Андрей Левкин - Голем, русская версия Страница 14

То есть получалось, что этот странно-нейтральный нынешний вариант между мной и Галкиной был лучшим из возможных. К моей тоске она не имела никакого отношения, какая тут связь. Но вот образовывалась некая история, в которой все начинало связываться одно с другим, а то, что было еще двумя днями раньше, уже ощущалось как отброшенный пласт того самого дерна. Она почему-то начинала входить в меня куда серьезней, чем раньше. Не сделав для этого ничего.

Починил я кран и пошел в комнату, подглядывать. Сел за стол и начал листать листочки, которых было довольно много. Например, такие, на которых было сведено все, что появилось за день в прессе, — небольшие листки, то есть, получается, немного-то происходило. Была сшивка страниц с анализом каких-то боев вокруг Томской области, "Томскнефти" и фирмы Acirota LTD. Я так и не понял, кто там прав, кто виноват, тем более что и документы вовсе не претендовали на вынесение решения. Видимо, в этой истории имелся какой-то ключ — у того, кому предназначались эти раскладки. Но Галкина, полагаю, вряд ли была о нем осведомлена.

На полу валялись (видимо, она что-то впопыхах искала в коробке от компьютера, которая служила у нее ящиком для книг) уже пожелтевшие страницы с совершенно магическим, как обнаружилось при чтении, текстом, исполненным шрифтом Arial, четырнадцатым кеглем:

"В течение недели предлагается активный и наступательный ньюсмейкинг со стороны Президента. Необходимо учитывать, что с первого же дня недели произойдет резкое изменение информационно-политических характеристик поведения основных игроков: все основные участники политического процесса будут действовать агрессивно и наступательно; любые действия и реакции президентской стороны будут предельно жестко оцениваться с точки зрения решительности, последовательности, уверенности.

Необходимы опережающие, жесткие, ритмично организованные информационные действия президентской стороны, усиливающие давление на противоположную сторону "по нарастающей", начиная с ньюсмейкинга Президента 9.05. Целесообразно предусмотреть также формы публичного и иного реагирования на возможные неожиданные по своей резкости (и неадекватности) информационные проявления со стороны X. (это я имя вычеркнул, потому что не важно) — вплоть до радикальных перемен в его позиции (одобрение импичмента и т. д.)".

Это был не этот год: президент предыдущий, поскольку импичмент. То есть примерно 1999-й, то есть именно что год назад. Уволокла зачем-то со службы.

Бедная девушка. Хотелось думать, что это не она писала. Впрочем, по явной судьбоносности бумаги было не похоже, что ей бы доверили такое сочинить. Вообще, я познакомился с ней в этом году, не так и давно — в феврале, отчасти в пьяном виде на аллее. В обоюдно отчасти пьяном, собственно. Тогда и выяснилось, что она недавно тут снимает квартиру, до которой я ее и довел и даже не стал тогда напрашиваться на чаю выпить. Да и вид у нее был крайне удрученный. С тех пор она, впрочем, не пила. Или пила, но редко. Что-то потом с ней произошло, отчего перестала. Возможно, что именно что после встречи со мной перестала, потому что, если рассудить, куда же годится, чтобы кто-то случайный с улицы доводил домой, обнаружив блюющей на лавочке. Но знакомство состоялось. Так с тех пор и жили, ничего не выясняя друг про друга.

Например, она таскала с собой какой-то презерватив. Сначала подозревалось, что это для того, чтобы был под рукой, но обнаруженные свойства ее характера не позволяли предполагать ее готовность к немедленным связям, да и все полгода знакомства этот презерватив, используемый чуть ли не как закладка в записной книжке (все время вываливался из нее на кухонный стол), оставался все тем же. Может быть, с ним было связано какое-то важное воспоминание.

Что ли познакомить ее с переменчивым Куракиным? Они, похоже, смогли бы найти много соответствий друг в друге. Во всяком случае, их общее существование было бы отмечено многим числом схождений и расхождений, приятных обоим. Он бы ее пас и растил. Впрочем, тут требовалось большее знание их психики, нежели имелось в наличии у меня. Я, конечно, не понимал глубину изменений Куракина в каждом из очередных периодов его жизни. Возможно, уже и во второй раз сблизиться бы они не смогли, для нее он бы не изменился настолько явно, чтобы можно было сходиться заново, а для него любая употребленная во время предыдущей жизни сущность уже не могла представлять интереса в следующей. Тут бы он выглядел, пожшгуй, сволочью, так что эта гипотеза неожиданно открывала милые и беззащитные черты в подружке. Рассудив так, я решил, что сводить их не стану, пусть уж эта фатальная (для кого-нибудь из них уж непременно) встреча произойдет по воле Небес. Впрочем, разница в возрасте тут была уже слишком велика, так что страдающей стороной в этой связи стал бы, несомненно, он.

