Ксения Велембовская - Дама с биографией Страница 15

— Прощай. Извини, есть хочется.

— До свидания, Лю. — Низко склонившись к ее руке (черт с ним, в последний раз!), он внезапно пробормотал с несвойственным ему смущением: — Я очень хотел бы увидеться с… дочерью… Возраст, наверное. Попроси, пожалуйста, девочку позвонить мне.

— Хорошо. Но не обещаю, что она позвонит.

Только окончательно избавившись от Марка, Люся в полной мере прочувствовала, как взволновала ее встреча с ним — она потеряла всякий аппетит.

Кисловатое вино — даром что итальянское, — отпитое нервными глотками, не сняло стресс, не разогнало по жилам кровь и не вернуло желания жевать за компанию с кардиологом зеленые листья салата.

Настроения не было ну никакого! В какой-то момент даже мелькнула мысль, а не отвалить ли домой, чтобы больше не видеть хмурую докторскую физиономию с неожиданно образовавшейся над переносицей чрезвычайно злой морщиной? На фиг он такой нужен? Тоже мне, большая радость! Агрессии и злобы и без него вокруг навалом.

Чтоб этим дуракам провалиться с их идиотской ревностью! — через минуту уже со смехом думала Люся. Один прямо из кожи лез, чтобы отравить сопернику вечер, а второй Отелло не придумал ничего лучше, как замкнуться в праведном гневе!

Прошло, наверное, сто лет, прежде чем Константин оторвал глаза от тарелки.

— И кто же, если не секрет, этот престарелый мафиозо?

Не очень-то вежливо! — вспыхнула было Люся, но, списав презрительный тон опять-таки на счет ревности, спокойно ответила:

— Мой бывший муж.

— О, я смотрю, вы дама с биографией! — скривился доктор. — Подумать только! Бывший муж — продюсер, нынешний — олигарх…

Тут она уже не выдержала: что за хамство, в конце-то концов!

— Вот что, Константин Николаевич, если вы продолжите в том же духе, я буду вынуждена проститься с вами! Между прочим, мужа-олигарха выдумали мне вы, я вам этого не говорила. Я вообще не замужем. В противном случае, можете мне поверить, я не сидела бы здесь с вами. Это не в моих правилах… Что же касается Марка Спиридоновича… — подчеркнуто уважительно отчеканила она, потому что неуважение к человеку, которого она назвала своим бывшим мужем, автоматически распространялось и на нее. — Так вот, я познакомилась с ним в те времена, когда профессии продюсера у нас не было и в помине!

Ночь за лобовым стеклом была яркой, тревожной, наполненной ослепительным светом встречных машин, на бешеной скорости несущихся в Москву. Ночь справа, черная-черная, казалась мягкой, таинственной от лесных огней — мелькавших вдалеке за соснами тусклых огоньков дачного поселка.

— Скоро будет светофор, а за ним направо.

— Угу… я приблизительно представляю.

Через несколько километров предстояло самое сложное — расставание, когда от одного неверного слова, жеста, прикосновения могут рассыпаться еще совсем хрупкие отношения двух взрослых людей, которые давным-давно живут на свете и успели обзавестись каждый своим характером и собственными четкими представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо.

По-хорошему — как у приличных людей, к коим, вне всякого сомнения, относился доктор, — следовало бы пригласить его попить чайку перед долгой, с многокилометровыми пробками на подъезде к Москве, обратной дорогой, но как раз этого Люся сделать и не могла. После его ухода, если не раньше, Лялька, которая страшно боится выносить сор из избы и поэтому прямо на стену лезет, когда в доме появляется посторонний человек, устроит ей такой бенц, что мало не покажется. «Что это еще за мужик?! Где ты его выкопала, этого бородатого? Почему я должна видеть его рожу в своем доме? Могу я, наконец, когда-нибудь расслабиться или нет?! Пашешь, пашешь, как слон, а она где-то шляется целыми днями!» И так далее. В зависимости от настроения известной артистки.

Но даже если Лялькино бурное негодование и не достигло бы Костиных ушей, чаепитие на террасе все равно было мероприятием рискованным: в интерьере полоумной каширинской семейки, где «жену олигарха» ни в грош не ставят, она сразу утратит половину своей привлекательности. Ей это надо?.. Ей это не надо. Гораздо перспективнее до поры до времени оставаться для доктора женщиной-загадкой…

— Так что, Людмила Сергеевна, поворачиваем направо или прокатимся еще?

— А?.. Конечно, поворачиваем! — очнулась Люся и, чтобы оправдать свое молчаливое отсутствие, томно потянулась. — Извините, чуть не задремала! Красное вино всегда действует на меня усыпляюще. Говорила я вам: хватит, хватит, — а вы все: ну еще совсем чуть-чуть!

