Итало Кальвино - Невидимые города Страница 15

Год за годом я наблюдал, как ров, рябина, ежевичник исчезали за спокойными улыбками между подрагивавших круглых щек, скрывавших челюсти, которые разжевывали листья. Кто бы мог предположить, что на таком клочочке с кукурузой может поместиться столько человек, особенно если они сидят обняв колени и не шевелятся! Должно быть, их еще гораздо больше, чем на первый взгляд: я видел, на холме толпа делалась все гуще, но с тех пор, как те, что на мосту, усвоили привычку залезать друг другу на плечи, заглянуть за них никак не удается.

Наконец, в этом году, приподняв занавеску, я увидал одни сплошные лица: сверху донизу, от края и до края, рядом и вдали видны замершие круглые приплюснутые физиономии с едва заметными улыбками да еще кисти рук, лежащие на плечах тех, кто впереди. Не видно даже неба. Так что от окна мне лучше отойти.

Передвигаться, впрочем, нелегко. Ведь в комнате нас двадцать шесть, и, делая шаги, я поневоле беспокою тех, кто примостился на полу; приходится протискиваться меж коленями сидящих на комоде меж локтями тех, кто попеременно прислоняется к кровати; к счастью, подобрался обходительный народ.

Скрытые города. 2

Жизнь в Раисе счастливой не назвать. Прохожие на улицах сжимают кулаки, браня ревущих чад, стоят у парапетов набережных, сдавливая виски, после того как пробудились утром от одного кошмара, чтобы погрузиться — наяву — в другой. Хорошо, если сидящие, склонившись, в тех местах, где то и дело попадают себе по пальцам молотком или укалываются иголкой, или над неверными расчетами в учетных книгах лавочников и банкиров, или перед чередой пустых стаканов, не окинут тебя искоса угрюмым взглядом. В домах еще похлеще, и не обязательно входить туда, чтоб в этом убедиться: летом из открытых окон далеко разносятся проклятья и звон расколотой посуды.

При всем при том в Раисе всегда сыщется ребенок, улыбающийся из окна собаке, вскочившей на навес, куда упал кусок поленты, выроненной каменщиком, что с лесов воскликнул: «Прелесть, дай и мне макнуть!», обращаясь к молоденькой хозяйке остерии, которая протягивала вверх тарелку соуса, довольная, что может услужить торговцу зонтиками, под увитым зеленью навесом отмечавшему удачную сделку, каковой нельзя не счесть продажу кружевного белого зонта, купленного, чтобы пофорсить на скачках, светской дамой, воспылавшей страстью к офицеру, что, беря последнюю преграду, одарил ее ликующей улыбкой,— впрочем, еще больше рад был его конь, взлетавший над препятствиями, глядя, как летает рябчик, радуясь, что выпущен из клетки живописцем, счастливым тем, что так искусно выписал все перышки его, краснеющие и желтеющие на миниатюре, украсившей страницу книги, где философ утверждает: «И в унылом городе Раиса есть невидимая нить, которая на миг соединяет живые существа и тут же исчезает, чтобы снова протянуться меж подвижных точек, прочертив другие мимолетные фигуры, так что в каждый миг в несчастном городе сокрыт счастливый город, и не ведающий о своем существовании».

Города и небо. 5.

Хитроумное устройство Андрии сообразует направление каждой ее улицы с орбитой той или иной планеты, а форму зданий и мест общественного назначения — с очертаниями созвездий и положением ярчайших звезд: Антареса, Капеллы, Альфераца, Цефеид. Календарь этого города есть результат соотнесения планов работ, обрядов и торжеств с картами звездного неба соответствующего числа, так что земные дни с небесными ночами как бы отражаются друг в друге.

Благодаря тщательной регламентации жизнь города течет так же спокойно, как и движение небесных тел, приобретая непреложность явлений, людям неподвластных. Желая похвалить искусные творения» местных жителей и живость их умов, я позволил себе заявить:

— Я хорошо вас понимаю: ощущая себя частью неизменных небес, деталями безукоризненного механизма, вы стараетесь не привносить в свой город и в свои обычаи ни малейших изменений. Андрия — единственный из виданных мной городов, которому не следует со временем меняться.

Они в недоумении переглянулись:

— Почему же? Кто это сказал? — и повели меня показывать висячую улицу, которую недавно проложили над бамбуковою рощей, театр теней, сооружаемый на месте собачьего питомника, переместившегося в бывший лазарет, закрытый после излечения последних зачумленных, только что открытые речную гавань, статую Фалеса, горку для тобоггана.

