Юрий Коротков - В ритме «бугги» Страница 14

— Да ладно, у хорошего дипломата все с собой! — Фред кивнул на вторую сумку.

Он проводил Полину взглядом.

— Изменилась…

— Изменишься тут…

— С тещей не контачите?

— Прокляты во веки веков.

Они сели за стол. Фред вытащил бутылку виски.

— Про Боба знаешь? — спросил Мэлс.

Фред кивнул.

— Отец не сможет помочь?

— Глухо… — покачал головой тот. — Спекуляция контрабандой…

— Да какая спекуляция… — начал Мэлс.

— Алло, чувак! — щелкнул пальцами тот. — Это я, Фред. Ты мне будешь объяснять?.. Дрын в армии?

— На флоте. Он, дурак, в военкомат при всем параде приперся! Его тут же на подводную лодку и упрятали… Бетси из Москвы выслали…

— Погоди, а… — Фред указал на дверь, за которой скрылась Полина. — А кто из наших-то остался?

— Да вообще настоящих чуваков почти не осталось. А кто есть — по домам сидят, музыку шепотом слушают. Все изменилось, Фред. Жлобье совсем озверело. Облавы каждый день… «Кок» закрыли…

— «Кок»?! — схватился за голову Фред. — Как жить-то?.. Вот это новости! Ну порадовал, чувачок! На полгода отъехать нельзя!

— А помнишь, как по Броду всей толпой хиляли?..

— Да-а… Это тебе, кстати, — он достал несколько пластинок.

Мэлс схватил, жадно просмотрел имена.

— Ну, чува-ак!.. — в восторге протянул он. — У нас и на костях-то уже ничего не достанешь!.. Черт, проигрыватель в той комнате…

— Успеешь еще… — усмехнулся Фред. — Сам-то все на своем трофейном лабаешь?

— Да где же другой взять.

— Как где? — развел руками Фред. —

Там, где, —

он запел вполголоса, поводя бедрами, —

Средь трущоб и небоскребов

много реклам,

Американцы ходят и жуют

чуингам, —

пританцовывая, он достал футляр и положил на стол перед Мэлсом, —

Грабят, убивают,

«Чучу» напевают

И бара-бара-барают стильных дам! —

и он жестом фокусника откинул крышку.

Мэлс замер, глядя на новенький, сверкающий сакс. Слов не было, он ударил Фреда в плечо. Тот ответил. Какое-то время они, сдерживая смех, мутузили друг друга через стол. Потом Мэлс бережно взял саксофон, вставил мундштук и пробежал пальцами по клапанам. Сакс ответил сильным чистым звуком.

Тотчас в комнате заплакал ребенок. Они замерли, глядя друг на друга круглыми глазами, потом синхронно обернулись к двери. Полина выглянула из-за двери, укоризненно качнула головой. Они отчаянно замахали руками: больше ни звука!

— Посмотрю на бэбика? — сказал Фред. — Все равно разбудили.

Мэлс поманил его за собой, подкрался к двери, приоткрыл и заглянул в щель. Полина качала сына на руках. Мэлс уступил место Фреду.

Тот посмотрел в комнату, потом перевел глаза на Мэлса.

— Этот? — уточнил он.

— Этот, — подтвердил Мэлс.

Фред снова приник к щели, озадаченно морща лоб. Обернулся к Мэлсу. Потер ладонью подбородок.

— Знаешь, Мэл… — задумчиво сказал он наконец. — Мне кажется, ты слишком часто слушал Чарли Паркера…

Они вернулись за стол.

— Ну, Фред, — Мэлс нетерпеливо потер руки. — Теперь главное! Про Америку… Давай с самого начала…

— Про Америку?.. — Фред тяжело вздохнул. — Я не хотел тебя расстраивать, Мэл, но у меня тоже неприятные новости…

Тот удивленно посмотрел на него.

— Давай выпьем, чувак! Все легче будет, — Фред разлил виски по стаканам.

Мэлс потянулся чокнуться, но Фред убрал свой стакан.

— Не чокаясь.

— Что, кто-то умер?

— В определенном смысле… — Фред выпил, встал и прошелся по комнате. — Мэл! — трагически сказал он. — Прими этот удар достойно, как мужчина! Не надо рвать волосы, посыпать голову пеплом, бросаться на стены и примитивно бить посуду!

— Ладно, давай, не тяни! — не выдержал Мэлс.

Фред остановился напротив.

— Мэл, я был в Америке… — скорбно начал он. — Я был в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Я проехал пять штатов… Мэл! — заорал он. — Там нет стиляг!!!

Полина, закипая, встала на пороге и уперла руки в пояс.

Они стояли в пивной среди чумазых работяг, с полупустой бутылкой виски на столике.

