Дзюнъитиро Танидзаки - Рассказ слепого Страница 14

Затем послышались удары в барабанчик, отбивающий ритм, – очевидно, там кто-то уже плясал.

– Слышите, они нас опередили! Не будем же отставать! – сказал князь и сам, первый запел арию Ацумори:

Что наша жизнь, ничтожные полвека,Коль их сравнить с величьем Поднебесной?

Это была любимая ария покойного князя Нобунаги, он пел ее во время битвы при Окэхадзаме. когда одержал победу над господином Имагавой, ария эта считалась чуть ли не священной в семействе Ода.

Что наша жизнь, ничтожные полвека,Коль их сравнить с величьем Поднебесной?Всего лишь наважденье, краткий сон.Увы, кому из наделенных жизнью,Кому из человеческого родаУничтоженья избежать дано?..

Я слышал, как он пел громким, чистым голосом эту песню, и мне до боли ясно вспомнились времена, когда был еще жив повелитель всех этих мужественных, одетых в доспехи воинов. Слезы невольно выступали у меня на глазах при мысли о том, как быстротечно все в нашем мире, и сидящие в ряд самураи тоже увлажнили слезами рукава своих панцирей.

Затем господа Бункасай и Итиросай в свою очередь спели арии из театральных пьес, господин Вакадаю исполнил пляску, нашлись и другие господа, весьма искусные в пении и танцах. По мере того как снова и снова наполнялись чарки, каждый стремился в последний раз блеснуть своим мастерством. Ночь постепенно сгущалась, а в зале становилось все оживленнее, веселью не видно было конца. Но вот чей-то звучный голос запел: «Как ветка абрикосовых цветов…» – и весь зал невольно затаил дыхание, прислушиваясь к дивному пению, – пел Тёрокэн, монах-самурай. Господин этот, искусный во всех делах, на лютне и сямисэне тоже играл отлично, это нас сблизило, я был хорошо с ним знаком и давно уже восхищался также и его пением. Теперь я слушал, как он поет, – оказалось, он выбрал арию из пьесы «Дама Ян».

Как ветка абрикосовых цветов, дождем обрызганных, ее краса, как орошенные дождем цветы на ветке, так хороша она.И соком напоенный свежий лотос, тюльпаны алые и зелень нежных ив ее красою превзойти не могут.Средь женщин при дворе ей равных нет, среди красавиц ни одна так не прекрасна.Все меркнет перед ней!

Это была хвала госпоже, ее красоте, я мог только так воспринимать эту песню, хотя господин Тёрокэн, конечно, не имел в виду ничего такого. Даже в этом миг, когда приближался наш смертный час, я все еще не мог смириться с мыслью, что сегодня вечером этот прекрасный цветок цветет в последний раз и неминуемо обречен увянуть… В это время господин Тёрокэн сказал:

– Слепой хорошо играет на сямпсэне. С разрешения госпожи, пусть он сыграет нам и споет! Вслед за тем послышался голос князя:

– Спой, Яити! Не смущайся!

А я и не собирался отнекиваться, мне как раз очень хотелось спеть, я тотчас взял в руки сямисэн и спел ту самую маленькую песенку: «…только я, томясь любовью, слезы вечно лью…»

– Да, он, как всегда, большой искусник… Ну-ка, попробую теперь я… – сказал господин Тёрокэн и взял у меня сямисэн.

К ночи кончился прилив,В бухте Сига нет волны,Щечка с ямочкой прелестной —Ясный лик луны…

«Любопытные слова!» – подумал я, весь обратившись в слух: между словами он вставлял длинные пассажи аккомпанемента. Эти места звучали очень красиво, но вдруг я заметил, что среди музыкальных фраз дважды повторяется какая-то причудливая мелодия. Нет,, я не ошибся, – нам, слепым музыкантам, всем прекрасно это известно… Дело в том, что каждая струна сямисэна имеет шестнадцать ладов, а так как струн – три, получается ровнехонько сорок восемь. Поэтому, когда начинают учиться игре на сямисэне, каждый из сорока восьми ладов обозначают определенным знаком нашей слоговой азбуки и даже надписывают, чтобы легче было запомнить, так что всем музыкантам известно это соотношение, в особенности слепым, – читать знаки они не могут, зато запоминают их наизусть. К примеру, гласному «и» соответствует звук, так и обозначенный «и», а если произносят слог «ро», сразу вспоминается звук, обозначенный знаком «ро». Поэтому, когда слепые хотят в присутствии зрячих незаметно обменяться какими-нибудь словами, они пользуются звуками сямисэна, чтобы тайно сообщить друг другу свои мысли. И вот теперь я явственно уловил: «Нельзя ли как-нибудь спасти госпожу? Обещана награда…» «Нет, наверное, мне почудилось… Откуда взяться здесь человеку с такими мыслями? Ну, пусть не почудилось – просто из случайного сочетания звуков сами собой сложились такие слова…» – не доверяя сам себе, мысленно твердил я, а в это время господин Тёрокэн опять запел:

Как же быть мне, милая?Уж ты меня прости —Горная заставаНа моем пути,Стражники, стражники не дают пройти!

