Дж. м. Ледгард - Погружение Страница 15

Некоторые круглые шрамы на предплечьях Азиза поросли черными волосами, некоторые розовели в свете, падавшем из крашенного белым окна. Но человека нельзя свести к одной детали – шраму, хромоте, косоглазию, если это не полицейский отчет, конечно. Его брюки и крокодиловый ремень производили гораздо более сильное впечатление. Они заставляли думать, что он способен на неожиданные поступки.

Руки у него были идеальные. Джеймс с удовольствием скосил на них глаза, когда Азиз ощупывал его сломанный нос. Пальцы пианиста: длинные, тонкие, нездешние. С маникюром. Удивительно, насколько мусульмане выделяются длиной пальцев. Так же как усы отличали маньяков нацистской Германии и Кремля, а толстые шеи – мелких аппаратчиков.

Неприятный звук – и нос встал на место по щелчку двух пальцев, большого и указательного. Азиз отступил на шаг.

– Ничего, прямо.

– Для неверного, – заметил Джеймс.

Азиз погрозил пальцем, но лицо у него было дружелюбное, не хитрое и не желчное.

Врач отмечал его травмы на висевшем на стене изображении человеческого тела. Названия костей были подписаны по-английски и по-сомалийски. Рентгеновского аппарата здесь не было.

– У меня кровь в моче.

– Ничего страшного. Пейте больше, мистер Уотер.

– Меня зовут Джеймс Мор.

– Мор? – усмехнулся Азиз. – Ну и имя.

– У него длинная история. А что будет с моим… пахом?

– Пройдет. Я буду звать вас мистер Уотер.

– Мне нужно выбраться отсюда. Вы мне поможете?

– Нет, – улыбнулся врач.

В кабинет снова вплыла медсестра и под руководством Азиза принялась зашивать порезы. Вуаль касалась его лица. Ее дыхание пахло благовониями. От нее вообще пахло благовониями. На ней были латексные перчатки. Азиз проверил швы, одобрительно кивнул, и она вышла через ту дверь, на которой не было наклейки с автоматом.

– Моя сомалийская жена, – сообщил Азиз, – нехорошо, что она касается вас, но это медицина. Мы делаем то, что должны. Пойдемте, посидите со мной.

Азиз помог ему выйти на балкон. Там было пусто. Из мечети с лампочками доносились молитвы и стук маленького дизельного генератора.

– Мне отдали коробку с вашими вещами. Нам придется продать их, чтобы заплатить за ваше лечение. Вы согласны?

– Я хочу вернуться в Найроби.

– Если будет угодно Аллаху. Откройте рот. Совсем забыл посмотреть зубы.

Азиз вручил ему какой-то стоматологический крючок, и Джеймс, следуя его указаниям, отковыривал от десен обломки зубов и песок, сплевывая кровь в металлическую чашку.

Следующие несколько дней он провел на койке в госпитале. Однажды он заметил силуэт жены Азиза, стоявшей за дверью. Он процарапал белую краску на окне и увидел припаркованные вооруженные машины и охранника, сидевшего в тени мангового дерева. Автомат Калашникова, инкрустированный бериллами, сверкал в его руках.

Однажды вечером Азиз принес тарелку с хлебом и кусками козлятины, и они поужинали вместе.

– Мне жаль, что с вами так обошлись, мистер Уотер. Большинство моджахедов необразованны. Стоило бы запретить прием мальчиков, не умеющих читать. Они должны читать Коран самостоятельно, чтобы принять решение о судьбе своей жертвы. А еще хорошо бы запретить накачивать наркотиками самоубийц с бомбами… наркотики мешают им думать.

– Такое бывает?

– Я однажды видел в Могадишо. Мне очень не понравилось. Я имею в виду, что в Пакистане тоже так поступают… А Пакистан – нелучший пример.

– Почему вы со мной разговариваете?

– Вас скоро здесь не будет, так или иначе.

– Что вы имеете в виду?

– Вас не убьют, – Азиз стиснул его руку, – Юсуф обещал.

Это были самые добрые слова, которые он слышал за время плена.

– Спасибо.

– Здесь нет ни одного образованного человека, с которым можно было бы поговорить. А еще, – голос Азиза упал до шепота, – нельзя верить сомалийцам. Даешь им денег на покупку лекарств для клиники, а они отсылают их своим детям. Оплачиваешь телефон, а они звонят родственникам. Нам, иностранцам, не понять, насколько сомалийцы замкнуты на себя. Настоящая религия Сомали – это Сомали. Они ничего не понимают в джихаде с практической точки зрения. Среди тех, кто здесь лежал, был юноша, который без раздумий отдал бы жизнь за джихад. А потом его пришел навестить дядя. Что бы он ни сказал, это оказалось для мальчика хуже смерти и хуже ада. Он поставил автомат и ушел, никому не сказав ни слова.