Я ее не дождался, ушел. У нее как-то странно было с режимом труда и отдыха — то с восьми утра до часу ночи на службе, то почти пустые дни. А попытка что-либо понять посредством столь неприличного дела, как этот обыск, провалилась. У нее даже если бы все ее ходы и были записаны (вот, этими вещичками в квартире), то и тогда бы большая часть из них относилась к какой-то неизвестной для меня игре. В другом пространстве.

Две безвылазных недели

Между тем перевод шел плохо, так что следующие недели я работал, разве что пару раз в день выходя в магазин. Хватило бы и одного, но второй я уж придумывал, потому что дома сидеть было невмоготу. Вдобавок лишних денег не было, так что интернета не стало. Эти недели проходили в полном одиночестве, в гости ко мне почти никто не заходил и на улице никто не встречался. Даже к Галкиной, ключи отдать, я не зашел. Сначала забыл, а потом рассудил, что если бы они ей были нужны, то зашла бы сама, она у меня бывала, я ей какую-то музыку давал слушать, ну а в конце мая — начале июня, когда в ее части улицы отключили горячую воду, она ко мне мыться ходила — я ей тогда тоже запасной ключ выдал. Тоже у нее остался, кстати. Словом, я на нее обиделся за то, что она пропала. Ну, может быть, она писала мне мейлы, но уж если нет ответов, то можно было бы и позвонить. За кран поблагодарить хотя бы.

Уже август

Разумеется, и по части моего историографства, и по части Голема не произошло никаких прорывов, если не считать того, что однажды зашел Башилов, сообщивший, что отправляется в Непал. Как ни странно, он и в самом деле туда отправлялся на недолгое время, но я так и не понял, с какой стати и за чей счет, а заходил он с тем, чтобы осведомиться о какой-то особенности той местности. В этом он был прав, потому что у переводчиков — первое дело иметь в доме кучу всяких словарей, справочников и энциклопедий. Но это было в начале моего отшельничества, а его последние дни проходили в одиночестве, пару раз нарушенном моей подружкой (не Галкиной), с которой у нас была какая-то не слишком увлекающая обоих и тем более не обязывающая (ее — в любом случае) связь.

Она была такая животная что ли девушка. У всех, например, лицо в профиль смахивает на рыбье, но у нее отчетливо было рыбьим, разве что маленьких плавников, вместо сережек, за ушами не хватало. Она была крупной чувственной — как сказали бы в древних романах и были бы тут совершенно правы — нижней челюстью и, логично, сильно выступавшей нижней губой. Все у нее было так гладко, словно ее тело было устроено специально для того, чтобы в нее входили в максимальном разнообразии вариантов взаимного расположения, при разной соразмерности партнеров. Чуть кривоватые ноги, о-образные, конечно, как бы все время что-то заранее обхватывали, а сочленения в суставах были что ли мягкими или разболтанными, разработанными, не говоря уже об откляченной попке. Что говорить о реакциях ее организма, они были прямолинейны, потому что совсем естественны. В постели она ворочалась так, как если бы подставляла спину под мочалку.

Обыкновенно я к ней заезжал, созвонившись, а тут, поскольку я назначил себе карантин, заехать решила она. Что было даже неожиданно и отчасти трогательно, отчего я сказал ей какое-то количество слов, которые вовсе не следовало говорить — потому что это была неправда. Видимо, еще и переводимый роман оказал влияние. Она, впрочем, восприняла эти слова адекватно — то есть мимо ушей. На самом деле в ее заездах ко мне было повинно лето, ее постоянный приятель куда-то уехал с женой — она мне что-то про него рассказывала.

Заедешь к ней перепихнуться и знаешь, что это вот такой никому не обидный вариант в жизни — вот и ездишь, чтобы переспать и полежать возле нее, тепленькой. А к другой бы поехал, чтобы стресс приобрести. Да женщины-то ни при чем, это усложнение желаний делает жизнь неустраиваемой в принципе. Зачем ей был нужен я — понятия не имею. Уж не такие у меня достоинства, чтобы за меня — тем более столь взаимно необязательно — держаться. Наверное, ей просто нужны были разные люди и разные отношения. А у меня это была какая-то дополнительная линия: не так, что в ней все просто, а вот есть еще одна линия, ниточка. Ну и плоть, разумеется.