Александр Сокуров - В центре океана [Авторский сборник] Страница 15

Каждого человека я вижу как равного.

В моей жизни был период, когда я думал, что я все знаю, что я — бог.

И из-за этого я потерял себя. Я сознавал, на что мы способны, только я забывал, что всё, на что мы способны, мы должны совершать, уважая других. Других людей.

В моей жизни был такой факт, когда меня случайно арестовали в Америке, я провел в камере сутки, и там ко мне относились как к неполноценному, как к цветному. И до сих пор это самое сильное впечатление в моей жизни.

Когда я вернулся в Нидерланды, во мне была злость, которую… да, невозможно описать. Злость, которая может поселиться в человеке, она, по-моему, почти безгранична.

Да… Я впал в депрессию, проспал девять месяцев, я не хотел больше выходить на улицу, я не хотел разговаривать. В конце концов я снова взял потерянную нить, я снова вышел на улицу. Теперь я могу сказать, что я стал лишь сильнее.

Знать, зачем я живу, я никогда не буду.

Но я могу… я… живу ради жизни, живу жизнью. Я хочу сказать, что я очень счастлив, что живу…

Я смотрю на его лицо и думаю: «Если ты так счастлив, зачем тебе нужен я — чужой, незнакомый, безмолвный?..» Но, глядя мне в лицо, он продолжал.

…И я верю в доброту человека, я также верю в жестокость, в плохую сторону человека. Я думаю, что оба чувства одинаково сильные. Но всегда есть выбор, у тебя всегда есть выбор между приветливостью и агрессией, а агрессия — более простой выход для людей. Приветливость — это… приветливость звучит вроде немножко, немножко, как в шестидесятые годы. Самое главное, по-моему, — это любовь, и если бы мне разрешили дать имя Богу, я назвал бы его Любовью.

Это та созидательная сила, которая стоит очень близко с ненавистью.

…Потом Марк замолчал. Я понял, что он сказал все, что хотел сказать, и я ему больше не нужен.

Молодой человек сидел напротив меня с закрытыми глазами.

Я, конечно, никогда больше не увижу его. Жаль.

Созидательная сила рядом с ненавистью… слишком по-человечески.

…Потом… потом я почувствовал живое тепло камней.

И я оказался в совсем другом месте.

Луна… и вокруг старые стены.

Старинная башня, маяк… А может быть, это остров?

И это какая-то крепость на острове?

Я по-прежнему был один, но меня кто-то направлял. И было это — и не ночь, и не рассвет…

…Потом было цветущее дерево на моем пути. Не в Японии ли я?

Стебли холодные, руки мерзнут…

Нет… Я не в Японии.

Коснулся белого соцветия — ледяные лепестки.

Испугался хрупкости.

Пошел прочь, не оборачиваясь.

Иду вдоль стены с вереницей одинаковых дверей. Иду, потому что иду.

Кто-то ведет.

Не спрашиваю.

…Потом внезапно открылась одна из дверей в стене, и я вошел внутрь.

…Потом была деревянная лестница. Какой-то богатый дом…

Полы скрипели. Почему-то одна рама была пустой.

Свет луны на стенах…

В тишине дома, который сам открыл мне двери, никто меня не встречал.

…Потом я разглядывал сюжет большой картины: вернулся корабль…

Разлука, наверное, была велика, и люди наконец-то встречаются… Кто-то идет вброд… но какая радость…

Жизнь — не другая… Радость, счастье — понятны…

А они, наверное, высматривают тех, кто еще на берегу.

…Потом я у дверей, и меня проводят через эти двери.

…Потом я ступаю по аккуратно расстеленной бумаге. Кто-то так позаботился о паркете.

…Потом был зал… В этом дворце, наверное, ремонт.

Кто меня сюда привел? Почему я здесь?

Картины…

Пейзаж. Река, парус. Тишина. Войти внутрь — и уже никогда не вернусь… Человеческая жизнь.

Зачем эта лодка пристала к берегу? Вода в реке чистая, пахнет травой…

Это вечер или утро?

Утро.

А что там?.. Коровы спят в траве. Большие глаза…

Кормилицы, вечные рабыни человеческие.

А что здесь?

Стены холодные…

Хочу идти быстрее, но что-то мешает… как будто могу пройти мимо чего-то важного для меня.

Я преодолел огромное пространство, и в мгновение я здесь… Но вокруг пусто… и темно.

