Михаил Чулаки - Прощай, зеленая Пряжка Страница 15

— Я у вас хотела уточнить, Виталий Сергеевич, — Мария Андреевна отошла к окну и заговорила, понижая голос: — Вы вчера в назначениях снизили дозу на четыре единицы, но у нее и так только оглушения.

Так! Еще одно следствие вчерашнего конфуза: Мария Андреевна думает, что Виталий со стыда станет покладистей. И действительно, особенно трудно было спорить с Марией Андреевной именно сегодня, но обязательно нужно было настоять на своем: и ради Костиной, и для того, чтобы спасти свой авторитет — если сегодня отступить перед Марией Андреевной, потом уже ее своевольства не остановишь!

— У нее вчера была кома, Мария Андреевна, я сам прекрасно видел. Так что попрошу вас ввести столько, сколько я назначил, и вовремя купировать.

— Интересные нынче комы пошли, — проворчала Мария Андреевна.

Проворчала она как бы про себя, можно было сделать вид, что не расслышал, ведь прямо она не возразила, в другой день Виталий так бы и поступил, но сегодня он заставил себя сказать:

— Мария Андреевна, мы с вами специально побеседуем о клинических признаках комы, чтобы установить единую трактовку.

И на этот раз Мария Андреевна ничего не проворчала. Победил! Но и устал от этого короткого разговора — будто написал штук пять эпикризов.

В инсулиновую заглянула симпатичная Алла:

— Виталий Сергеевич, вас заведующая зовет!

Ну вот, начинаются разбирательства! Виталий пошел в ординаторскую.

Капитолина Харитоновна была в несколько нервном оживлении:

— Ну вот, звонил главный, зовет вас вниз. Я тоже пойду, чтобы не оставлять без защиты. И чтобы пост на наше отделение не навесили.

— Ты только не спорь! Пусть он говорит, а ты кивай! — сказала Люда.

Игорь Борисович был в обычном мрачном настроении.

— Ну, что же вы прячетесь? Натворили, понимаете ли, и прячетесь! Почему я должен вас звать? Должны были сами прийти и доложить!

— Я уже все подготовил, — Виталий взмахнул листами докладной, — только не знал, свободны ли вы.

— Пришли бы и узнали. И подождали бы в случае чего. Ничего страшного, могли бы и подождать. Да-а… Я не удивлен, что это случилось в ваше дежурство, доктор Капустин. Вы часто слишком много на себя берете. Начинаете рассуждать там, где существуют незыблемые психиатрические правила. И вообще вы склонны к иронии, а это всегда вот так кончается. Ну-ка, покажите, что вы там написали.

Игорь Борисович сесть им не предложил, так они и стояли с Капитолиной. Но пока главный читал, Капитолина осмелилась и уселась сама. Ну, а Виталий продолжал стоять, конечно.

— Так-так… Вот вы и пишете так же: оправдываетесь. Вместо того чтобы чистосердечно признать ошибку.

— Я признаю! Но должен же я объяснить, почему… Не могу же я написать: видел, что она намерена совершить суицидную попытку, и поэтому отпустил! — Виталий забыл совет Люды.

— Вот и опять оправдываетесь. Ну хорошо, эл-ка-ка во всем этом разберется. Что вы намерены предпринять сейчас?

— Пойду в больницу «Двадцать пятого Октября», осмотрю больную, назначу наше психиатрическое лечение.

— Так-так. Только постарайтесь снова не ошибиться. И обязательно пост наш установите! Прямо с собой захватите сестру на пост.

— Вот об этом я и хотела с вами поговорить, Игорь Борисович, — вступила Капитолина, — Бородулина по району принадлежит к третьему отделению, туда ее и поместил Виталий Сергеевич. Потому я считаю, что и пост должен быть от них. Сам Виталий Сергеевич будет к ней ходить, чтобы не загружать тамошних врачей, ну а пост должен быть по району. Особенно при нашем напряженном положении с персоналом…

Игорь Борисович, слушая, все больше закипал. И, наконец, не выдержал:

— «Поместил»! В том-то и дело, что Виталий Сергеевич ее туда недопоместил! Мне уже третье звонило. С какой стати? Ваши грехи, вы и замаливайте! А положение с персоналом у всех напряженное, Капитолина Харитоновна! Третье согласно своего ординатора посылать, только чтобы от вас пост. И слушать об этом не буду! Идите, и чтобы с сегодняшнего дня пост. Прямо с сегодняшнего! Идите-идите! А вы, Виталий Сергеевич, отправляйтесь туда немедленно. Странно, что вы не там с семи утра. Мне уже звонил главврач оттуда: они не знают, что делать с больной, боятся, что и там что-нибудь выкинет. Все!

