Федор Чернин - Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное Страница 14

— За что пьем? — спросила Гуля, несколько скосив глаза на середину.

— Разумеется, за присутствующих дам! — хором откликнулись Вячик и Сарафанов.

— И за не присутствующих здесь дам присутствующих здесь кавалеров! Выпьем за женщин и девушек, — продолжал Сарафанов, — основное назначение которых, как известно, — отвлекать мужчин от глубоких философских раздумий разговорами о шмотках, деньгах и цацках. С другой стороны, если бы не было женщин и девушек, мы сами бы, как собаки, по лесу болтались и склоняли друг друга к сожительству…

— Фу, как неаппетитно. — Гульнара сделала лицо.

— Разрешите, я закончу! — вступил Вячик. — Сарафанов прав. Если бы не было женщин, мы болтались бы по лесу («И кушали друг друга», — добавила девушка), поскольку все, что делается мужчинами, по большому счету, делается для них…

— Одно ежедневное бритье чего стоит! — Сарафанов вставил свои двадцать копеек.

— Вот именно. Поэтому я и говорю: выпьем за дам! — Вячик поднял бокал.[3]

— Гусары пьют стоя! — предложил Сарафанов и вроде бы встал там у себя за перегородкой, хотя вряд ли, поскольку знал, что его с этой стороны все равно не было видно.

Вячик пригубил. Гульнара сделала большой глоток. Сегодня она принарядилась. Элегантная кофточка «Гуччи» поблескивала чешуей эротической рыбы. Как видно, это были дары с очередной модуляции. С каждым глотком она становилась чуть раскованнее, веселее, как цветок «ночной красавицы», который распускается прямо на глазах. Впрочем, и эти изменения, скорее всего, происходили у Вячика в голове.

Гульнара. Ситуация, как ей казалось, соперничества, очевидно, воодушевляла девушку. Она с удовольствием передвигалась по комнате по необязательным поводам, прохаживалась, садилась и вставала, понимая, что они оба следят за ее плавными, чуть замедленными движениями. Подавая новый бокал Сарафанову, а потом — Вячику, она возвращалась на место, с обычно не свойственной нежному возрасту грацией, характерной скорее для уверенной в своей неотразимости женщины, которая появляется всякий раз, когда за нею вот так наблюдают по крайней мере две пары глаз… Вячик знал, что по-научному это называется «блядская сущность» и присуще некоторым женщинам органически, то есть по праву рождения, а необходимость флиртовать заложена генетически и находится по соседству с инстинктом гнездования. В том смысле, что инстинкт подсказывает не просто размножаться, а, опять же говоря по-научному, выбирать для спаривания наилучшую особь, из имеющихся в наличии, конечно. И девушки в большинстве случаев, даже если очень стараются, чаще всего все равно не могут ничего с собою поделать. Что говорить, она была, конечно, обворожительна. Только чуть форсированный голос вызывал смутный протест, но и он уравновешивался влажным блеском ее очаровательных зеленых глаз, скользивших мимо… Ах-ах!

— Хотите анекдот, точнее загадку? — это донесся из-за перегородки голос Сарафанова. Гульнара скривилась. Ей не хотелось, чтобы внимание переключалось на что-то другое, но Сарафанов либо не замечал ее недовольства, либо (что более вероятно) специально старался нарушить их интим. — После ухода одного подвыпившего гостя хозяева заметили, что остались четыре непарные галоши. Другие гости перепутать галоши не могли, все ушли в своих. Наутро хозяева позвонили «рассеянному» и сразу же выяснили, что произошло.

— Он надел одну галошу из одной пары, а другую — из другой…

— Нет! Тогда получается две непарные, а осталось четыре, — подхватил Сарафанов.

Он, по-видимому, согрелся и слегка оживился от вина, и таким образом вызывал Вячика на интеллектуальную дуэль, хотел, фигурально выражаясь, посадить соперника в эти самые непарные галоши. Но Вячик не дал втянуть себя в спор. Ему был известен ответ. В комнату вошел Матвей. Приблатненной походочкой он подошел к Гульнаре и попытался обнять ее сзади. По-видимому, это была часть какого-то принятого у них в прошлом любовного ритуала. С его помощью Сарафанов, теряющий авторитет, пытался восстановить статус-кво.

— Уйди, чучело, — впрочем, без раздражения, а с каким-то даже кокетством, отпихнула его Гульнара, обращаясь, разумеется, к Сарафанову.

