Остин Райт - Тони и Сьюзен Страница 15

Причина, по которой Тони Гастингс боялся сюда ехать, трепыхнулась в его сердце, стоило водителю повернуть машину и ввалиться через канаву сквозь сломанные ворота в лес. Причина в том, что уже поздно, они проколесили все утро, солнце вон почти в зените — да, уже слишком поздно, чтобы встретить выходящих из лесу Лору и Хелен.

А раз слишком поздно, то незачем сюда и ехать.

— Я просто хочу посмотреть, что у них там, — сказал Бобби Андес.

— Я не видел ничего, кроме деревьев.

— То было ночью.

— Думаете, они там самогонят? — спросил водитель.

Андес засмеялся.

— Может, там дом.

— Мне кажется, меня довезли до конца дороги. Мне не кажется, что там что-то есть.

Тони Гастингсу не казалось, что там был дом, и не верилось, что Бобби Андес думал его обнаружить. Колея была узкая, она извивалась, огибая камни и деревья, машина тряслась и погромыхивала, боже, сказал Бобби Андес. Лес был светлый и воздушный, загроможденный кустарниками и опавшими ветками. Тони Гастингс не мог соединить то, что сейчас видел, ни с чем из того, что запомнил, когда они ехали сюда, светя в деревья фарами, и когда он шел обратно, широко раскрытыми глазами вглядываясь в тени. Он поискал булыжник, за которым прятался, пока Рэй с Турком не проехали. Он увидел несколько подходящих, но ни одного действительно похожего на тот, что он помнил.

Причина, по которой Тони Гастингс боялся ехать в лес, заключалась в том, что это придавало его домыслам состоятельности. В том, что лейтенант Бобби Андес считал, что это нужно. Проверить, отбросить. Езда по этой невыносимой дороге, ежеминутное напряжение плюс напряжение от мысли о предстоящем пути назад превращали в действительность то, что было лишь призрачным сном. Превращали призрачный сон в факт.

Дорогой он снова стал горевать, как накануне, когда чуть не расплакался. Оттого, что сплоховал, когда эти люди его позвали, так как теперь был уверен, что они привезли Лору и Хелен. Живыми или мертвыми. Тогда ему казалось мудрым не дать себя убить, но какая же это глупая мудрость, если их тогда уже убили. А если не убили, и они сидели в машине, и была еще надежда — тем более.

Он увидел деревянный мосток и понял, что за редевшими деревьями впереди — та полянка. Его сердце сжалось. Они только нырнули на мосток и въехали на невысокий крутой пригорок, а он уже чувствовал чистое глубокое облегчение оттого, что увидел достаточно, чтобы знать — там ничего нет. Открылась полянка — это действительно был травянистый островок, пустой, со свежими отпечатками шин, оставленными при разворотах.

— Ой-ой-ой, — сказал водитель.

— Черт, твою мать! — крикнул Бобби Андес.

Тони Гастингс не понял, в чем дело, он был так успокоен и разочарован тем, что ничего не увидел на полянке — ни того, чего ожидал и боялся, ни того, на что надеялся. Он увидел, что там кто-то есть — на кустах за травой висели красный платок, темный свитер, джинсы. Когда Бобби Андес повернул голову, Тони увидел под кустом раздетых любовников, их раздетые спящие тела.

— Спокойно, — сказал Бобби Андес.

Тони удивился, почему они так за него волнуются. Он уже выскочил из машины и быстро шел туда, где лежали любовники, а Бобби Андес с полицейским бежали за ним, кто-то пытался взять его под руку, как будто его требовалось удерживать. В этом не было нужды. Он всего лишь хотел раз и навсегда устранить абсурдное допущение, сделанное его спутниками-полицейскими, и разбудить — хоть они и раздеты — любовников, юношу с девушкой, которых он видел, пусть сами скажут этим людям, что это не они. Юношу с девушкой, хотя он еще не видел, где кто: кто-то лежал на спине, другой — рядом, лицом вниз. Возможно, понял он, приближаясь к ним, они мертвы, а не спят, кто-то мог их убить. Если так, то этим должны будут заняться его спутники, не он.

Это не были Лора с Хелен, потому что эти двое были раздеты и похожи на детей, раскинувшихся и спящих, или оглушенных, поваленных ударом по голове, в коме, или, возможно, мертвых. Он шел быстро, опережая Бобби Андеса, пытавшегося его задержать, потому что хотел убедиться, что это не Лора с Хелен. Он не бежал, потому что знал — конечно, это не они.

Только это были они. Поэтому он и выскочил из машины, даже не дав ей остановиться, он понял в ту же секунду, как увидел их — раздетых спящих детей в кустах, — он знал, что это Лора и Хелен, именно это означало вчерашнее возвращение машины и урок, полученный от Рэя, Турка и Лу, он знал это прежде, чем увидел их, прежде чем увидел красный платок на кусте, прежде чем услышал гневные выкрики мужчин на переднем сиденье, он знал это.

