Генрих Сапгир - Летящий и спящий Страница 14

— Так ты говоришь, мы изменимся во мгновение ока…

— Да, да, так и произойдет! — радостно подтвердил полумонах.

— Мы получим золотую плоть?

— Каждый по силе своей веры.

— Мы узрим новое небо и новую землю?

— Воистину так!

— Ты первый, — торжественно произнес шофер.

И не успел никто помешать ему, как он деловито ударил проповедника тяжелым кулаком по макушке. Тот упал, как подкошенный. Человек в кожаной куртке неторопливо вылил на него бензин из канистры, порылся в кармане, достал зажигалку, чиркнул. И — живой факел заплясал, покатился по ступеням городского театра.

— Вот тебе новая земля и новое небо, — произнес человек в кожаной куртке, обтирая облитые бензином ладони.

Пожарники уверовали одни из последних.

— Да будет свет, — сказали они и подожгли здание горсовета.

Оно запылало, как большой факел в бушующем море. В высокие венецианские окна было видно, как по залам метался обезумевший мэр с развевающимися волосами, бурно внутри вспыхивал свет, лопались от жара толстые стекла, выплескивались наружу крутящиеся занавеси, все в пламени, как фурии.

На главной площади уже не танцевали. Уверовавшие раньше стреляли в еще не успевших уверовать. Иначе говоря, ангелы света боролись с демонами тьмы, валялись убитые. Демоны отстреливались из подвалов и чердаков.

Все шло по известному сценарию.

Начинали строить баррикады.

Под шумок грабили и насиловали.

С северо-востока слышался гул. По шоссе к городу двигались танки и бронетранспортеры внутренних войск.

О человеке с золотыми подмышками никто не вспоминал и не помнил.

Испугавшись шума и скандала в Доме культуры, — вообще с самого начала все это ему сильно не понравилось, — человек выскользнул на улицу незамеченным. Он шел окольными переулками, втянув голову в плечи, — его уши торчали, как локаторы, слушая шум и гул, — человек забирал все дальше и дальше в сторону, стараясь обойти это громкое, неудобное, пугающее. Он все время держал руки по швам, прижимал их к телу, чтобы не дай бог ни один золотой лучик не привлек внимания прохожих. Ему удалось добраться домой благополучно.

Он был испуган. Жена его тоже. Они говорили:

— Что только творится!

— Такой тихий был город.

— А я прибежал — и не знаю. Что там, мамочка?

— Говорят, явился какой-то Спаситель.

— Какой Спаситель?

— Который всех спасет. И все увидят новое небо и новую землю.

— Как же он всех спасет, если в городе стреляют пачками?

— Может быть, холостыми?

— Вон сосед у ворот валяется.

— Кричат: «Да будет свет!» — а стало совсем темно.

— Выключили электричество во всем районе, точно.

— Мне страшно… Посвети в доме, пусик.

Но под мышками у него было, как у всех, — темнота и мох.

ФОКУСЫ С РАЗОБЛАЧЕНИЕМ

Вы видели, как на освещенной сцене заезжий фокусник, щуря свои монгольские глазки, показывает тщательно отрепетированные штучки: платки, шнурки, голубей, кроликов, бутылки, жесты. Я видел совсем другое.

Все было похоже до отвращения: сначала он показал полную бутылку какого-то вина, потом накрыл бутылку пакетом, тихонечко шлепнул сверху ладонью, пакет смялся, снял пакет — на ладони пусто.

Но я-то видел, потому что знал, как под легким ударом ладони смялась стеклянная бутылка и так называемый фокусник незаметно растер ее в пыль.

Он достал из воздуха одно яйцо, другое, третье, два — из шляпы, шестое он вынул из уха конферансье. Но могу поклясться, три первых яйца он вынул из трубки, которая возникла в полутьме сцены ниоткуда, два яйца снесла шляпа, которая недаром прыгала, как наседка, а конферансье подменили. Из этой куклы можно было достать все что угодно, не только яйца. И яйца, ручаюсь, были не куриные. Потому что из всех яиц действительно вылупились цветные платки, да платки ли это?

Публика была довольна и требовала дальнейших чудес. Мне все больше становилось не по себе, потому что в голову лезли странные воспоминания — и все сходилось.

Безмозглые слепцы, они не поняли, что зеркальный шкафчик, который вынесли из-за кулис, — это домашний преобразователь. И когда фокусник взял у доброхота из первого ряда карманные часы и положил их в шкафчик на мгновение, этого было достаточно. «Часы подменили! — заволновались сзади. — Видишь?» Между тем фокусник положил часы на маленькую наковальню и вдребезги разнес их молотком. Доброхот заволновался, по сценарию. Но фокусник положил разбитые вдребезги часы в шкафчик — и вытащил за цепочку оттуда целые. Торжественно, под общие аплодисменты вручил их дураку из первого ряда.

