Олег Рой - Украденное счастье Страница 15

17 ноября 1958 года

Свершилось! С сегодняшнего дня мы с Зигмундом официально становимся владельцами «Лугано-Прайвит– банка». Все это казавшееся бесконечным хождение по инстанциям, оформление документов, добывание ссуд, ремонт помещения и прочая волокита наконец-то закончены! Я так устал, что пока даже не испытываю ни радости, ни облегчения. Наверное, просто не могу поверить в то, что все, наконец, закончилось. Но Зигмунд говорит, что обычно так и бывает. Пройдет время, и я все осознаю. А вообще так чудно! Анрэ Орелли и Зигмунд Фляйшман – банкиры. Умереть не встать!

31 августа 1959 года

У нас гостят проездом родственники – Клаус и Агнесс Верфель с детьми (Клаус – сын брата отца моей матери и теток). Весь вечер расспрашивали меня о моем банке: насколько успешно идут дела? Трудно ли этим заниматься? Все ли получается так, как я задумал? Иногда вопросы ставили меня в тупик. Конечно, на деле все оказалось совсем не так легко, живо и интересно, как нам с Зигмундом казалось за бутылкой вина в первый вечер… Трудности и препятствия возникают на каждом шагу, нам обоим не хватает знаний и опыта. Иногда совершенно не знаешь, как поступить. Но все-таки нам везет. Возможно, все дело в интуиции Зигмунда. Но, так или иначе, мы еще ни разу не приняли решения, о котором пришлось бы потом пожалеть. Так что жаловаться пока не на что.

4 ноября 1963 года

Вчера похоронили Зигмунда. Иногда мне кажется, что меня преследует какой-то злой рок… Мне еще нет тридцати, а уже довелось похоронить столько дорогих сердцу людей. Несмотря на отвратительную погоду, на кладбище собралась целая толпа. Евреи, немцы, итальянцы – все пришли проводить моего друга, сказать несколько слов о том, каким замечательным человеком он был, поддержать семью: вдову, маленьких дочерей, сестер. На бедных женщин нельзя было смотреть без слез, так они убивались по покойному…

Когда гроб почти засыпали землей, снова пошел дождь. Стоявшая рядом со мной женщина в шляпке с вуалью сказала, что это знак свыше – небеса вместе с нами оплакивают Зигмунда. Женщина показалась мне знакомой. Я заговорил с ней и понял, что это Эмма Штейн, вернее, теперь уже Эмма Айзенберг – она давно вышла замуж и покинула Лугано, но приехала на похороны Зигмунда. С кладбища мы ушли вместе и провели вместе ночь. Когда-то я бы и мечтать о таком не смел… А теперь на душе только горечь. Впрочем, я благодарен Эмме за эту ночь. Ей удалось хоть немного отвлечь меня от мыслей о моей невосполнимой утрате. Наверное, я никогда не смогу привыкнуть к тому, что Зигмунда больше нет рядом.

10 марта 1980 года

Сегодня на собрании служащих моего банка зашла речь о конкуренции. Один из клерков, молодой парень, разразился пламенной речью.

«Для нас такого понятия не существует, – заявил он. – В городе у «Лугано-Прайвит-банка» нет никаких конкурентов! Все давным-давно отстали от нас и плетутся в хвосте».

Я улыбнулся его наивности. Но счел нужным изобразить негодование: «Никогда так не говорите! Я сейчас скажу вам вещи, которые вы и без меня понимаете, но боитесь себе в этом признаться. Ведь конкуренция может быть не только внешней, но и внутренней. Банк – это система, где есть вертикали власти. В каждой вертикали существует человек, который находится на вершине. Таких людей несколько. Насколько бы они ни выглядели близкими друзьями, сидя за одним столиком в кафе и поглощая ленч, – на самом деле это совершенно разные люди, отличающиеся необыкновенной бесчувственностью по отношению друг к другу. У каждого из них своя карьера, свои бонусы. И если шеф банка приподнимется из-за стола и скажет: «Друзья мои, вот вам вилки, сражайтесь!» – уверяю вас, тот, кто останется жив, получит бонус сто процентов. Это и есть конкуренция в чистом виде. Но нам-то сто процентов нужно поровну поделить на тех, кто работает в банке… Не поровну, тут я, конечно, погорячился, а по справедливости. Конкуренция в родном коллективе не должна превращаться в войну за выживание! Зависть не может стать главным двигателем в машине банка. Конкуренция должна принимать формы взаимовыручки, взаимоподдержки, взаимной любви, наконец».

Воцарилось гробовое молчание – похоже, мои сотрудники были ошарашены. Первым очнулся все тот же молодой клерк:

«А если я скажу, что вы несправедливы, недодали мне причитающегося бонуса? Что тогда?»

