Герман Гессе - Книга россказней Страница 14

Последовала тишина, а затем раздался новый звук: мужской голос, звучавший словно откуда-то издалека, проникновенно, как речь проповедника. Слушатели смогли разобрать отдельные слова и записать их на приготовленных грифельных дощечках, например, следующее:

– …таким образом, следуя блестящему примеру Америки, идеал промышленного предприятия неудержимо приближается к своему победному осуществлению… В то время как, с одной стороны, комфорт жизненных условий рабочего Достиг невиданных ранее высот… без всякого преувеличения мы можем утверждать, что наивные мечтания прежних веков о райской жизни благодаря успехам сегодняшней производительной техники оказались более чем…

Снова тишина. Затем возник новый голос, низкий и серьезный, говоривший:

– Уважаемые господа, а сейчас я предлагаю вам прослушать стихотворение, это творение Николауса Недотёпера, о котором с полным правом можно сказать, что он, как никто другой, вывернул наизнанку все нутро нашего времени, прозрев с необычайной остротой весь смысл и бессмыслицу нашего бытия.

Задраив глаз, раздувши щеки-жабры,С печной трубой наперевес,Он кубарем штурмует храброКрутую лестницу небес.В подкладку облака зашиты,Барометр укажет верный путь,А солнце золотым корытомПлетется в небе как-нибудь.

Доктору Фаусту удалось записать большую часть этого стихотворения. Айзенбарт тоже усердно строчил.

Послышался сонный голос, без сомнения голос пожилой дамы или старой девы, проговоривший:

– Скучная программа! Можно подумать, что для этого и изобрели радио! Ага, сейчас будет, по крайней мере, музыка.

И в самом деле, раздалась музыка, необузданная, похотливая, очень ритмичная, порой резкая, порой томная, совершенно неизвестная, чужеродная, непристойная, зловещая – музыка, на завывающих, квакающих и гогочущих духовых инструментах, пронизанная ударами медных тарелок, и поверх всего этого временами карабкался завывающий голос, распевавший песни на неизвестном языке.

Время от времени все это прерывалось загадочными стихами:

Блеск и силу волосамДарит «Гого» наш бальзам.

И тот первый, злобный, неистовствующий, угрожающий звук, тот вой дракона, полный муки и гнева, тоже время от времени повторялся.

Когда Мефистофель улыбаясь остановил действие прибора, оба ученых изумленно посмотрели друг на друга с мучительным чувством смущения и стыда, словно они невольно стали свидетелями непотребного, недозволенного действия. Они перечитали свои записи и сверили их.

– Что ты скажешь на это? – спросил наконец Фауст.

Доктор Айзенбарт сделал долгий глоток из своего кубка, опустил взгляд и долго и задумчиво молчал. Наконец он произнес, больше для себя самого, чем для своего друга:

– Это ужасающе! Нет никакого сомнения в том, что человечество, о жизни которого мы только что получили представление, безумно. Это наши потомки, сыновья наших сыновей, правнуки наших правнуков, это они, как мы слышали, говорят сомнительные, печальные, безрассудные вещи, издают вызывающие оторопь крики, распевают бессмысленные идиотские стишки. Наши потомки, Фауст, кончат безумием.

– Я бы не был столь категоричным, – отвечал Фауст. – В том, что ты говоришь, нет ничего невероятного, но это более пессимистично, чем того требует необходимость. Если здесь, в одном строго ограниченном уголке мира, звучат столь дикие, отчаянные, непристойные и безусловно безумные звуки, то это еще не означает, что все человечество помешалось. Ведь может быть, что на том месте, где мы находимся, через несколько веков будет находиться сумасшедший дом и что мы услышали кое-что из того, что в нем происходит. Возможно также, что мы услышали, как развлекается компания совершенно пьяных людей. Вспомни шум веселящейся карнавальной толпы! Звучит очень похоже. Но что меня озадачивает, так это те другие звуки, те вопли, которые не могут производиться ни человеческим голосом, ни музыкальными инструментами. Они звучат, как мне кажется, абсолютно дьявольски. Только демоны в состоянии издавать подобные звуки.

Он повернулся в Мефистофелю:

– Известно ли тебе что-либо об этом? Можешь ли ты сказать, что это за звуки мы слышали?

– Мы слышали, – сказал Мефистофель с ухмылкой, – и в самом деле демонические звуки. Земля, уже сегодня на добрую половину принадлежащая дьяволу, к определенному времени станет его безраздельной собственностью, превратившись в часть, в провинцию преисподней. Вы, господа, довольно резко и отрицательно высказались о звуках из этого земного адища. Мне же милее всего, что и в аду будут звучать музыка и поэзия. Этим отделом заведует Велиал. По-моему, он справляется со своим делом совсем неплохо.

