Алекс Тарн - Украсть Ленина Страница 14

Он беспомощно развел руками, потом вдруг топнул ногой и бросился к ближайшему, метрах в пяти от площадки, склепу. Друзья озадаченно наблюдали за тем, как Вовочка заскочил внутрь. Немедленно из склепа послушался шум борьбы, крики, и, наконец, показался Вовочка, таща за собой всклокоченную девчонку-подростка в черной кожаной куртке, черных штанах и высоких шнурованных ботинках на платформе. Девчонка материлась, как футбольный тренер, и отчаянно лягалась, тщетно пытаясь достать Вовочку, который ловко уворачивался, удерживая свою добычу за шиворот на расстоянии вытянутой руки.

— Вот! — торжествующе выкрикнул он, подтащив девчонку к площадке. — Я ее давно приметил. Следила за нами, зараза!

— Кто-то подослал, не иначе, — задумчиво заметил Вадик. — И я даже догадываюсь кто.

— Никто меня не подослал! Кому вы на хрен обосрались, бомжи вонючие!

— Стоп! — скомандовал Витя. — Вовочка, отпусти ребенка!

— Какой это ребенок? Она мне уже дважды чуть яйца не отбила!

— Еще отобью! — верещала девчонка, извиваясь вокруг Вовочкиной руки. — Педофилы гребучие!

— Вот видишь!

— Отпусти ее, я тебе сказал!

Вовочка неохотно подчинился. Девчонка тут же отскочила на безопасное расстояние и остановилась, расправляя скомканный воротник косухи. Она явно чувствовала себя здесь как дома.

— Тебя как зовут? — спросил Веня. — Что ты тут делаешь?

— Живу я здесь! — с вызовом отвечала девчонка. — А зовут меня Лакримоза.

Вовочка крякнул.

— Вот имена пошли…

— Тебя не спросили!

— Хватит скандалить, — сказал Витька, садясь. — Мир-дружба, идет? Угощайтесь, госпожа Лакримоза. Вот хлеб, вот колбаса. Водки не предлагаю по малолетству, а молоко не закуплено, уж извините.

Веня улыбнулся. Напившись, Витька на определенной стадии впадал в галантный рыцарский синдром. Впрочем, сейчас это оказалось как нельзя кстати. Церемонное обращение на «вы» вкупе со стонущим от голода животом побудило Лакримозу сменить гнев на милость. Она пожала плечами, взъерошила обеими руками волосы, сотворив таким диким образом прическу, соответственно именуемую «дикобраз», подошла поближе и взяла ломоть хлеба.

— Колбасу бери, не стесняйся, — сказал Веня.

Лакримоза фыркнула.

— Спасибо, не надо. Я кошек так люблю, а кушать — нет.

Все, кроме Вовочки, рассмеялись.

— Вы и впрямь тут постоянно живете? — поинтересовался Витя, продолжая удачно начатую линию общения. — Извините за нескромный вопрос.

Лакримоза снова презрительно фыркнула.

— Конечно, нет. Что я, бомжиха? Постоянно я живу дома, на флэте. А тут просто так, по ходу ночевала.

— Ага. Вы хлеб-то берите, берите… И много вас тут таких, по ходу ночующих?

— Хватает! — Лакримоза ухватила второй ломоть и покосилась направо, в направлении аллеи. Пиплы все не шли, хотя давно уже могли бы и показаться. Ну и черт с ними. Пока что все оборачивалось очень клево. Она прикинула, как выглядит со стороны сейчас, когда восседает после ночевки в склепе вот тут, на трех шестах, с четверкой пожилых бомжей… Жесть! Вот уж где реальный прикол!

Она повернулась к Вите.

— А вас?

— Извините, не понял…

Лакримоза помычала набитым ртом. Бомжи терпеливо ждали, пока она прожует.

— Много вас тут таких, по ходу бомжующих?

— Во дает! — расхохотался Вадик.

Вовочка сердито хлопул себя по бедру.

— Витька, да что ты с ней церемонишься? Вот ведь… знал бы, что так обернется, не вытаскивал бы…

— Вадя, налей Вовочке, а то он простаивает, — сказал Витька, не оборачиваясь. — Видите ли, леди, я затрудняюсь ответить на ваш вопрос, поскольку мы тоже не совсем бомжи. Вот этот заслуженный рыцарь с бутылкой владеет несколькими дворцами и замками, а уж про виллы и яхты я просто не упоминаю. Ваш неотесанный похититель — вовсе не вождь краснорожих, как вы, возможно, подумали, а полковник Кремлевской охраны, проживает в городе Москве в многокомнатной и очень дорогой квартире. Этот неприметный кавалер — знаменитый хирург, избрал местом своего постоянного пребывания Святую Землю. Ну а я — скромный ученый из города Копенгаген. Как видите, все мы куда-то приписаны, а потому никак не подходим под определение бомжей.

— Креативная сказка! — восхитилась Лакримоза. — Небось, внукам рассказываете? Хотя, какие у бомжей внуки…

— Не поверили? — расстроился Витька. — Что ж, понимаю: вас смущает резонный вопрос: отчего мы тогда не выпиваем где-нибудь в элитном ресторане, а сидим здесь, в несколько антисанитарных условиях и едим кошатину?

