Джон Стейнбек - Недолгое правление Пипина IV Страница 14

— Где вы живете, сэр? Кролик мне ни за что не хотела сказать. Я уж решил, что она стыдится.

— Не исключаю. Я живу в Версальском дворце.

— Вот так номер! — воскликнул Тод. — То-то будет скандал, когда мой старик узнает!

Будто знаменуя возвращение короля на трон, во Франции воцарилось благодатное лето — теплое, но не жаркое, прохладное, но не холодное.

Летние ливни дождались, пока цветки винограда обменяются пыльцой и дадут плотные гроздья, а тогда уже нежная влага поторопила рост. Земля даровала сладость, а теплый воздух — благородство вкуса. Еще не созрела ни одна виноградина, а все почувствовали, что, если природа не устроит какой-нибудь каверзы, год обещает быть урожайным, из тех, каких не упомнят старики с той поры, как они были молодыми.

И пшеничные колосья тоже были полные и желтые. Масло приобрело неземную нежность благодаря особенно сочной траве. Трюфеля теснились под землей. Гуси до отвала набивали себе зоб, печенка у них чуть не лопалась. Фермеры, как водится, жаловались, но даже жалобы их носили жизнерадостный оттенок.

Из-за океана повалили туристы, и все как один богатые и благодарные за услуги, и — хотите верьте, хотите нет — даже носильщики заулыбались. На лицах водителей такси заиграла добродушная улыбка, и слыхали, как кто-то из них проронил, что, мол, всеобщего краха в этом году, может, еще и не произойдет, хотя повторить это заявление не пожелал.

А как обстояло дело с политическими группировками, нынче прочно обосновавшимися в Тайном совете? Даже для них наступила эра дружелюбия. Христианские христиане видели церкви полными. Христианские атеисты видели их пустыми.

Социалисты радостно писали собственную конституцию для Франции.

Коммунисты были заняты по горло, объясняя друг другу про изменение линии партии, явно приближавшее народовластие, — тонкое обстоятельство, которое следовало еще истолковать и использовать. Коллективное руководство в Кремле не просто поздравило французскую корону, но и предложило громадный заем.

Алексей Крупов, пишущий в «Правде», доказал как дважды два, что Ленин, вне всякого сомнения, предвидел такую акцию со стороны французов и одобрил ее как шаг на пути к конечной социализации.

Объяснение это обязало французских коммунистов не только терпеть монархию, но и поддерживать ее.

Лига налогонеплательщиков погрузилась в состояние блаженства, поскольку американский и русский займы позволили ей совсем не платить налоги. Немногочисленные пессимисты предрекали, что еще придет день расплаты, но над ними издевались, называя мрачными пророками, и выставляли на осмеяние в карикатурах почти во всей французской прессе.

Ротари-клуб, объединяющий бизнесменов, разросся до таких размеров, что приобрел силу и влияние целой партии.

Домовладельцы выдвинули свой проект получения правительственной субсидии и решили поднять квартирную плату до максимального уровня.

Правые и левые центристы до такой степени уверовали в будущее, что без обиняков предложили повышение цен с одновременным понижением заработной платы. И что же? Никаких бунтов не последовало, так что большинство убедилось, что у коммунистов и в самом деле вырваны ядовитые зубы.

Такому стабильному правительству Америка с радостью предоставляла все новые и новые займы. Изобильный поток американских денег заодно укрепил роялистские партии в Португалии, Испании и Италии.

Англия сурово наблюдала.

В Версале аристократы беззаботно пререкались из-за списка наград, в котором стояло четыре тысячи имен, а в это время секретный комитет составлял план передачи земель Франции ее старинным и законным владельцам.

Как заметила Мари, речь все время шла исключительно о короле. Король то, король сё. И никто не узнает, каково пришлось королеве. Мари сбивалась с ног. Но разве может это понять мужчина? У Мари, конечно, были фрейлины, но попробуй попроси фрейлину что-нибудь сделать и посмотришь, что получится. И слуг, как выяснилось, не хватало, а которые были, так те считались государственными служащими; они принимались спорить по каждому поводу, вместо того чтобы взять в руки пыльную тряпку, а потом еще жаловались тайному советнику, через которого получили назначение.

Вообразите себе на один миг эту гигантскую мусорную корзину — Версаль. Разве под силу человеку поддерживать в нем чистоту? Залы, лестницы, люстры, углы, стенные панели — все всасывало пыль. В самом замке не было даже порядочного водопровода, хотя к фонтанам и прудам с рыбками были проложены миллионы труб.