ВЕЧЕР У ДОКТОРА ФАУСТА

EIN ABEND BEI DR. FAUST

Фантазия написана в 1927 г., опубликована в 1928 г.; вошла в сб. «Fabulierbuch».

…знаменитого медика… – имеется в виду Иоганн Андреас Айзенбарт (1663-1727), прославившийся как замечательный хирург.

… Велиал (Велиар) - одно из имен дьявола в иудейской, а затем и христианской традиции.

ТРИ ЛИПЫ

Более трех веков назад стояли на зеленом кладбище приюта Святого Духа в Берлине три великолепные старые липы, они были такие большие, что накрывали переплетающимися ветвями своих огромных крон все кладбище, словно исполинский свод. О происхождении этих прекрасных деревьев, относящемся к еще более отдаленному прошлому, рассказывали вот какую историю.

Жили в Берлине три брата, и связывала их тесная дружба и доверительность, какую редко встретишь. И вот однажды младший из них вышел вечером из дому, не сказав ничего другим, потому что собирался встретиться на отдаленной улочке с девушкой и отправиться с ней на прогулку. Однако не успел он добраться до условленного места и шел, погрузившись в приятные мечтания, как услышал в простенке между двух домов, где была темнота и запустение, тихие стоны и хрипы, на которые тут же пошел; он подумал было, что там лежит какое-нибудь животное, а может быть, и дитя, попавшее в беду и ждущее помощи. Проникнув в темноту затерянного уголка, он с ужасом обнаружил лежащего в крови человека, наклонился над ним и спросил участливо, что с ним приключилось, но не получил никакого ответа, кроме тихого стона и хрипов, потому что раненый был поражен ножом в самое сердце и скончался через несколько мгновений на руках пришедшего ему на помощь.

Молодой человек не знал, что и делать, и, поскольку убитый не подавал более признаков жизни, вышел в растерянности и нетвердым шагом обратно на улицу. Но в этот момент на него наткнулись два стражника, и, пока он раздумывал, звать ли на помощь или тихо удалиться, они заметили его испуганный вид, приблизились к нему, тут же обнаружили кровь на его башмаках и рукавах сюртука и задержали его, не обращая внимания на его мольбы и попытки что-то рассказать. Они нашли поблизости уже бездыханное тело и без долгих околичностей отвели мнимого убийцу в тюрьму, где его заковали в кандалы и поместили под строгий надзор.

На следующее утро его допросил судья. Доставили тело покойного, и только теперь, при свете дня, юноша опознал молодого кузнеца, с которым он дружил в прежние времена. Раньше же он утверждал, что с покойным знаком не был и ничего о нем не знает. Тем самым подозрение, что это он совершил убийство, еще более усилилось, а поскольку в течение дня нашлись свидетели, знавшие покойного, то стало известно, что юноша когда-то был дружен с кузнецом, однако рассорился с ним из-за девушки. Многое было преувеличено, но кое-что было правдой, что попавший под подозрение бесстрашно подтвердил, настаивая, однако, на своей невиновности и умоляя не о пощаде, но о правосудии.

Судья не сомневался, что он и есть убийца, и рассчитывал вскорости добыть достаточные доказательства, чтобы осудить его и передать палачу. Чем больше заключенный отпирался и отрицал всякую причастность к происшедшему, тем больше его считали виновным.

Тем временем средний брат – старший оказался по делам в отлучке – тщетно ждал младшего дома и принялся его искать. Когда он услышал, что брат его в заточении и обвиняется в убийстве, он тут же отправился к судье.

– Ваша честь, – сказал он, – вы задержали невиновного, отпустите его! Это я убийца, и я не хочу, чтобы за меня страдал безвинный. Я враждовал с кузнецом и следил за ним, а вчера вечером я застал его, когда он по нужде зашел в тот уголок, напал на него и вонзил ему нож в сердце.

Судья изумленно выслушал это признание и приказал связать среднего брата и держать под стражей, пока дело не прояснится. Теперь два брата лежали под одной крышей в кандалах, однако младший еще ничего не знал о том, что сделал ради него средний, и по-прежнему твердил о своей невиновности.

Прошло два дня, а судья ничего нового не обнаружил и уже склонялся к тому, чтобы поверить мнимому убийце, себя оговорившему. Тут в Берлин вернулся, закончив свои дела на чужбине, старший брат, застал опустевший дом и узнал от соседей, что случилось с его младшим братом и как средний взял на себя его вину перед судьей. Он тут же, хотя была уже ночь, пошел в тюрьму,