Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара Страница 15

Внутри театр напоминал ленивый муравейник – таджики и молдаване с места на место таскали стройматериалы, играли в карты-нарды, ругались, спорили, курили. Раз в неделю приезжал Вкуснятина и угрожал всех уволить. Закипала деятельность: в кратчайшие сроки возводились новые стены, разрасталась электросеть и отопительная система – и лишь post factum выяснялось, что в стенах забыли сделать дверные проемы, а провода и трубы никуда не ведут.

Это зазеркалье по-настоящему угнетало: я не мог привыкнуть к тому, что самый благородный и самоотверженный труд здесь – все равно сизифов. Я все больше убеждался, что у России две беды: равнодушие и ремонт.

***

Когда я заключал пари с Петром, я был уверен, что надуваю его. «Чего проще! – думал я. – Прикинусь маляром на месяц, сменю обстановку, разберусь с долгами, а потом, наверно, вернусь к мольберту со свежей головой и нулевой кредитной историей». Но – вот так новость! – похоже, я угодил в собственный капкан: мои силы иссякли уже через неделю. Еще совсем недавно мне казалось, что – несмотря на сомнения и упреки дяди Вани – я все же, скорее, «правоимеющий», чем «тварь дрожащая», а теперь, надышавшись толуолом, ударившись башкой о «дно», я впервые в жизни чувствую себя беспомощным. И та моя заготовленная «пламенная речь» в кафе (об Икаре), которую я сам считал честной лишь на треть, в которую я отказывался верить, сегодня все чаще и все громче звучит у меня в голове.

– Мне трудно это признавать, Петя, но ты победил. Похоже, мне все-таки придется читать лекции для твоих оболтусов. Потому что марать стены я больше не могу.

***

На лекцию я опоздал. Специально. Я надеялся, что студенты не дождутся меня и сбегут через десять минут. И каково же было мое удивление, когда, заглянув в аудиторию, я увидел, что все на месте.

Заметив меня, молодежь шумно поднялась с мест. Я махнул рукой, и они с еще большим грохотом упали на скамейки.

– Скажу сразу: я не лектор, но тем не менее должен прочитать вам лекцию. Все потому, что я проиграл спор вашему преподавателю, Петру Иванычу. А вы – мое наказание. Вопросы есть?

Один из студентов в третьем ряду поднял руку.

– А в чем была суть спора?

– Суть спора была в том, что я его проиграл. Остальное не важно. Еще вопросы? Да, говорите.

– Петр Иваныч предупредил нас, что вы опоздаете. Еще он сказал, что вы многому можете нас научить.

– Он соврал. Еще вопросы?

– Да, он предупреждал, что вы так скажете. А еще он просил передать вам вот что, – студент взял бумажку и прочитал с нее: – «Если попытаешься саботировать лекцию, я расскажу всем о том, что случилось в Питере в 2003-м».

Студенты уставились на меня, ожидая комментариев. Я ощутил знакомый прилив стыда. Вот так всегда – один раз сделаешь глупость, и потом всю жизнь за нее расплачивайся.

– Что ж, – сказал я, – тогда начнем, пожалуй. Задание номер один: поднимите руку те, кто знает, как включить проектор!

– Он включен.

– А? – я оглянулся и увидел, что над доской уже светится белый экран. – Прекрасно.

– Простите! – тот же студент в третьем ряду.

– Что?

– Вы не представились. Как нам вас называть?

– Мое имя – Андрей Андреевич Карский. Я эксперт по определению подлинности предметов живописи. Занимаюсь в основном русскими пейзажистами и специализируюсь на одном из них – на Дмитрии Михайловиче Ликееве. Слышали о таком? Ну и ладно. Сейчас услышите. Именно ему будет посвящена первая лекция. И четыре следующих. Если честно, я считаю, что рассказ о моей профессии можно уместить и в одну лекцию, – даже в одно слово: «скукотищ-ща», – но так как лекций должно быть пять – я решил, что просто пять раз прочитаю вам первую лекцию. И не надо так на меня смотреть, это не я придумал, что повторение – мать учения.

Снова поднятая рука в третьем ряду.

– О господи, что еще?

– Вы так и не ответили: что случилось в Питере в 2003-м?

По аудитории прокатился сдавленный смешок. Студенты снова уставились на меня. Я достал из рюкзака пачку слайдов, вставил их в проектор и нажал кнопку на пульте – на белом экране возникло изображение: две картины.

– Вот первый слайд. Что вы видите?

– Картины.

– Браво, Шерлок! Я спрашиваю, что именно вы видите?

– Это «Наводнение» Дмитрия Ликеева, – сказала девушка в первом ряду.

– Верно, – кивнул я. – А вторая картина?

– Так же самая.

– Нет. Одна из них подделка. Вы ведь изучаете живопись. Ответьте мне на такой вопрос: чем слово «подделка» отличается от слова «копия»?

Молчание, и – с задних рядов:

– Ничем.

– Неправильно. Разница между «подделкой» и «копией» проста: первая пытается выдать себя за оригинал, вторая открыто заявляет о своей вторичности. Это ясно? Отлично. Идем дальше: попытайтесь ответить на следующий вопрос: чем оригинал отличается от подделки?

Смущенное молчание, и снова – с дальнего ряда:

– Оригинал дороже!