— А не нарушают эти новшества астральный ритм города? — спросил я.

— Соответствие меж нашим городом и небом столь полно,— был ответ,— что любые изменения в Андрии приводят к каким-то новшествам и среди звезд.

Их астрономы после каждой перемены в Андрии, вглядываясь в телескопы, извещают о рождении новой звезды, о пожелтении далекой красноватой точки на небосводе, расширении туманности или закручивании спирали Млечного Пути. Любая перемена вызывает череду других — и в Андрии, и среди звезд, поэтому и небосвод, и город постоянно изменяются.

Что до натуры местных жителей, то следует назвать два их достоинства: уверенность в себе и осмотрительность. Убежденные, что всякое городское новшество влияет на рисунок неба, они перед принятием любых решений взвешивают риск и вероятную пользу для себя, для всех сущих городов, для мироздания.

Непрерывные города. 4.

Ты упрекаешь меня в том, что каждый мой рассказ мгновенно переносит тебя в самый город, а о том, что простирается меж городами,— море, поля ржи, болота или лиственничные леса,— я никогда не сообщаю. В ответ я расскажу тебе одну историю.

В славном городе Цецилия я встретил как-то козопаса, гнавшего вдоль самых стен домов трезвонившее колокольчиками стадо.

— Благословенный небесами,— останавливаясь, обратился он ко мне,— не скажешь ли ты, что это за город?

— Да не оставят тебя боги! — воскликнул я.— Как можно не узнать достославную Цецилию?

— Не взыщи,— сказал он,— я пастух, перегоняю коз от пастбища к другому. Случается нам проходить и через города, но мы не различаем их. Спроси название любого пастбища — я знаю все: Луг среди Скал, Зеленый Склон, Трава в Тени. А города для меня безымянны, это разделяющие пастбища места без зелени, где на перекрестках мои козы, пугаясь, разбегаются и мы с собакой мечемся, стараясь удержать их вместе.

— В отличие от тебя, я узнаю лишь города и не способен различать то, что их разделяет,— ответил я.— Там, где нет людей, все травы и все камни кажутся мне на одно лицо.

С тех пор прошло немало лет; я побывал во многих городах, изъездил континенты. Раз, шагая меж одинаковых домов, я заблудился. Обратился к встречному:

— Да хранят тебя бессмертные, не скажешь ли ты, где мы?

— В Цецилии, а где ж еще? — ответил он.— Ходим, ходим с козами по улицам ее и все никак не выйдем...

Несмотря на длинную седую бороду, я узнал его — это был тот пастух. За ним тянулось несколько облезлых животин — настолько тощих, что уже и не смердели. Они щипали грязную бумагу из мусорных баков.

— Не может быть! — воскликнул я.— Я сам, бог весть когда, вступил в пределы города и с тех пор иду по улицам, иду... Но от Цецилии он очень далеко, а я еще не вышел за его пределы.

— Все смешалось,— отвечал мне козопас,— теперь везде Цецилия. Здесь некогда была Лужайка Мелкорослой Сальвии. Мои животные узнали ее по траве на разделительном газоне.

Скрытые города. 3.

Сивилла, спрошенная о судьбе Мароции, изрекла:

— Вижу я два города: один — крысиный, другой — ласточкин.

Пророчество истолковали так: ныне Мароция — город, где все рыщут по клоакам, точно стаи крыс, вырывающих друг у друга из зубов объедки, выпавшие из пастей более грозных их собратьев; однако начинаются иные времена, когда в Мароции все примутся летать, как ласточки в летних небесах, перекликаясь будто забавы ради, демонстрируя в паремии виртуозные фигуры и очищая воздух от комаров и мошкары.

— Пора крысиным временам закончиться и воцариться ласточкиным,— заявляли самые решительные. В самом деле, невзирая на угрюмо-убогое главенство крыс, чувствовалось: в людях, которые не слишком на виду, подспудно зреет нечто схожее с порывом ласточек, легкими взмахами хвоста указывающих, где воздух чист, а лезвиями крыльев прорезая кривую раздвигающегося горизонта.

Прошли годы, и я вновь попал в Мароцию; здесь полагают, что пророчество Сивиллы давно исполнилось: былые времена забыты, новые в разгаре. Город, безусловно, изменился, и, возможно,— к лучшему. Однако если я в Мароции и видел что-то похожее на крылья, так это только подозрительные зонты, нависшие под глазами жителей, глядевшими из-под тяжелых век; есть люди, верящие, что они летают, но в лучшем случае им удается оторваться от земли, размахивая обширными, как крылья летучей мыши, полами пальто.