Анатолий Калинин - Запретная зона Страница 15

– В самом деле профан. Слышу; как будто действительно розы, но я всегда был уверен, что они только весной цветут.

– Тише. Здесь живет Греков.

– Нет, ты посмотри, Тома, на этот куст, на который падает свет. Я еще не встречал таких крупных. Сейчас я тебе нарву.

– Но здесь же живет Греков, – понижая голос, повторила Тамара.

– До него в этом доме жили другие люди, кто-нибудь из тех, кто теперь переселился отсюда, и розы принадлежали им.

– Нет, мне говорили, что Греков каждый раз, переезжая с места на место, возит с собой любимый сорт роз.

– Кто бы мог подумать? – с удивлением сказал Игорь. Он уже взялся за колья полисадника, чтобы перемахнуть на ту сторону, и остановился.

, – Посмотри, а эти пять растут вместе. Целый букет! – с чисто женской непоследовательностью закричала Тамара.

И этого оказалось вполне достаточно, чтобы тот, кто уже начал колебаться, перестал колебаться.

– Сейчас, – ответил он так же быстро, как перемахнул через палисадник, спрыгивая на мягкую, не далее как вчера вечером политую землю.

Нет, этого Греков уже не мог позволить. Выступая из своего укрытия, он уже совсем готов был обнаружить свое присутствие самым решительным образом, если бы не слова Игоря:

– Конечно, если сам посадил, то с моей стороны это действительно подло. Но если бы Василий Гаврилович был теперь здесь, он бы ни за что нам не отказал.

– У них еще свет в окнах. – Тамара Чернова, волнуясь, с этой стороны частокола подавала советы. – Ты не только с того куста рви, чтобы не так было заметно. Нет, на нем, пожалуй, самые крупные.

– И самые колючие. А, ч-черт!

– Ты что, решил все оборвать?! Я всегда считала, что Греков к тебе относится лучше, чем к кому-нибудь из других ребят, а ты его грабишь.

– Во-первых, я режу через одну, даже через две. Нельзя же, чтобы только они с Валентиной Ивановной радовались им. Собственность на красоту – самый худший вид собственности… К чему не вынудит любовь, – не то в шутку, не то всерьез заключил Игорь.

– Пора бы людям уже придумать какое-то другое слово, – презрительно заметила Тамара.

Игорь, орудуя ножиком в палисаднике, вскрикнул:

– Они кусаются!

– Не жадничай.

– Чем яростней шипы, тем ярче розы.

– А это уже из стихов Вадима Зверева. – Она пригрозила: – Сейчас я уйду!

Только после этого он послушался ее и, протягивая ей через палисадник лохматую охапку, сказал:

– Слово, Тамара, другое придумать можно, а…

Она немедленно перебила его:

– Кажется, мы с тобой уже условились.

Тем же путем перепрыгнув через частокол, Игорь очутился на улице. Лезвием света, падавшего из окна на кусты роз, прихватило й их лица: его большой чистый лоб под строгим, аккуратным зачесом ярко-каштановых волос, темные и, пожалуй, не в меру крупные, скорее, девичьи глаза и ее тоже каштановую с локонами головку.

– Все наши девчата в общежитии лопнут от зависти, – говорила она, прижимая к себе розы, на которые безропотно смотрел из своего укрытия их подлинный владелец.

И когда они уже отдалились от Грекова по улице, сопровождаемые запахом роз, увлажненных ночной росой, до его слуха донеслось:

– Хорошо, Тамара, будем как условились.

Да это был тот куст. Тамара лишь немного ошиблась: все другие кусты три года назад посадил под окнами дома Греков, а этот посадила Валентина Ивановна. Впрочем, это было одно и то же и теперь уже не имело значения.

За его спиной по безлюдной улице прошуршала автомашина. Повернув голову, Греков увидел, что она остановилась у большого столба с лампой, вокруг которой метались мошки. Человек, вышедший из машины, направился, пересекая площадь, к женскому общежитию. Несмотря на то что он старался держаться за кругом света, распространяемого пятисотсвечовой лампой, Греков узнал Гамзина. Только у него на стройке и был такой же, как у Автономова, плащ. Гамзин пересек площадь, нагнулся и, что-то подняв с земли, бросил в окно второго этажа общежития. Должно быть, маленький камушек, мельчайшую гальку, потому что стекло в окне звенькнуло совсем тихо. Гамзин постоял под окном, еще раз нагнулся и снова бросил камушек. На этот раз стекло задребезжало громче. Тотчас же половинки окна распахнулись на две стороны. Заспанный девичий голос произнес на всю площадь:

– Тамарка, тебя уже другой вызывает. Еще стекло разобьет.

Гамзин шарахнулся за угол общежития, но голова его выглядывала из-за водосточной трубы. В окне забелело лицо. Издали Грекову было не разглядеть, чье оно, но в том, что Гамзину отвечала Тамара Чернова, он уже не сомневался.

