, что обычно приходит в полдень.

— Да, здесь он как дома, и это хорошо для всех.

— А я было подумал, что он как дома в большинстве заведений, где продают спиртное.

— М-м-м… — Виктор улыбнулся, не разомкнув губ. — Конечно, Чарли — очень компанейский человек, но, поверьте, в глубине души он совсем другой. Вы просто не видели.

— Чего это я не видел? — спросил Алун, чувствуя, что дурман лести постепенно выветривается. — Мы с Чарли знакомы много лет.

— Не сомневаюсь, он часто вас вспоминает. Но мой бедный брат совершенно беззащитен перед обстоятельствами и, как никто другой, нуждается в размеренном и спокойном существовании. Вы наверняка считаете, что я преувеличиваю, и тем не менее это так.

— Надо же.

— Да. — Тут Виктор заметил, что какой-то человек в дверях — видимо, тот самый друг, про которого сплетничали, — подает сигналы, и легкая враждебность в его манере в мгновение ока сменилась прежним радушием. — Как говорят, безделье — мать всех пороков. Рад был познакомиться, Алун. Или вы останетесь на обед? Любите гребешки?

Услышав утвердительный ответ, Виктор поднял ладонь, прекращая дальнейшие разговоры, и поспешил прочь вполне мужественной походкой. Алун заказал еще выпивки и, после того как с него не взяли денег, почувствовал новое уважение к Виктору. Меж тем время поджимало. Алун огляделся, как несколько минут назад внизу: снова лавочники и домохозяйки, совсем не впечатляющая публика. Он уже вяло подумывал о том, что придется обедать одному или в компании Виктора, если тот улучит минуту, когда вошел Чарли. За ним следовал некто, смахивающий на чрезвычайно обидную и одновременно весьма похожую карикатуру на Питера Томаса лет так в восемьдесят пять и не меньше полутонны весом. Приглядевшись, Алун понял, что это Питер Томас собственной персоной.