Давид Фонкинос - Эротический потенциал моей жены Страница 14

IV

Лоранс подняла блюдо повыше, чтобы вдохнуть запах фаршированного рулета. Ей было хорошо в своей комфортабельной кухне, и она сполна наслаждалась субботним вечером в кругу друзей, когда можно расслабиться. Вскоре ей предстоял финал соревнования, имевшего первостепенное значение для ее международной карьеры. Тренер предоставил ей десять дней на отдых, но она не могла удержаться от удовольствия помахать ракеткой, отрабатывая свою легендарную подачу; в общем, ясно. Марселю пришла в голову отличная идея пригласить Гектора с Брижит к ужину. Лоранс была счастлива снова повидать друга своего мужа. Она не очень понимала по какой причине, но он вот уже почти два года старательно ее избегал. Но вообще-то она, кажется, догадывалась. Гектор боялся ее как чумы после той дурацкой истории с ощупыванием его яиц. Хотя, с ее точки зрения, это было лишь выражением приязни. Поэтому-то она, чтобы все окончательно разъяснилось, и позвала его на кухню.

В рамках человеческого общения он не мог отказаться.

Он проник в пространство, где готовился рулет, с побелевшим лицом и похолодевшей кровью. Или наоборот.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Да, я хотела с тобой поговорить минуточку… Ну, в общем, это… Я не понимаю, почему ты так упорно от меня прячешься все это время… Когда ты уехал в Америку, я подумала, что это из-за меня…

Произнося эти слова, Лоранс медленно, но неуклонно двигалась в сторону Гектора, она хотела, чтобы их отношения стали мирными, хотела извиниться за свое сексуальное нападение, но при этом, то есть при виде лучшего друга своего Марселя, в ней просто зудело низкое желание, необоримое, как во времена Расиновых трагедий. И она ринулась на Гектора, мяснорулетовая Федра, и вот тут-то, стремясь вновь ухватить Гекторовы яйца, рука ее больно ударилась о какую-то твердую поверхность. В предвидении этого визита и из опасений, как выяснилось, вполне обоснованных, Гектор защитил свое межножье специальной раковиной, какими пользуются футболисты. Лоранс заорала, и тотчас все сбежались в кухню. Помчались в приемный покой «скорой помощи»; диагноз был поставлен безапелляционный: Лоранс вывихнула мизинец. На следующий день эта новость обошла все спортивные газеты: «Лоранс Леруа не сможет участвовать в турнире». Оба ее болельщика из города Эври рыдали.

Гектор чувствовал себя виноватым. Каждый профессиональный спортсмен должен иметь право хватать за яйца кого ему вздумается, и без возражений. Небось Жерар перед велогонкой Уарзазате – Касабланка нахватался вдоволь. Гектор был просто придавлен ощущением своей вины, это было слишком тяжело (вспомним, что ему и так уже приходилось нести бремя своего патологического пристрастия к Брижитиному мытью окон). А теперь из-за него французские болельщики и вовсе пали духом. Наряду с конным спортом и фехтованием, пинг-понг тоже является одной из наших главных национальных горд остей. Мы физически культурный народ! И вот теперь мы оказались не чем иным, как грудой вывихнутых мизинцев.

Только что сказанное не совсем точно, и этот съезд с накатанной лыжни реальности следует отнести на счет Гектора. Его воображение устремилось к наихудшему. Лоранс, конечно, получила травму, однако стараниями своего друга массажиста-костоправа быстро восстановила форму и смогла участвовать в финале – ф-фу, отлегло. Тем не менее морально она чувствовала себя уязвимой и впервые за двенадцать лет попросила Марселя поехать с нею. Слишком впечатлительный, чтобы наблюдать за матчами любимой, он никогда этого не желал, но теперь, в контексте вывихнутого мизинца, ему надлежало превозмочь собственные страхи, и, чтобы справиться с ситуацией, у него не было иного выхода, кроме как упросить своего друга Гектора поехать вместе с ним. Гектору же, которого пинг-понг интересовал значительно меньше всех остальных видов спорта, побуждаемому еще свежим чувством вины, пришлось согласиться. Они договорились ехать в ближайшую субботу на целый день. Гектор спросил у Брижит, не возражает ли она против этой его, не запланированной минимум за полгода, поездки. Вовсе нет, поспешила она его успокоить; в конце концов она взрослая женщина и вполне способна на какую-нибудь импровизацию в течение целой субботы. И добавила вскользь, самым что ни на есть невинным тоном:

– Как раз и приберусь немножко.