– Идите, Борис Аркадьевич, домой.

– Только на полчаса. – сказал Гамзин.

– Нет, – ответила Тамара, и ее рука потянула внутрь половинки раскрытого окна.

Но следующие слова Гамзина тут же заставили ее отказаться от этой попытки.

– Мы сможем до утра успеть на катере в станицу и обратно.

Оставалось только недоумевать, каким образом эти слова Гамзина могли поколебать решимость Тамары Черновой. Внезапно надломленным голосом она обронила:

– Сейчас.

Минут через пять ее фигура показалась из двери общежития, зябко кутаясь в легкую жакетку, и Гамзин, обняв ее рукой за плечо, повел к машине. Хлопнула дверца. Вслед за этим на всю площадь ужаснулся голос из окна второго этажа общежития:

– Девочки, она опять с ним поехала.

Нащупывая ключом замок в двери своего дома, Греков слышал, как машина проехала за его спиной и повернула за угол в сторону порта. Скользящим светом фар осветило кусты роз. Нет, не совсем был оборван этот куст. Несколько роз рука Игоря Матвеева великодушно пощадила, и они зияли среди обломанных ветвей, как темные раны.

Сняв на террасе сапоги, Греков на носках прошел через столовую, где спал Алеша, к себе в комнату и, прикрыв дверь, повернул выключатель.

Тот из прохожих, кто шел бы в этот час мимо дома Грековых, увидел бы, как осветилось у них угловое окно, а другое, на противоположном крыле дома, погасло.

29

– А я и не знал, Греков, что ты такой недальновидный.

Вдвоем Автономов и Греков весь день и половину ночи пробыли вместе на акватории порта будущего моря, на строительстве камер шлюзов и теперь, отпустив машину, пешком возвращались по левобережному крылу плотины в поселок. Усталые, долго шли молча, прислушиваясь к шороху песка под ногами. Местами он шуршал сухо и звучно, а местами, где только что был намыт, шипел. Там, где они проходили, следы сразу же заполнялись водой.

Автономов первый нарушил молчание.

– К нам приезжает из Москвы не кто-нибудь, а сам Доброхотов и едет, конечно, не ради экскурсии, а затем, чтобы написать очерк о великой стройке для «Правды», – и встречает в лице партийного руководства такой прием. Но литературные знаменитости, как тебе должно быть известно, народ тонко-шкурый…

Умел Автономов, как по лезвию, вести разговор. Конечно, это от Гамзина он уже успел узнать, что произошло в доме у Лилии Андреевны, но пока так и нельзя было понять, к чему теперь клонит. То ли не прочь поиронизировать над столичной знаменитостью, то ли действительно недоволен.

– Всего-навсего застольный обмен мнениями.

Автономов подхватил:

– После которого он сел в свой лимузин и обратным курсом…

Вот теперь можно было твердо сказать, что Автономов недоволен и делает Грекову выговор за то, что так обошлись с знаменитым гостем.

– Оставив хозяев, – подхватил и Греков, – под угрозой очутиться в его очерке в «Правде» совсем в ином фокусе, чем им бы хотелось.

Автономов остановился, закуривая. Трепещущим пламенем озарились его небольшие бурые усы.

– А ты как же хотел? – спокойно спросил он, снова шагая рядом с Грековым по плотине. Ночь была душной, но намытый земснарядами песок дышал свежестью. – Назови мне хоть одного человека, который хотел бы, чтобы узнали его не с лучшей стороны. Если мы с тобой патриоты своей стройки…

– Это, Юрий Александрович, смотря что понимать под словом «патриот»…

– Здесь двух ответов быть не может. Самая плохая хозяйка спешит показать гостям не сор по углам; а пироги на столе!

– Не знаю, как плохая, а хорошая,. по-моему, сперва спешит вымести сор.

– И на этом основании ты решил вдохновить столичного гостя своей идеей фикс, да? А он теперь вернется в Москву и начнет всем рассказывать, как его хотели сориентировать.

– Если всего бояться…

Автономов мотнул головой так, что с его папиросы посыпались искры.

– Я, как ты знаешь, ничего не боюсь. Но и забывать не рекомендовал бы, что и в застольном разговоре каждый из нас остается тем, кто он есть. Эта Цымлова всего-навсего женщина, ей позволительно все что угодно лепетать, а твое слово имеет резонанс. И да позволь мне теперь несколько по-иному воспринимать кое-какие другие факты, к которым ты как начальник политотдела имеешь прямое отношение.

– Например?

– Например, не далее как сегодня утром ко мне прямо в управление заявляется эта красавица Чернова и требует – не просит, а требует, – чтобы я дал ей в помощницы… Кого бы ты думал?