Джеймс кивнул. Сомали – неправильная страна. Сюда почти не приезжают иностранцы, но сомалийцы живут по всему миру. В одном селении работает Интернет, в другом люди умирают от жажды. Можно получить деньги переводом с другого конца света, но нельзя сохранить жизнь своего ребенка.

На другой вечер Азиз спросил о воде:

– Как по-вашему, что нужно делать с колодцами в Кисмайо?

– Именно для этого я и приехал.

– Вода слишком дорога для бедных.

Он готовился к этому моменту в Найроби – и в темноте, в которой пребывал, прежде чем стал мистером Уотером.

– Местная власть контролирует все водные ресурсы?

– Что вы имеете в виду?

– Вы должны избавиться от спекулянтов водой… любым способом. А когда все колодцы будут принадлежать администрации, их необходимо нанести на карту и сообщить всю информацию о них публично.

Азиз вытащил блокнот и шариковую ручку и стал делать пометки на арабском. Это ему нелегко давалось – он держал ручку примерно как ложку.

– Необходимо знать глубину каждого колодца и качество воды в нем. Чем ближе колодец к морю, тем выше вероятность, что вода будет солоноватая. В трущобах в воде могут оказаться нечистоты. Необходимо узнать, сколько людей пользуется колодцем. Отметить их все на карте. А уже потом установить честную цену за каждый колодец.

– А если люди по-прежнему не смогут платить?

– Тогда они должны получать воду бесплатно. Установите карточную систему. Вместо платы за чистую воду пусть строят баки для дождевой воды и дренажи. Власть должна следить за количеством воды и учить женщин ее сохранять. Ну и, наконец, придется пробурить скважины, защитить родники и выстроить очистные сооружения. Я могу помочь с этим.

– Вы уже помогаете, – Азиз взял его за руку.

У Азиза было три жены. Первая, из Ирака, умерла. Вторая работала врачом в Эр-Рияде. Третья была сомалийкой. Первая жена принадлежала к мусульманской секте, возродившей языческий обычай почитания звезд. Когда они поженились, ей было пятнадцать, когда она умерла родами – восемнадцать. Азиз совершенно искренне заботился о роженицах и младенцах из трущоб Барии, раскинувшихся на пляже. А с тех пор как мусульмане захватили Кисмайо, эта забота стала еще заметнее.

– Здесь разве что воздух свободен. Жизнь здесь и в Эр-Рияде даже сравнивать нельзя. Дня не проходит, чтобы какой-нибудь ребенок не умер у меня на руках от вполне излечимой болезни. У людей нет работы. Не хватает еды. Нет школ. Все это мы хотим исправить. Три семьи живут в одной хижине. Постоянная угроза пожара, особенно в жаркие дни. Ветер приносит искру, и пальмовые листья и бумага тут же загораются. Люди сгорают заживо. А в сезон дождей еще хуже. Глина смешивается с содержимым выгребных ям… Я верю, – он заговорил громче, – что из-за множества людей, живущих в таких условиях, Сомали создаст новую чуму, которая распространится по всему миру.

– Вы имеете в виду холеру?

– Новую чуму.

– Ее можно сделать оружием.

Азиз вдруг дал ему пощечину. Одну.

– Я врач.

Его лицо исказилось от гнева.

– Вы водите компанию с убийцами.

И это была правда. Азиз умел лечить и спасал людей, но при этом испытывал слабость к проповедям, которые толком не слышал, к боевым знаменам, сверкающим клинкам. Он служил джихаду, а не гуманистическим идеалам. Он скучал по своей семье, он любил их; не так-то просто жить скрывая свою принадлежность к моджахедам. Он был холериком. У него случались вспышки гнева, а душевный надлом разжигал ненависть. Его фразы часто начинались с: «Я не могу позволить свиньям…»

Они сидели молча, а потом Азиз сказал:

– Холера уже появилась.

– Необходимо сообщить об этом.

– Здесь? И кому?

– ООН.

– Никогда.

– Вам нужна помощь.

Азиз сузил глаза:

– Крестовые походы еще не закончены.

– Что? – На самом деле он прекрасно знал, что сейчас произойдет.

– ООН – это прикрытие для крестоносцев. Рыцари креста.

– Даже ЮНИСЕФ[12]?

– Особенно ЮНИСЕФ!

Он вспомнил дыры в руках врача. Пряжку ремня.

– Эта проклятая организация слишком много о себе говорит, но слишком мало дает детям. Хотите узнать, что я думаю на самом деле?

– Да.

– По-моему, крестоносцев ведут евреи!