В коридоре Капитолина стала выговаривать:

— Ну зачем вы полезли ему возражать, Виталий Сергеевич?! Вас и Люда предупреждала. Стали возражать, он и взвился, а то бы я уговорила. Ну кого я пошлю на пост, скажите на милость? Когда начальство распекает, нужно молчать и соглашаться. Ведь правда? Правда!

Виталий применил этот совет и не стал возражать Капитолине. Она приутихла, подумала и сказала:

— Пошлю Дору. А то сестру им! Обойдутся санитаркой. Наш только надзор, а инъекции пусть сами.

Пришлось Виталию до больницы имени Двадцать пятого Октября идти с неприятной ему Дорой. Хорошая погода, и идти приятно по Фонтанке, но теперь дорога была испорчена. Виталий молчал, а Дора всю дорогу не закрывала рта:

— Первое дело везде дисциплина. Как их распустишь, на голову сядут! Они у нас дуры-дуры, а понимают, с кем можно хулиганничать, а с кем — нет. Ирка эта толстая, что хвастает, будто на врача училась — врет, наверное, — тоже сначала только плясать, да драться, а теперь у меня пол моет за папироску. А что мне жалко папироски?..

И говорила, и говорила. Виталий не возражал: он уже сегодня навозражался — и Маргарите Львовне, и Марии Андреевне, и главному — не хватало еще спорить с Дорой. А сказать можно было многое: и то, что не хулиганят все-таки больные, а если становятся спокойнее, то это от лечения; и то, что правду говорит Ирина Федоровна: училась она в Первом ЛМИ, два года училась, а уж про курево… Год назад третье отделение объявило себя некурящим, и сразу это пошло по всем женским отделения как почин: вывесили таблички «В отделении не курят!», перестали принимать сигареты в передачах. То и другое легче всего, по как отучить старых курильщиц?! Вот и процветает неофициальное курение: сердобольные сестры угощают из жалости, робкие — чтобы успокоить расшумевшуюся больную, такие, как Дора, сделали папиросы рычагом власти. Виталий сам не курил и курильщицам не сочувствовал, но бороться таким способом — смешно. Но и Доре все это говорить так же смешно… (А началась антикурительная кампания в больнице с анекдота: Ира Дрягина на врачебной конференции но обыкновению своему бурно говорила о том, что новые больные начинают курить здесь в отделениях, учат их старые курильщицы и курильщики, и сказанула: «Приходят к нам невинные девушки, а уходят курящие женщины!». Хохот, конечно, был гомерический, а, отхохотавшись, Игорь Борисович — по контрасту со своей всегдашней мрачностью изредка он смеялся заразительно и хорошо — сказал, снова впадая в обычную мрачность: «Так чего ж напрасно разлагольствовать. Решайте вопрос!». Тут третье отделение и выскочило.)

В больнице на Виталия, как водится, посмотрели с любопытством и даже некоторым почтением: психиатр! Завотделением сам его проводил в палату — честь, кто понимает в медицинской иерархии.

Бородулина лежала в маленькой, трехместной всего палате: вот преимущество больных с Пряжки, в других больницах их всегда хорошо устраивают из опасения. Увидев Виталия, помахала ему рукой. Виталия поразила естественность этого жеста: больные в глубокой депрессии с тягой к самоубийству так себя не ведут.

— Здравствуйте, Екатерина Павловна. Подвели, значит, все-таки меня. Помните, я вам говорил о громадных неприятностях, которые меня ожидают?

Виталий все это сразу выложил, потому что наболело. Но и с расчетом: посмотреть на реакцию Бородулиной. Реакция оказалась самой естественной, адекватной, как выражаются на психиатрическом жаргоне.

— Ой, Виталий Сергеевич, не говорите: лежу и казнюсь! Человек мне поверил, а я его подвела! Просто места себе не нахожу. А ведь хотела, как лучше. Торопилась. Вот и доторопилась!

— Куда торопились? Под колеса?

— Получилось, что так. И ведь пишут все время, и по радио: «не переходите в неустановленных местах, не появляйтесь внезапно на проезжей части, посмотрите сначала налево…». Для меня, значит, и писалось, а я все мимо ушей. Торопилась!

Что она хочет сказать? Что не бросалась под грузовик? Что попала под машину как неосторожный пешеход? Или снова ловко обманывает наивного доктора?

— Расскажите, Екатерина Павловна, по порядку, как все получилось.

С интересом слушали соседки по палате, Дора стояла в дверях, тоже все слышала — если Бородулина и хотела кончать с собой, вряд ли она станет рассказывать при такой аудитории. И наедине вряд ли бы стала, а уж при аудитории… Дору можно выставить, а соседку, у которой нога на вытяжении — торчит косо вверх, как стрела подъемного крана, — никуда не денешь. Приходится заниматься публичной психиатрией, хотя занятие это неблагодарное.