Андрес Неуман - Барилоче Страница 14

Она знает: квартира пуста. Нажимает звонок наугад и ждет. Кто там, откройте, пожалуйста, я забыла ключи, иди расскажи своей бабушке. Еще разок: да, это-о… почтальон, сеньора; я бы сказала, почтальонша; да, но так говорится; ладно, заходите. Она толкает дверь и щурится, чтобы лучше видеть коридор. Не в силах дождаться лифта, она решительно поднимается на несколько этажей, отдыхает на предпоследней площадке, выравнивает дыхание, поправляет прическу. Уже перед дверью Деметрио она слышит шорох у соседей и торопливо спускается на несколько ступенек. Из квартиры напротив выходит сеньора пышных форм, она дышит так, будто решается на каждый вздох. Вероника выглядывает и видит, что сеньора нажимает кнопку лифта, с огромным трудом открывает его дверь (с таким же трудом закрывает) и, наконец, уплывает вниз внутри черного ящика. Вероника снова идет по лестнице, открывает на ходу сумочку, достает белый конверт, замирает перед дверью Деметрио и какое-то время медлит. Потом приседает, наклоняется, инстинктивно придерживая края выреза. Подсовывает конверт под дверь и спешит вниз по лестнице, ее каблучки постукивают ни для кого, просто так.

Помню, я сказал ему, ты сошел с ума, что ты городишь, это просто бред, но он ноль внимания, то есть слушать меня он слушал, смотрел по сторонам, на мои руки, понятно, я ими отчаянно размахивал, потому что он нес ахинею, ты бредишь. Ведь другая работа на дороге не валяется, или ты думаешь, найти другую работу пара пустяков? Да не в этом дело, говорил он мне. Ах, нет? А в чем же, черт подери, объясни мне на милость. Слушай, Негр, пойми, если у меня будет другая работа, все равно все закончится тем же, ну почти тем же, неужели ты не понимаешь? Хорошо, Деметрио, давай разберемся: ты задолбался, так? а? скажи мне. Да, Негр, задолбался. Хорошо, тогда, что будет, если ты уйдешь, а потом не найдешь другую работу, ведь этого никогда нельзя знать. Да, но я пытаюсь тебе объяснить, что проблема не в этом, послушай, Негритенок, попробуй меня понять, я больше не могу этого выносить, да, правда, я задолбался, но это следствие, понимаешь? Нет, господин хороший, не понимаю, просто дело в том, что ты решил испоганить себе жизнь. Нет, просто дело в том, что ты тупица, Негр, тебе даже невдомек, какая ты тупица. Может быть, но, как видишь, живу не так сложно, как ты. Да, Негр, но я если и осложняю себе жизнь, то, по крайней мере, получаю больше свободы. Ах, вот что? а на кой черт тебе свобода, скажи на милость, если ты так задолбался.

Мы общались все реже и реже. По утрам ругались, я не хотел спорить, потому что с ним спорить невозможно, понимаешь? невозможно, он хочет быть всегда прав, потому что наш господин шибко умный, образование в детстве получил, видите ли, поэтому ему негоже облажаться, как простому смертному, в этом он очень похож на Веронику, они как две капли воды, вот что я тебе скажу. Кроме того, я от злости совсем не могу собраться с мыслями, несу всякую чушь и только, два предложения без мата связать не могу, ко всему цепляюсь и все путаю, потому что я такой человек, у меня кровь сразу закипает, да так, что аж заикаться начинаю от злости, не умею ломать комедию, как Деметрио, тот всегда как будто без нервов, не знаю, я предпочитаю с ним не связываться, предпочитаю обходиться без этого, правда. Но, ясное дело, он был такой серьезный, что я не мог не спросить, в конце концов, он же мне товарищ, какие уж тут шутки, но у тебя, парень, есть хоть что-то за душой, у тебя хоть что-то отложено? как ты собираешься жить без денег! Клянусь, я всерьез подумывал, что он рехнулся, не знаю, но что его действительно подкосило, так это история с тем чокнутым стариком, из-за этого нищего его накрыла хандра, потому что Деметрио навыдумывал бог весть что, вообразил, бедняга, что они друзья.

Вращающийся луч оставлял оранжевый след на асфальте. Грязь, скопившаяся за день, вечер и часть ночи, на секунду попадала в свет и снова погружалась в темноту. Перед уборкой район Сан-Тельмо напоминал корявую потную шкуру, поверхность со старыми струпьями, ждущую спасения. Автомобильные покрышки вспахивали черный проспект, все еще черный после полночного ливня. Рядом с ощетинившимся углом улицы Боливара дорогу перебежала тень, на секунду окрасившись в оранжевый цвет.

Из грузовика спустились двое: Деметрио и застенчивый дохляк. Негр заболел гриппом, его заменили чахоточным малым, который наблюдал за каждым движением Деметрио внимательно до тошноты, как прилежный ученик. Почтительно и въедливо он задавал короткие, подробные вопросы об уборке, скорости, графике и маршруте. Деметрио вовсе не прельщала идея кого-то обучать, и еще меньше — сбору отбросов на улицах. Он не мог удержаться от резкостей, что нисколько не смущало чахоточного. Из грузовика они вышли вдвоем, но Деметрио велел ему ждать в машине.