— У моей правоверной единственное достоинство: в десять ноль-ноль она ложится спать, и через пять минут ее можно грузить в багажный вагон, — рассказывал Фред. — А через десять я уже хилял по Бродвею. Я видел ночной Нью-Йорк, Мэл, там не осталось ни одного бара, в котором меня не знают в лицо. Я был во всех джаз-клубах Лос-Анджелеса. Там действительно много стильных чуваков. Вот американский стиль, Мэл, — указал он на свой строгий темно-серый костюм с широченными брюками.

— Да тебя с трех шагов от жлоба не отличишь!

— Ты что? — обиделся Фред. — А качество? Ты пощупай! А лейбл? — он распахнул пиджак и показал этикетку. — Важно не то, что снаружи, а что на подкладке. Чем свободнее человек, тем проще он одет. А если нас, вот таких, — указал он на Мэлса, — пустить на Бродвей — настоящий Бродвей — нас через два квартала заберут в психушку. Да что Бродвей! — махнул он. — В провинциальной колхозной Оклахомщине, где живут ковбои, которые, оказывается, не бравые парни с кольтами, а обыкновенные пастухи с навозом на сапогах — даже в поганой Оклахоме на нас смотрели бы как на папуасов с острова Джумба-Юмба в юбочке из банановых листьев!.. Понимаешь, Мэл — мы хотели жить, как в Америке, быть свободными, как в Америке, танцевать, как в Америке, одеваться, как в Америке, и ради этого были готовы на все: нас гоняли, стригли, исключали, сажали. А оказывается, мы были просто домотканой, местного пошива пародией на американцев… В Америке нет стиляг, Мэл…

— Фред! — отчаянно сказал Мэлс. — Но мы же — есть!..

Полина гладила детские вещи. Настольная лампа была завешана пеленкой, чтобы свет не падал на кроватку. Вошел Мэлс, уже одетый, взбодрил кок перед зеркалом, взял футляр с саксофоном.

— Ты куда?

— Как куда? — удивился он. — Вечер в Парке Горького, я же говорил…

Она снова опустила голову и с силой провела утюгом вперед и назад.

— Ты подал заявление в институт?

— Нет.

— Почему?.. Ты что, собираешься всю жизнь лепить своих уродов и дудеть на саксе? — вдруг зло крикнула она. — Мэл, посмотри вокруг! Все живут, как нормальные люди! Поиграли, перебесились, только у тебя одного детство в голове застряло!..

Мэлс остановился, растерянно глядя на нее. Полина осеклась на полуслове, торопливо подошла, обняла его:

— Мэл, прости, пожалуйста… Сама не знаю, что несу… Извини… — она потерлась щекой о его плечо, виновато глянула снизу вверх: — Превращаюсь в коммунальную стерву, да?.. Просто немножко устала. Это пройдет… Ты уходишь — я не знаю, вернешься ты или нет, — беспомощно сказала она. — Или снова надо среди ночи хватать ребенка и ехать в милицию просить: отпустите нашего папу… Я боюсь, Мэл. Если с тобой что-то случится — что мы будем делать без тебя, Мэл?.. Я жила как хотела, потому что была одна. Теперь я не одна, и ты не один…

Они вдруг замерли, тревожно глядя друг другу в глаза. Потом повели головами по сторонам, принюхиваясь — и бросились к чадящему на прожженной простыне утюгу.

— По-ольза!.. — только и сказал Мэлс, и оба негромко, невесело засмеялись.

Мэлс поставил футляр и расстегнул пиджак.

— Ну как тебя одну оставить? Ты же дом сожжешь, — усмехнулся он.

Полина перехватила его руку. Провела ладонью по желтому лацкану, подняла глаза и сложила губы в прежнюю беспечную улыбку.

— Не надо, Мэл, — качнула она головой. — Тебя люди ждут… Просто… будь чуть-чуть осторожнее…

Мэлс прижал ее к себе, уткнулся в коротко стриженную макушку.

— Сегодня в последний раз, — пообещал он.

— Это не мне решать, Мэл… — устало откликнулась она.

Прикрыв глаза, Мэлс вел медленный блюзовый мотив. Сакс в его руках, будто жалуясь на что-то, звучал все надрывней, все выше, пока не сорвался на пронзительной ноте.

Мэлс открыл глаза. Никто не танцевал, стиляги, собравшиеся у сцены, молча смотрели на него.

Мэлс улыбнулся. Щелкнул пальцами: раз, два, три. Ударник откликнулся дробью, и джаз-банд грянул в бешеном ритме. Между танцующими стилягами мелькнул вдруг отец с гармошкой и папиросой в зубах, и Фред в смокинге с бабочкой, и кукольное личико Бетси, и печальные глаза Боба, и Дрын в тельняшке и бескозырке с лентами…