Платок Хелен, слаксы и свитер Лоры. Он спешил, потому что пока не видел их лиц. Они казались слишком маленькими, совсем детьми, и сказать, кто из них какого пола, где юноша, где девушка, он тоже пока не мог.

Они лежали в кусте с переломанными ветками, словно вломились в него и рухнули, и он не видел их лиц, стройная раздетая девушка лежала на спине, отвернувшись, человек побольше лежал рядом лицом вниз, головой вниз так, что ее закрывали плечи и он не видел волос, а ветки мешали ему подойти. «Спокойно!» — его держали.

— Пустите, пустите.

Полицейский держал его, а Бобби Андес рубил ветки ножом и продрался к девушке, встал на колени и бережно приподнял ее голову, он увидел ее лицо сбоку, под углом, и все еще сомневался. Бобби Андес отпустил ее и перемахнул через нее к другой, потянул ее за плечо, переворачивая, — темные волосы, густые темные волосы, как у Лоры, — приподнял ее голову.

Он увидел Лорин рот, приоткрытый, словно в крике, ее щеки и глаза, исковерканные болью, он узнал крик, щеки и глаза, он узнал боль, застывший ум, речь, годы. И Бобби Андес, тоже весь перекошенный, смотрел на него, поддерживая ее голову, чтобы ему было видно. Бобби Андес, чужак из мира людей. Он ринулся вперед — посмотреть, есть ли еще надежда, может быть, еще не поздно, травы охватили ему ноги, он упал, повис на ветвях.

— Это ваша жена?

— Она в порядке?

Ее лицо было бело, глаза неподвижны. Бобби Андес не ответил.

11

Сьюзен Морроу дочитывает до точки, она потрясена. Ты убил их, Эдвард, говорит она, ты взял и сделал это. То, чего, как ей казалось, она не вытерпит. Она ошарашена вместе с Тони, как будто не знала, что так и будет. Чудовищное, нестерпимое преступление — хотя она убеждена, что если бы они остались живы, то она была бы разочарована. Бедный Тони, как же ее удовольствие зависит от его горя. Ей сдается, что боль, воплощенная в Тони, — на деле ее боль, что тревожно. Ее собственная, личная боль, старая или новая, прошедшая или грядущая, она не знает какая. И в то же время сознает, что ее боль, в отличие от боли Тони, не здесь, а где-то еще, и как раз это отсутствие ее боли, столь наглядное, делает момент таким будоражащим. Не совсем понимая, что имеет в виду, она прибегает к критическим оценкам. Оцени, как ведется рассказ, детали поиска, всеобъемлющую иррациональность, отрицание очевидного, оцени это все. Потом можешь критиковать, если, скажем, ты против виктимизации женщин, — но не сейчас, сначала подчинись, оцени, как бы ужасно это ни было.

Следующая страница: «Часть вторая» на чистом листе. Значит, мы читали часть первую, придавая Тони форму, как стеклодув — бутылке. Теперь что? В любом случае — что-то другое, и для Эдварда это риск, сопоставимый с риском начала. Тут она желает ему удачи.

Сьюзен Морроу собиралась остановиться, но это невозможно. К тому же ванная еще занята. Она должна заглянуть во вторую часть.

В рассудке Тони Гастингса звучало «нет!», отрицание билось о непреложный факт, который рассудок ему приготовил. Они вернулись с ним к полицейской машине, держа его под руку, как старика. Он сидел на заднем сиденье, не закрывая двери. Послушал служебную рацию, громкие голоса и полицейского, сделавшего в микрофон отчет, которого он не понял. Он посмотрел на кусты с висящей на них одеждой. Посмотрел на то, что было под кустами, это не изменилось, всякий раз, когда он смотрел, они не менялись, как деревья. И стрекотали в траве кузнечики, и мухоловка с легким посвистом сорвалась с ветки в неподвижный воздух. Он перевел взгляд на полицейского, нагнувшегося на переднем сиденье, чтобы говорить в микрофон, на верхушки деревьев на краю полянки, где увидел ястребиное гнездо, и опять посмотрел на кустарник и увидел их снова — на том же месте, в тех же позах, фотография.

Было только «нет! нет!», его отказ следовать далее за течением времени. Конец будущего. Мгновения отделились друг от друга, время шло дальше без него. Ни одной мысли, кроме «нет». Простите, сказал кто-то, мы не можем их трогать, мы не можем ничего перемещать, пока не приедут. Он ждал, не думая о том, чего они ждут, и не замечая, сколько это длится, лишь глядя вновь и вновь на картину в кустах, ту же всякий раз, когда он смотрел. Бобби Андес и полицейский ходили взад-вперед по полянке, смотрели на землю, осторожно заглядывали в кусты, возвращались к машине и отходили от нее. Потом он не мог вспомнить, ходил ли он тоже.