«Тогда я вызову вас к себе и устрою головомойку за то, что вы вмешиваетесь в мои дела, – я обвел притихших сотрудников внимательным взглядом и улыбнулся: – Я действительно вызову вас в кабинет, разберусь досконально, и вы мне поможете в этом, – и, если я был не прав, попрошу у вас извинения».

В комнате снова воцарилась тишина. Потом Карл, один из моих заместителей, попытался перевести разговор на менее животрепещущую тему:

«Так как же все-таки с внешними конкурентами? Их нет или они есть?»

Я ответил:

«Нужно иметь на них нюх. Мы думали, что «Банк Принципиаль LMT» – наш надежный партнер по продвижению на рынок кассетных магнитофонов. А что вышло? Они нагло обскакали нас на повороте, и рынок оказался в их руках!»

«Словом, нужно постоянно держать себя в тонусе?

«Нужно держать себя в руках. Это прежде всего. Когда нас пригласили на банкет по случаю двадцатилетия «Банка Принципиаль», я пришел, сказал несколько прочувственных слов в их адрес, мы выпили с директором банка по фужеру дорогого вина, поговорили с ним о том, как нелегка жизнь, но я ни словом, ни намеком не дал понять, что мы недовольны тем, как они поступили с нами. Марку нужно держать. Но это не отменяет необходимости поквитаться с предавшим нас партнером. Это ясно? То, о чем мы с вами говорили, – это война, кровопролитный бой, хотя он идет неслышно».

26 июля 1982 года

Уже несколько дней со мной настойчиво искал встречи некто Михель Гавликовский, польский еврей. Сегодня мы, наконец, встретились и поговорили в кафе напротив храма Santa Maria Degli Angiol. Просидели больше трех часов. Скользкий тип этот Гавликовский, но сделанное им предложение насчет России выглядит очень заманчиво. В Советах положение нестабильное, функционеры чуют грядущие перемены и стараются пристроить свои деньги в банках за рубежом. Надо как следует все обдумать. И посоветоваться с Максом Цолингером, он очень толковый юрист.

1 марта 1983 года

Решено – я все-таки еду в Россию. Проведу там около двух месяцев, побываю в Москве и Ленинграде, а также во многих провинциальных городах с непривычными названиями – Кострома, Гжель, Рязань, Елец, Тамбов… И в том, так любимом Наташей Мценске. Разумеется, официальной причиной моего визита названы не дела, а стремление познакомиться с экспозицией русских музеев. Но только я один знаю о тайной причине своей поездки. Нет, это не переговоры с русскими функционерами – потенциальными клиентами моего банка. Это все еще теплящаяся в глубине души надежда разыскать Ее.

21 марта 1983 года

Сегодня посетил Музей изобразительных искусств, который русские почему-то называют Пушкинским, хотя никакого отношения к этому поэту музей не имеет. Потрясен шедеврами, которые довелось там увидеть. Особенное впечатление произвела на меня «Муза» Анри Руссо, я летел к ней окрыленный, как школьник на первое свидание. Провел почти целый день, глядя на Мари Лорансен, увековеченную Гийомом Аполлинером, на ее могучий торс в платье с оборками, на ее неуклюжую фигуру и ощущал нечто волнующее, серьезное и даже патетическое…

30 апреля 1983 года

Я в городе, о котором несколько раз упоминала Наташа и чье название я все-таки научился произносить – Мценск. Познакомился в музее с удивительным человеком. Это русский художник Семен Баклашев. Увидев, с каким интересом я рассматриваю картины примитивистов, он подошел, вежливо поздоровался и заговорил со мной на неплохом немецком. Мне он понравился с первого взгляда. Мы долго беседовали о живописи и архитектуре. Семен поразил меня отличным знанием зодчества Цюриха, Берна и даже моего родного Лугано. Этот русский знает имена швейцарских архитекторов, как имена близких родственников. Он рассказал, как встречался с разработчиками проекта железнодорожного вокзала в Берне, талантливыми молодыми ребятами, и узнал от них, что при расширении вокзала необходимо было снести часть близлежащего парка площадью около гектара. Перед проектировщиками встала задача возмещения городу причиненного экологического ущерба, и тогда было принято неординарное решение: сохранить часть старого парка, использовав конструкцию в виде монолитных железобетонных труб на крыше нового вокзала. И таким образом в центре Берна появились помещения для закрытых автостоянок под новым парком и кафе над ними – среди деревьев. Я был потрясен. Русский парень, никогда не бывавший в моей стране, сумел рассказать что-то новое о Швейцарии мне, ее коренному жителю! Я очень люблю бернский вокзал, не раз уезжал оттуда домой, в Лугано, и, казалось, знал о нем все…