И в этой раме нет картины…

Сквозняк.

Высокое окно…

Какая-то музыка…

Мне кажется, там кто-то прошел?..

Нет ли кого там? Нет? Нет…

…Потом я оказался около мельницы и наконец увидел людей.

Вот они… Они сидят в лодке… Вот так однажды сели и остались в родных местах, и этот вечер — их вечный день…

А мельница, наверное, на острове…

…Потом я попал в какой-то лабиринт.

До сего момента не понимаю, кто так вольно играет со мной…

На стене, но почти в углу странная картина в тяжелом золотом багете.

А это что? Улица города…

Но это же зима…

Они все как будто замерзли… Прошлое, видимо, было холодным временем, и вся эта красивая жизнь была такой красивой от жестокости ветров и холода небес…

Наверное, тогда Господь Бог особенно внимательно следил за жизнью людей и строго испытывал их…

Наверное, сейчас Он занят созданием нового мира — другого, совершенного, а наша жизнь идет самотеком.

…Потом… Какие-то звуки вокруг меня… Что под ногами тут?

Когда я переступил порог, я замер…

Это же «Вавилонская башня». Брейгель, Брейгель. Брейгель…

Что это? Мировоззрение или сама жизнь? Свобода — или мечта о клетке?

Кто они, строители этой башни? Христиане или язычники?

Какая разница… Христиане… Язычники…

…Башня Вавилонская, и лодки под парусами… Разумно… Одно для другого…

…Потом я подумал, что это, конечно, моя последняя встреча с «Вавилонской башней», и я сказал ей ласково «прощай».

Я боялся, что слишком обнаружу свою печаль, тоску расставания. Поэтому сразу и отвернулся.

…Потом я с трудом пошел туда, где видел свет…

Потом я увидел солнечную аллею…

Легкий, совсем добрый Ван Гог. Золотая аллея на резком осеннем ветру. Мгновение.

Но какое длинное.

…Потом мне послышались чьи-то легкие шаги, но я по-прежнему был совершенно уверен, что здесь один, и был уверен, что все это только для меня, иначе зачем было проносить меня через время, воду, через ветер по этим страшным дорогам, мимо брошенных деревень и замерзающих лесов.

Здесь, наверное, только что висели картины…

…А это зачем здесь?

…Потом вернулась Луна, она заставила меня обернуться…

Площадь старого города… летняя тишина… вечная жизнь…

…Не я ли когда-то написал эту картину, не я ли когда-то видел все это перед собой, каждое дерево, каждую тень?

…Я хорошо помню это небо…

Хорошо помню, потому что долго ждал, когда облако начнет удаляться от меня и я увижу его оборотную сторону и прочту, что там написано…

Если есть вера — небо живое…

Все мертво внизу? — все живо здесь, наверху!..

И все здесь легко…

Вечная жизнь…

1765 год. Питер Санредам…

А, да… это все же его работа… я же тогда стоял рядом с ним…

Вот справа стоял…

А это он дописал позже — в тот момент коляски не было…

А эти горожане… они на самом деле часто бывали здесь… о чем-то разговаривали.

…Деревья помню, но мне кажется, их было больше, а детей не помню…

Нет, нет…

Детей не было!

Вон то окно никогда не открывалось… Питер это придумал, никто не знал, кто здесь живет.

…И этого господина со шпагой я никогда не видел…

Площадь Марии.

Это площадь Марии.

Краска высохла, и все остановилось.

Все неподвижно, пока мы все или некоторые из нас не вернемся в этот город…

Все будет так же неподвижно…

Так, может быть, вернуться?

Только как?

Часы-то остановились.

Так запустим… запустим…

Башня…

Тени неподвижны… солнце уже далеко ушло. Не вернуть…

А холст еще теплый!

Свет Луны погас.

И в темноте мне некуда было идти.

И незачем.

ВОСТОЧНАЯ ЭЛЕГИЯ

…Всё как во сне…

Я вижу облака… туман…

…сосновый лес…

…знакомый берег моря…

…И тяжести на сердце нет.

На море лунный свет.

Мне кажется, что меня кто-то позвал…

Темный лес, белые стволы берез.

…Нет, никого нет…

В море появился остров…

Из ничего, из соленых брызг и пены, из чьего-то желания.

А на острове появляется лестница — и путь наверх по ее каменным старым покусанным ступеням…

…И вот я уже на острове…

Старая каменная лестница…

Огромные криптомерии…