Получилось, видимо, похоже — Костя рассмеялся, высоко запрокинув голову, и тем не менее мгновенно среагировал на загоревшийся зеленый. За светофором аккуратно свернул на узкий, местами выбитый асфальт в глухой, без фонарей, еловый буреломный лес, надежно защищавший «счастливчиков» от издержек цивилизации, и включил дальний свет.

Образовавшийся во тьме светлый коридор сразу же воскресил в памяти давний, на заре туманной юности, эпизод, когда она, совсем еще глупая девчонка, после гульбы в ресторане возвращалась домой в машине с включенными фарами. Сердце прямо-таки замирало от страха: в конце коридора, возле избушки на краю леса, могла поджидать ее Нюша. Ох, как же она тогда боялась материнского гнева!

А теперь вот трусит перед дочерью… Ничего она не трусит! Просто связываться неохота. Себе дороже…

Кстати, как это она не подумала? Себе дороже была и вполне вероятная встреча с Кузьмичом, который недавно взял моду бегать «для фигуры» перед сном по поселку в черных адидасовских трусах с пристанционного рынка… «Айда со мной, Люсиночка!» — «Спасибо, как-нибудь в другой раз…» Короче, если доктор попадет в поле зрения взмыленного подполковника, тот не простит измены и завтра весь поселок будет обсуждать «шуры-муры каширинской Людмилы». Нет-нет, взрослой женщине не пристало афишировать свою личную жизнь!

Так она и заявила Косте, удивленному просьбой остановиться на краю темной лесной поляны, где местные мальчишки днем гоняют в футбол.

— Ну, если я теперь ваша личная жизнь, тогда согласен, — ухмыльнулся он и послушно затормозил. Вообще, взбучка в ресторане пошла Константину на пользу: тысячу раз извинившись, он больше не возникал по поводу Марка. Стал прямо как шелковый.

— Что ж, до свидания, Константин Николаевич… Не провожайте, я сама… Только не выключайте, пожалуйста, фары, пока я не доберусь вон до того фонаря… Да, спасибо вам большое за чудесный вечер! — обернулась Люся, чтобы, как и было задумано, лишь на секунду, не больше, непринужденно коснуться губами бородатой щеки.

Уязвимо высвеченная сзади яркими фарами, она старалась ступать легко и грациозно, однако сырая от вечерней росы трава, холодившая ноги в открытых босоножках, то и дело напоминала о вольной ночной жизни всякой нечисти, вроде отвратительно скользких ужей и гадюк, перед которыми Люся испытывала панический страх еще со времен своего пригородного детства.

Неожиданный шорох у болотистой канавы напугал ее так, что она оступилась, ойкнула, хотела уже броситься назад, к доктору, и бросилась бы, если бы за спиной не раздался веселый голос:

— Девушка, а девушка, а телефончик, случайно, не дадите?

Шагавший за ней след в след, будто верный телохранитель, Костя шутливо потрепал ее по плечу, и она догадалась, что, еще в ресторане записавший ее мобильный, сейчас он просто-напросто прикалывается в стиле семидесятых. В стиле их молодости. Именно так, с просьбой дать телефончик, в те времена окликали на улице понравившихся им девчонок парни, желавшие познакомиться.

Они расстались в желтом круге фонаря, первом на ее дачной улице, отсюда уже хорошо просматриваемой из конца в конец.

— Я позвоню вам завтра? — шепнули напоследок его губы. — Можно, Людмила Сергеевна?

— Можно и сегодня, Константин Николаевич. Как только доберетесь до дома, сразу и позвоните. Иначе я буду волноваться. Очень…

Привалившись к стремительно защелкнутой на запор калитке — как будто она, взрослая женщина, не ручаясь за себя, могла кинуться обратно в сладкие объятия доктора, — Люся мало-помалу обрела способность соображать.

Полосы света, посеребрившие газон, высокие плетистые розы, крупные цветки клематиса и превратившие замерший ночной сад в бархатную декорацию к волшебной сказке, лились из окон нижнего этажа, где, небывалый случай для столь позднего часа, горели все лампы.

К чему бы такая иллюминация? — насторожилась Люся, привычно не ожидая ничего хорошего от любого отклонения от нормы. И оказалась права. Из черной тени жасминового куста на садовую дорожку выползла что-то со слезами лепечущая себе под нос Зинаида — в белой ночной рубахе, с неприбранными космами до плеч и серой маской вместо лица, лишенного накрашенных губ и бровей. Ни дать ни взять безумная Офелия!