Сарафанов довольно заржал у себя за перегородкой. Матвей поплелся в другую сторону, куда-то в темноту коридоров. Так они сидели, дегустировали вино и беседовали. Сарафанов провоцировал на сомнительные разговоры. Вячик реагировал односложно, а там и вовсе перестал отвечать. Сварили еще глинтвейна, но пить больше не хотелось. Гуля тоже давно не прикасалась к бокалу. Сарафанов, наоборот, постоянно требовал «освежить поверхность», «понизить уровень», «повысить градус», высовывался на эту сторону посмотреть, что у них происходит, а скорее всего, просто тянул время. Впрочем, его монологи становились все более пространными и запутанными. Видя, что никто не поддерживает разговор, он вскоре и вовсе утомился, затих, некоторое время повозился и побурчал за шкафом, потом оттуда донесся его равномерный храп. Впрочем, неизвестно, может быть, как раз наоборот, симулировал сон, а сам подглядывал за ними в щелку.

— Гуля, давай пойдем в нашу комнату, — тихо сказал Вячик, ни на что конкретно не претендуя, но понимая, что ситуация требует какого-никакого развития.

— А сколько времени? — Гульнара вздрогнула, извлеченная из легких объятий Морфея. — Мне надо домой, завтра на работу. — Она, видимо, была из той породы девушек, для которых имеет значение лишь флирт как вид чистого искусства, за которым ничего не стоит и который существует сам по себе, не предполагая развития, несмотря на розданные авансы, которые по этой причине, строго говоря, и авансами-то назвать нельзя. «Я с утра до вечера — нехитра, доверчива, а с вечера до утра — недоверчива, хитра». Довольно распространенный в иммиграции тип, впрочем, и в метрополии такое еще изредка случается, подумал Вячик.

— Не уходи, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть….

— А ты приставать не будешь?

— Честное слово.

Взгляд искоса, краешки губ дрогнули. Непонятно, по душе ей такой ответ или нет. Они переместились во Фландолу Гагнолу. Вячик прикрыл дверь, пристроился на оттомане. В отсутствие Сарафанова Гуля вела себя проще, естественнее. «Она хороша, — думал Вячик, — и, конечно, понимает это. Понимает, что все, что она ни сделает сейчас, — ей идет, а меня волнует».

— Скажи, — после некоторой паузы проговорила Гульнара, расположившись в кресле с ногами, — а ты тогда удивился, увидев меня здесь?

— Конечно, удивился. Как безумный петух, проиграл все программы. Знаешь, считается, что у петуха есть программы на все случаи жизни. Нашел зерно, надо ножкой шаркать. Соперник появился — надо крылья распустить, шею пригнуть и в атаку. Курочка понравилась, тоже программа есть. А если встречается необычное явление, петух проигрывает все программы подряд, от угрозы до ухаживания.

— Что-то я не заметила особого стремления поухаживать…

— Так ты же исчезла, как мимолетное виденье, я даже запаха духов не успел уловить…

Неожиданно вся она подалась вперед, наклонилась к Вячику, золотистые волосы скользнули по его лицу, ее длинная шея оказалась прямо у его губ. «Те же самые», — она выпрямилась, а у Вячика что-то случилось с дыханием, заныло в низу живота. Впрочем, он не подал виду, только глотнул вина. Гульнара, как ни в чем не бывало, перебирала глянцевые журнальчики.

Провела рукой по бедру, улыбнулась ему. Вячик улыбнулся в ответ, приложился к бокальчику. Откуда-то из глубины коридоров послышался слабый рокот, произведенный, по-видимому, далеким возмущением. Гульнара тоже сделала несколько глотков, взяла из стеклянной вазы налитое румяное яблочко, надкусила, передала Вячику.

Очевидно, благодаря модуляции в комнате произошла какая-то неуловимая перемена в окружающем, как выражаются гуманитарии, переплетении энергетических полей. Гульнара пересела к нему на диван. Медовый запах ее волос… Она откинула прядь и посмотрела Вячику прямо в глаза из-под пушистых ресниц. Их пальцы нечаянно встретились, затем так же нечаянно встретились губы, и еще через несколько минут эти энергетические поля повлекли Вячика к Гульнаре с такой силой, что противиться им (даже если бы они этого хотели) у них не хватило бы сил. Еще секунда, и он потянулся бы к ней, и обнял, и обаял, по ходу расстегивая у нее на груди элегантную итальянскую блузку. Впрочем, он именно так и поступил, а она не только не противилась, но даже сама помогала ему.

11

Через некоторое время она освободилась из его объятий и потянулась, кажется, с примурлыком. Медовая челка упала ему на лицо. Гуля свесилась с диванчика за бокалом. В этом движении она была похожа на молодого жирафа. Она перекинула через него сначала одну, затем вторую ногу и легким движением спрыгнула с дивана.