Всеобщий смех.

– Браво, Шерлок! – сказал я, дождавшись тишины. – Еще варианты?

– Оригинал лучше нарисован, – подала голос девушка из первого ряда.

– Нет. Главное, что должен знать эксперт: оригинал не обязательно нарисован лучше подделки. Я видел имитации, по исполнению не уступающие оригиналам. Кто-нибудь из вас знает, кто такой Ханс Ван Меегерен?

Молчание.

– Запишите это имя, – я взял мел и накарябал на доске имя голландца. Аудитория наполнилась шелестом открываемых тетрадей.

– Х-а-н-с. В-а-н. М-е-е-г-е-р-е-н. Голландский живописец, самый талантливый фальсификатор двадцатого века. Он подделывал Вермеера, и его имитации были настолько точны по исполнению, что когда он признался, никто не поверил ему. Обязательно прочтите его биографию – весьма поучительно. Итак, может, кто-нибудь все-таки ответит мне: чем оригинал отличается от подделки?

Снова неуверенный голос с задних рядов:

– Оригинал самоценен?

– Ну… – я развел руками. – Это скорее философский ответ, конечно. Но, в целом, верно. Имитация паразитирует на оригинале, она существует лишь за счет него. Это можете не записывать.

– А можно спросить? – поднятая рука в последнем ряду.

– Да, говорите.

– Так что же все-таки случилось в Питере в 2003-м?

Снова смех в аудитории. Я устало вздохнул и прищурился, стараясь разглядеть шутника. Скользнул взглядом по лицам – и вдруг оцепенел. Там, в углу, за самой дальней партой, возле двери, сидела она – Катя. Я сразу узнал эти рыжие прямые волосы и косую челку, скрывающую пол-лица. Она упорно писала что-то в своей тетради. Мои мысли спутались – в последний раз я видел ее – когда? Когда это было? – два, нет, три года назад – в аэропорту «Домодедово» – она стояла с чемоданом в очереди к терминалу с надписью «Лондон, Хитроу». Откуда она здесь? Когда она вернулась? И она ли это вообще?

– Андрей Андреич?

Я тряхнул головой.

– А?

– Я спросил: что случилось в Питере в 2003-м?

Я посмотрел на шутника и, стараясь сохранить твердость тона, произнес:

– В 2003-м году Санкт-Петербургу исполнилось ровно 300 лет. А теперь вернемся к нашей теме. Запишите первый пункт: рентгенография – это первое, что делает эксперт, когда к нему попадает сомнительная картина. Он делает рентгеновский снимок, чтобы получить информацию о структуре красочного слоя, – я отчаянно старался не разглядывать дальние ряды, чтобы не встретиться взглядом с ней. С ней. С ней. Я просто нажал кнопку на пульте, и на экране появилось новое изображение. – Вот второй слайд. Те же две картины, точнее – их рентгеновские снимки. Что вы видите?

– Они разные.

– Браво, Шерлок! Еще варианты?

– Левый снимок светлее.

– Верно. Что это значит?

Зачем она приехала? Зачем?

– Художник использовал более плотные виды красок?

– Ве-ерно, – я посмотрел поверх очков на девушку в первом ряду. – Откуда вы знаете?

– Я читала учебник.

– Ах да, учебник. Их еще читают? Что ж, ладно, вы молодец. Что вы еще можете сказать об этих снимках?

Девушка смущенно опустила взгляд.

– Ничего.

– Верно, – сказал я. – Ничего. Потому что на самом деле рентгенография – это не панацея от всех болезней. (Зачем она приехала?) В течение всего времени обучения вам будут вбивать в голову информацию о самых разных технических приемах обнаружения подделок: инфракрасное излучение, например, выявляет первоначальный рисунок автора, сделанный карандашом и скрытый под слоями красок. Ультрафиолет вызывает люминисценцию лака, которым покрыт авторский слой картины. Проблема в том, что все это – лишь техника. А технику легко обмануть. Именно поэтому так важно, чтобы вы – вы все! – научились видеть настоящие вещи собственными глазами, без помощи всех этих прибамбасов. (Зачем она приехала?) Любой математик должен уметь складывать и делить семизначные числа вручную, без всяких калькуляторов – иначе он хреновый математик. И точно так же любой искусствовед должен уметь видеть технику мазка и оттенки красок невооруженным глазом. Знайте главное: разница между художником и имитатором заключается в том, что второй целиком зависит от приемов первого. (Что она здесь делает?)  И это всегда – всегда! – проявляется в деталях: в игре светотени, в морщинах, складках одежды. У настоящей картины есть характер. Именно по «характеру» эксперт может отличить имитацию от оригинала, – я нажал кнопку на пульте, и проектор выплюнул на экран третий слайд. – Перед вами еще одна картина Ликеева «Возвращение Платона в Академию» и, соответственно, ее подделка. На первый – да и на второй – взгляд они идентичны. Рентгенография здесь не поможет, ведь имитатор постарался на славу: он использовал краски той же плотности, что и мастер, и даже умудрился состарить холст (о том, как он этого добился, мы поговорим на следующей лекции). (Что ей нужно?) Но если вы приглядитесь, вы увидите, что на левой картине контраст между светом и тенью сильнее – она более тщательно прорисована. А теперь ответьте: какая из картин – оригинал?