И хоть мелодия этой песни была совсем другая, в паузах между словами опять звучали те, прежние фразы… Вот оно что! Выходит, господин Тёрокэн – неприятельский лазутчик, шпион, тайно проникший в замок! Или пусть даже не шпион – значит, в эти последние дни сумел каким-то способом снестись с неприятелем… В любом случае он действует по приказанию князя Хидэёси, пытается передать госпожу целой и невредимой в руки врагов. Вот уж поистине нежданная помощь – и подоспела нежданно!.. Стало быть, князь Хидэёси все еще не теряет надежды добиться своего. «Да, вот это любовь!» – думал я, чувствуя, как от волнения учащенно забилось сердце, а тем временем Тёрокэн со словами: «Ну-ка, Яити, сыграй нам еще разок!» – опять передал мне мой сямисэн.

Но почему он так полагается на меня, жалкого слепого музыканта? Когда и как успел он заглянуть в самую глубину моей души и, к стыду моему, попять, что ради госпожи я готов в огонь и в воду? Правда, хоть и слепой, я единственный мужчина, который вместе с женщинами служит в ее покоях. Вдобавок я лучше любого зрячего знаю все бесчисленные залы, галереи и закоулки в замке, так что в решительную минуту мог бы отыскать путь быстрее мыши. Да, господин Тёрокэн не ошибся – если я до сих пор не решился прервать бесполезную жизнь свою, так единственно потому, что все еще надеялся как-нибудь снасти госпожу, сослужить ей именно эту службу. «Ну, а не удастся – что ж, тогда исчезну с ней вместе в том же пламени и дыму!»-мгновенно созрела решимость в моем сознании. Я взял сямисэн и, отбросив последние колебания, запел:

Если б мог я хоть на миг Моей милой показать Рукава в слезах горючих, Сердце в злой тоске!.. – а сам в то же время, дрожащими пальцами перебирая струны, тайным шифром сообщил ему: «Как только заметишь дым, немедленно беги к главной башне…» Разумеется, люди в зале слышали только песню и звуки струн и никак не могли предположить, что мы тайно обменялись словами. Между тем в голове у меня сложился план спасения госпожи. Мы знали, что с наступлением утра князь с супругой поднимутся на самый верхний, пятый ярус главной башни, чтобы спокойно, без помехи, покончить там с жизнью самоубийством, после чего вассалы должны поджечь заранее заготовленные охапки соломы. Я решил улучить момент, чтобы успеть поджечь солому, пока они еще не совершили самоубийства, и, воспользовавшись переполохом, который поднимется, когда вспыхнет пожар, впустить наверх Тёрокэна с его людьми. Вклинившись между супругами, они смогут, хотя бы в силу численного своего превосходства, оттеснить князя от госпожи…

Вообще-то я человек робкого десятка, и не потому, что слепой, а таков уж я от природы, ни разу в жизни никого не обманывал и теперь весь трепетал от страха, но если я отважился вступить в сговор с вражеским шпионом, собрался поджечь замок и, в довершение всего, похитить госпожу, то единственно из желания спасти ее от неминуемой смерти. «А это и есть подлинная вассальная верность…» – рассудил я. Тем временем стало светать – летние ночи коротки; в саду, в дальнем храме, запела кукушка, и госпожа, взяв лист бумаги, написала стихотворение:

Прощальный привет ты нам посылаешь, кукушка, – и в летнюю ночь, этот призрачный мир покинув, мы сегодня уснем навеки…

Вслед за ней написал стихи князь Кацуиэ:

Остается от пас в мире бренном, как сон летней ночи, только имени звук – пусть же он к небесам вознесется в дальней песне кукушки горной!..

Господин Бункасай прочел вслух оба стихотворения. – Я тоже сложу стихи! – сказал он и написал:

Верен клятве святой, хладный путь я пройду вслед за вами, чтобы в мире ином так же ревностно и беззаветно господину служить вовеки!

Нужно было обладать поистине утонченной душой, чтобы слагать стихи в такую минуту.

После этого все разошлись по своим местам, чтобы готовиться к харакири, а женщины, и я вместе с ними, направились к башне, сопровождая князя с супругой. Правда, нас допустили только до четвертого яруса, на пятый ярус с господами поднялись только барышни и господин Бункасай, но я, понимая, что близится решающий миг, украдкой взобрался примерно до середины лестницы, ведущей наверх, затаив дыхание, спрятался там и поэтому слышал все, что происходило наверху.