Кухни отстояли на мили от жилых комнат, и попробуйте заставьте современную прислугу отнести накрытый салфеткой поднос из кухни в королевские покои. Не мог же король принимать пищу в парадной столовой, туда сразу набежало бы обедать две сотни гостей, а королевская семья и так еле сводила концы с концами. Занимаясь дележом королевских денег, никто ни разу не подумал о королеве. Она с утра до вечера бегала бегом, но домашние дела по-прежнему ее обгоняли. Всеобщая расточительность сама по себе уже могла свести с ума добропорядочную француженку.

А чего стоили проживающие во дворце аристократы… Их поклоны, шарканье ножкой, величественные манеры вызывали у Мари тошноту. Они вечно спрашивали ее мнения, но никогда не выслушивали его, в особенности, когда она просила их (и заметьте, вежливо просила) погасить свет, выходя из комнаты, не разбрасывать грязную одежду, вымыть после себя ванну. Но это еще не главное. Они игнорировали ее вежливые просьбы не ломать мебель на дрова для топки каминов или не опорожнять ночные горшки прямо на клумбы. Мари просто представить себе не могла, как эти люди ведут себя, когда они дома.

А что думал по этому поводу король? Что думал! Король витал в облаках еще пуще, чем когда изображал из себя астронома.

От Клотильды помощи ждать не приходилось. Клотильда была влюблена, и не так, как должны влюбляться благовоспитанные французские девушки, а на щенячий лад, как какая-нибудь американка, учащаяся в Сорбонне. И она стала такая величественная, забывала стелить постель, забывала стирать свои трусики и лифчики.

И самое худшее, что Мари не с кем было поболтать, некому пожаловаться, не с кем посплетничать.

Известно, что каждой женщине время от времени требуется общество другой женщины в качестве отдушины, клапана, чтобы снимать излишнее напряжение. Женщине недоступны мужские способы выпускания паров — скажем, убийство мелких и крупных животных, зрительское соучастие в избиении на ринге. Бегство в тайное царство абстракций ей заказано. Церковь и исповедник в какой-то мере снимают напряжение, но иногда этого все-таки недостаточно.

Мари нуждалась в женской исповедальне. Ее здравый смысл восставал против фрейлин и несносного аристократического корпуса. Как королева она опасалась своих приятельниц из прежней жизни на Мариньи, которые непременно попытались бы использовать свое мнимое влияние в интересах мужей.

Королева Мари мысленно перебрала подруг — и остановилась на своей старой школьной подруге Сюзанн Леско.

Сестра Гиацинта была идеальной компаньонкой для королевы. Ее орден в виде исключения отпустил ее из монастыря и разрешил переселиться во дворец. Во-первых, это сулило монастырю некоторые выгоды, а во-вторых, приятно сознавать, что их дражайшая королева находится в хороших руках. Сестру Гиацинту перевезли в Версаль и отвели ей в качестве кельи славную комнатку, выходящую окнами на самшитовую изгородь и пруд с карпами, — всего в нескольких шагах от королевских покоев.

Никто никогда точно не узнает, в какой степени сестра Гиацинта способствовала миру и спокойствию во Франции. Вот пример.

Королева крепко закрыла за собой дверь, уперла руки в бока и задышала, так плотно прижимая ноздри, что они побелели.

— Сюзанн, я не потерплю здесь этой грязнули, герцогини П. ни одной минуты… Невыносимая, наглая потаскуха. Знаешь, что она мне сказала?

— Тише, Мари, — сказала сестра Гиацинта, — тише, дорогая.

— Что значит — тише? Я не желаю терпеть…

— Конечно, нет, дорогая. Протяни мне сигарету, будь добра.

— Как мне поступить? — вскричала королева.

Сестра Гиацинта защемила сигарету шпилькой, чтобы не пачкать табаком пальцы, и выпустила дым, вытянув губы трубочкой, как будто собиралась свистнуть.

— А ты спроси герцогиню, что слышно про Гоги.

— Про кого?

— Про Гоги, — повторила сестра Гиацинта. — Выл такой канатоходец, очень красивый, но вспыльчивый. Многие артисты бывают вспыльчивыми.

— Ха! — сказала Мари. — Понятно. И спрошу! Тогда посмотрим, какое выражение будет на ее исполосованной физиономии. Она, видно, делала пластическую операцию?

— Ты имеешь в виду шрамы? Нет, пластическая операция ни при чем. Я же говорю, Гоги был очень вспыльчивый.