— Ха! — откликнулся Вадик, передавая Вене стакан. — Этот вопрос смущает не только ее.

— Дело в том, госпожа Лакримоза… — продолжал Витька. — …что мы, все четверо, происходим из окрестных мест, а точнее, с Железноводской улицы, так что наши общие детство, отрочество и юность протекали непосредственно здесь, на этом кладбище. Ну вот… а теперь, через тридцать лет… интересно, знаете ли.

Он взял у Вадика свою порцию водки и выпил. Лакримоза молчала, обдумывая услышанное. На бомжей бухарики и впрямь не слишком походили, и, если отфильтровать враки насчет Кремлевских дворцов и хирургов в Копенгагене, то кое-чему можно и поверить.

— Ну и как? Сильно отличается?

Веня кивнул.

— Сильно.

— И чем же так сильно?

— Да хоть именем твоим, — с досадой произнес Вовочка, присаживаясь в сторонке. — Как это… Целлюлоза?..

— Лакримоза!

— Тьфу!.. Я ведь тебя, дуру, зачем из склепа вытащил?.. Спросить хотел.

— Ага, спросить… за шиворот!

— Ты ж лягалась!

— Стоп! — вмешался Витька. — Это мы уже проехали, хватит. Ты что-то спросить хотел? Спрашивай. У других, может, тоже вопросы имеются. К молодой, так сказать, смене.

Лакримоза приосанилась. Она явно находилась в самом центре внимания. Жаль, что пиплы не видят. Вот только надо бы срочно в кустики сбегать… Она нетерпеливо ждала, но краснорожий отчего-то не торопился с вопросом, кряхтел, крутил толстыми пальцами, смотрел в сторону, как ученик, не выучивший урок.

— Ладно, — сказала Лакримоза, потеряв терпение. — Вы готовьтесь, а мне тут… надо… на минутку. Но смотрите, чтобы вопросы были хорошие, грамотные. За плохие накажу.

Вадик снова расхохотался. Лакримоза, окончательно войдя в роль учительницы, церемонно удалилась под прикрытие склепа. Приключение начинало ей по-настоящему нравиться. Может, попросить водки? Нет, не стоит: какие-то эти деды церемонные, старого образца, такие малолетке не нальют… так что с выпивкой придется подождать до прихода тусовки… но где же тусовка? Она уже встала, застегивая штаны, когда кто-то сзади зажал ей рот жесткой ладонью. Это произошло настолько неожиданно, что Лакримозу парализовало от страха. Нападавший обхватил ее обеими руками и оторвал от земли.

— Молчи, сучка, убью!

Предупреждение было излишним, потому что Лакримоза могла думать только о том, чтобы не задохнуться — снова, второй раз в течение суток… хотя теперь опасность выглядела действительно нешуточной. Лакримоза скосила взгляд: слева и справа торчали квадратные затылки бритоголовых. Фашики, урла! Они потихоньку окружали поляну; видимо, главной их целью являлись четверо бухариков, а вовсе не она, Лакримоза.

«Может, убьют только их, а меня отпустят? — мелькнуло у нее в голове. — Хорошо бы, только вряд ли. Готов урла ненавидит больше всего. Убьют, точно убьют, а перед этим…»

Лакримоза вспомнила страшные рассказы о готах, замученных фашиками, и ее замутило. «Это мне за кошку, — подумала она. — За ту мою подлую ночную радость. Вот и мой черед… И пиплы… теперь ясно, почему их нет.» Она точно знала, что урла, когда нападает, первым делом перекрывает вход, чтобы никто не мешал. Никто — это из пиплов, из тусовки; иногда сатанисты и бомжи тоже пробуют отбить своих. А менты и так не помешают, менты с урлой заодно: для них это очистка территории, полезное дело.

С дальнего конца кладбища послышался дикий вопль: там кого-то уже кончали. Скрываться дальше не имело смысла, да и окружение поляны, видимо, завершилось. Бритоголовый вынес Лакримозу из-за склепа, присоединившись к тесной цепи своих накачанных, одетых в камуфляжную форму двойников. Он тащил ее легко, как дети тащат большую пластиковую куклу. Фашик убрал с Лакримозиного рта свою правую ладонь, но взамен поместил ее прямо на грудь и теперь, часто дыша, лапал девушку, сжимая и разжимая кисть, и от этого Лакримозу мутило еще больше. Еле сдерживаясь, чтобы не сблевать, она смотрела на четверых пьяных бухариков, которые, в свою очередь, удивленно взирали на сжимающееся вокруг них кольцо. Урла наступала медленно, по мелкому шагу в секунду. У них это называлось психической атакой. Фашики растягивали удовольствие, потому что предстоящий процесс затаптывания в землю нескольких беспомощных пожилых бомжей казался им слишком коротким. Удивительно, но сами бухарики не выглядели испуганными. Они то ли не понимали смысла происходящего, то ли были слишком пьяны, чтобы понять вообще что-либо.