Эта фраза повисла в воздухе, а воздух с фразой немедленно заполнил череп Гектора. Как мог он думать о чем-либо другом? Она немножко приберется, она немножко приберется. Мощные волны тоски накатывали на него. Он не смел задать вопрос, сверливший его мозг, не смел поинтересоваться подробностями этой уборки. Однако она тотчас внесла ясность, избавив его от необходимости спрашивать: она воспользуется его отсутствием, чтобы вымыть окна. И ему тут же резко, грубо вспомнилась его попытка самоубийства. Он попытался взять себя в руки, ведь мужчина же он, в конце концов! Первое, что пришло ему в голову, это вымыть окна самому в субботу утром; тогда он мог бы быть уверен, что она не станет этого делать в его отсутствие. Или же, например, объявить Брижит, что в воскресенье ожидается сильный дождь, и такой прогноз делает мытье окон совершенно нелепым, ибо дождевая вода обожает издеваться над чистыми стеклами. Десятки уловок роились у него в голове, ничто не могло нагнать на него большей тоски, нежели опасение, что Брижит будет мыть окна в его отсутствие, это было просто немыслимо. Он остановился перед зеркалом, глядя на свое отражение, благодаря этому ему удалось прекратить петляющий поток собственного сознания. Его трясло, и от этой тряски с него летели капли пота. Он чувствовал, что его судьба вновь ускользает у него из рук и что он вновь становится грудой плоти, на которую зарятся мрачные бесы. Внутри его существа вовсю сучил ножками возврат к прошлому.

Мы, прощения просим, недооценили склонность Гектора к извращенности. Надо признать, что решение, принятое им только что, было несколько шокирующим, по крайней мере для тех, кому не довелось наблюдать его невроз из первых рядов с самого начала. После нескольких минут, проведенных в поту и дрожи, ему явилось откровение: он не должен никогда препятствовать Брижит мыть окна. Проблема для него заключалась не в том, что Брижит делала уборку, а в том, что он при этом мог отсутствовать. Поэтому он решил, что ему не остается ничего другого, кроме как установить в квартире видеокамеру. Разумеется, втайне от Брижит, и тогда по возвращении он сможет насладиться записью. Такой он нашел выход из положения, и теперь в субботу можно было спокойно уехать, чтобы поддержать Марселя, который поддерживал Лоранс. До субботы же Гектор, вместо того чтобы ходить на работу, занимался покупкой необходимого оборудования. Он не пожалел о часах, проведенных за чтением журналов, посвященных последним технологическим новинкам и современной мебели; он даже порадовался, что теперь может извлечь из этого выгоду. И пока он всем этим занимался, ему и на миг не пришло в голову вспомнить прежнего Гектора, способного действовать единственно с намерением заполучить тот или иной предмет. Как мог он не сознавать, что происходящее с ним есть самый настоящий срыв? Болезнь, настигнув его снова, плотно завязала ему глаза.

К счастью, имелся друг, готовый и теперь, как всегда, объяснить нам нашу собственную жизнь. Однако же Марселю было не по себе. Он эгоистически сознавал, что, если Лоранс случится проиграть матч, обстановка в доме станет просто ужасной и о приличном обеде можно будет только мечтать. Разумеется, не это было главной заботой Марселя, он всем сердцем алкал соединения на космических волнах с тем из заместителей Всевышнего, который ведал пинг-понговыми делами. Да и вообще, трудно выглядеть бодрячком, когда тебя, унижая твое достоинство, терзают желудочные проблемы. Собственно, из-за этих самых проблем друзья в итоге и заговорили о мытье окон. Желая как-то позабавить друга, в надежде смягчить таким образом желудочные выхлопы, стремясь всячески переключить на что-нибудь другое внимание этого человека, из-за которого он уже почти задыхался, Гектор счел уместным рассказать о своих последних перипетиях. Он поведал другу о том, как установил камеру на шкафу и как она должна была включаться автоматически при любом движении, происходящем на линии камера – грязное оконное стекло. Его начинание увенчалось успехом, ибо Марсель, шокированный услышанным, разом прекратил пускать газы. Вне себя от огорчения, он потребовал кое-каких дополнительных разъяснений: с чего все это – началось, как Гектор додумался до подобной глупости и тому подобное. Получив требуемые сведения, он вывалил свой диагноз во всей его жестокости:

– Гектор, ты опять сорвался!

В первую минуту Гектор подумал о какой-нибудь верхотуре. Затем, когда он мысленно воротился на землю, до него дошел переносный смысл слова «сорваться». Ему понадобилась молчаливая пауза, чтобы переварить это ужасное сообщение. Все сходилось одно к одному, каждая частица его теперешнего увлечения соответствовала, миг за мигом, его прежней жизни. Испепеляющая страсть к предмету – и неодолимое желание его коллекционировать. Испепеляющая страсть к моменту из жизни жены – и неодолимое стремление переживать его еще и еще. Наконец он возвестил, произнося раздельно, по слогам, следующую новость: «Я коллекционирую моменты, когда моя жена моет окна». Эту фразу Гектор повторил сто двенадцать раз. Испарина, неистовство, он коллекционировал момент из жизни своей жены. Вновь и вновь – шок очевидности. И чем больше он об этом думал, тем сильнее ему хотелось хоть чуточку этого мытья окон; он был уже на крючке. Он пытался удержаться от рыданий, но как быть, чтобы избежать этого ужасного вопроса: возможно ли вообще стать другим человеком? Повстречав Брижит, он полагал, что отыскал чудо уникальности, женщину из женщин, единственную в каждом из своих жестов, единственную в своем единственном в мире обыкновении покусывать губы, запускать руку в свои утренние волосы, с ее уникальной грацией и элегантностью, женщину из женщин, совершенно уникально раздвигающую бедра. И сейчас выясняется, что ничего подобного, опять все та же дрянь, мучительная и нелепая, и опять эта жизнь земляного червя в маленьком клочке земли.