Идиоты! Никакого фокуса не было, часы были разбиты по-настоящему. Но весь фокус в том, что прежде преобразователь повторил эти часы до молекулы с поправкой на фактор времени.

Так называемый фокусник махнул рукой за кулисы — на сцену выкатили ящик, в который легла его прелестная ассистентка. Маг показал публике одноручную пилу, которой и распилил ящик пополам. Затем он истыкал ящик шпагами — и потекла темная кровь. Кровь испачкала пол, шпаги, полу узорного халата фокусника.

— Острия шпаг убираются, сам видел, — не мог успокоиться кто-то сзади.

— Сейчас она появится, ноги поджала — и все, — разоблачал какой-то идиот.

Действительно, из темноты выбежала улыбающаяся ассистентка — вуаля! Зал ахнул. Нервы мои не выдержали.

Одним прыжком я выскочил на эстраду.

— Неужели вы не видите, — кричал я, обращаясь к публике, умоляюще прижимая руки к груди. — Он же ее убил! Разрезал на куски! Это же кровь! Кровь!

— Видим, видим! Не обманешь, — загалдели из зала — засмеялись.

— У вас на глазах совершается убийство!.. Где милиция? надо вызвать, телефон…

— Во дает! — восхитился кто-то.

С отчаянья, что слова у меня путаются, что выгляжу каким-то клоуном, что мне никто не верит, я обратился к фокуснику:

— Ну скажите же им, что это другая, что она — из шкафа, что это оболочка, что оболочка у вас вообще не имеет значения…

Фокусник с интересом посмотрел на меня:

— Вы не шутите?

— Я знаю, знаю…

— Вы знаете, что такое оболочка и что такое сущность, — почти утвердительно сказал он, правильно выговаривая слова, как говорят иностранцы.

— Нет, я не знаю, откуда вы — из космоса или вообще из другой реальности, но я бывал там — не знаю как — в астральных полетах по ночам — или еще как-нибудь…

— Ах, в астральных полетах, — понимающе кивнул он, будто это что-то значит.

Публика притихла.

— Да у вас там все не по-человечески! — разгорячась, кричал я. — Оболочки получают со склада в брачный период, во время «великих перемен», носят их как одежду. Если оболочка лопнет, сущность невредима. И надевают другую оболочку из плоти и крови. Вот ваши все фокусы! Вы же показываете здесь спектакль для своих. Мы, дураки, удивляемся, а у вас смотрят в дырочку и хихикают, может быть.

— Не в дырочку, молодой человек, а в сопереживатель, — спокойно поправил он.

— Ну пусть в сопереживатель, это еще паскуднее! Вам просто нравится обман, убийство, кровь! Это противоестественно! это садизм!

Глаза у фокусника вдруг стали совсем круглыми и человеческими:

— Садизм? Противоестественно? — он подбежал ко мне и стал в волнении размахивать руками. — А то, что вы собираетесь толпами, это не противоестественно? Вы задеваете друг друга оболочками на улицах, в метро, в помещениях. По ночам вы лезете друг на друга и третесь друг с другом, как куски мыла. Разве это не садизм? Мы смотрим на вас с интересом и ужасом. Вы все время нарушаете наш Закон. Мы смотрим на вашу кошмарную кучность, вы — как это у вас называется — все, как живая лапша (ну, это уже чересчур!), и, ужас, у вас, видимо, нет сущностей, если оболочка нарушена, сущность куда-то исчезает. И вообще, вас так много, вам так тесно, вы все так возбуждены, так противоречите друг другу — вы же критическая масса! Вы вот-вот аннигилируете!..

— Да перестаньте вы перед моим носом кулаками махать! — я раздраженно схватил фокусника за руку и — ничего не ощутил.

Блеснула ослепительная молния — в воздухе разнесся запах озона. В моей руке осталась обгорелая манжета с запонкой-звездочкой. Я ошеломленно смотрел на нее.

— Вот это фокус! — восторженно взвизгнул доброхот.

Зал разразился аплодисментами. Затем аплодисменты перешли в овацию. Публика ритмически била в ладоши:

— Бра-во! Бра-во! Пов-тор! Пов-тор!

Но ничего повторить мы уже не могли.

ЧЕЛОВЕК СО СПИНЫ

Он всегда уходил. Потом выяснилось, мы жили с ним на одной лестнице, вернее, вокруг одного лифта, дом-то двадцатидвухэтажный. Но почему, когда я выходил из подъезда или возвращался с работы, всегда видел впереди его спину, чаще в плаще, в пиджаке. Плащ был светло-серый, пиджак — в мелкую клеточку.