Спецовка Негра напоминала огромное гибкое существо, сожравшее все тело чахоточного целиком, кроме головы, которая нервно торчала наружу и постоянно вертелась. Деметрио раздраженно спросил парня, почему он не взял собственную спецовку или не попросил другую, поменьше. Тот ответил, что собственной у него нет, вернее есть, но не совсем собственная или не только собственная, просто каждую ночь он надевает одну из двух спецовок подходящего размера, имеющихся в гараже, но именно сегодня обе оказались в стирке, поэтому он надел спецовку Негра — в конце концов, она не хуже любой другой. Деметрио принял последний пакет с улицы Перу, неуклюже брошенный чахоточным, который, судя по всему, больше боролся с собой, чем с весом пакетов. Тебе наврали, лох, крикнул Деметрио, они никогда не стирают спецовки, к тому же я не знаю, нужна ли она тебе вообще, голяком ты работал бы лучше. Чахоточный сразу же засмеялся немного изумленным смехом и забрался обратно в грузовик. Деметрио увидел сточный люк и сплюнул.

Они почти доехали до проспекта Девятого июля, но Деметрио не упомянул старика с Такуари. Он думал о нем в молчании и представлял себе, как тот скрючился возле полусгнившего деревянного подъезда, терпя порывы бокового ветра с проспекта Независимости, неприметный под пальто и шляпой, похожий на странную ночную тень. Деметрио пообещал себе навестить старика, как только Негр поправится, и подумал: возможно, даже завтра. Чахоточный с трудом освободился от перчаток, положил их в бардачок рядом с перчатками Деметрио и теперь смотрел вперед пустым взглядом солдата, ожидающего приказаний. Деметрио стиснул руль, добавил скорости и, даже не повернув головы, проехал мимо бара на улице Боливара, где сонный официант расставлял за стойкой чашки и чувствовал себя чуть более одиноким, чем обычно. Когда до свалки оставалось недалеко, чахоточный пригласил Деметрио позавтракать, мы ведь заслужили, правда? сказал он. Я никогда не завтракаю, ответил Деметрио, особенно в этой робе запаршивевшего космонавта.

Любимый,

я пишу тебе потому, что мы не видимся вот уже больше недели, и ты мне не звонишь. Я знаю, ты не должен звонить, потому что Негр может оказаться дома, но это не страшно, любимый, вспомни, один раз так уже было, и ты прикинулся, что звонишь ему. Это было так рискованно, так возбуждало! Поэтому мне кажется, тебе просто неохота мне звонить, неохота разговаривать со мной, как прежде, когда ты, помнишь, сравнивал мой голос с нежной флейтой? Негр никогда мне такого не говорит. Но теперь я не знаю, скажешь ли и ты.

Деметрио, ты отлично знаешь, если я больше не лягу с тобой в постель, ничего не случится, как-нибудь переживу, найду другого, даже не сомневайся. У меня есть характер и голова на плечах. Но чего я не могу терпеть, так это когда говорят, что любят, и ты отвечаешь, что тоже любишь, и даже очень, а потом проходят два года, два года, Деметрио! и вдруг оказывается, что все, чего ты достигла — это чувствовать себя любимой две секунды после оргазма. Что бы ты ни говорил, Деметрио, это так, я как будто слышу твои слова. Разве ты не понимаешь, что единственное, чего я не выношу — обещаний. Лучше б моим любовником был какой-нибудь бедолага, который ничего бы не говорил и пользовался мной, как надувной куклой, а я бы это знала и тоже им пользовалась. Но ты мне говорил, что любишь, и в это начинаешь верить, живешь с этим, каждый день обманываешь, стараешься быть хорошей матерью и хозяйкой, послушной женой. Мне не трудно врать. Я имею право на это и на многое другое, потому что настоящая жертва не в том, чтобы работать и приносить получку по первым числам. Не в том, чтобы убиваться на двух работах по утрам и вечерам, жертва как раз в том, чтобы отказаться от работы. Я могла выбрать другую участь. Я знаю, ты скажешь: сама виновата. Это так, ты прав, Деметрио, сама виновата, но вам не понять, что значит хранить в себе другую жизнь, оберегать ее и учиться любить ее почти год, вы можете только представлять себе эту жизнь и прикладывать ухо к нашему животу. Что вы понимаете! Я родила своего сына и отдала ему и сказала, возьми его, вот ребенок, которого ты так хотел, возьми его, я отстрадала за двоих. Мне пришлось оставить работу на четыре месяца, еще на два после родов, и вот, только ты собираешься вернуться на работу, а эти сукины дети тебе говорят, извините, но компания и так далее. Мне заплатили две зарплаты, вот и все. Судиться слишком долго и дорого, сам знаешь, и неизвестно, чем бы это кончилось. Но в конце концов Негр получил своего ребенка, он его совсем маленького уже учил бить по мячу обеими ногами, чтобы привыкал, чтоб одна нога не была, как деревянная, смотри, какой молодец, какой умница, говорили мы. Тебе никогда не понять, что женщина чувствует после такого, и почему я тогда подумала, сама не знаю как: ну и пусть, пусть он содержит его и меня. Его и меня. Пусть содержит нас обоих и расплатится со мной за мою жертву. А теперь я даже не чувствую, чтобы обо мне кто-то заботился, обо мне или о сыне, который уже ходит в школу и не умеет бить левой так же, как его отец.