Ольга Погодина-Кузьмина - Адамово яблоко (журнальный вариант) Страница 15

Потом Игорь хотел подняться и принять душ, но усталость пересилила брезгливость и, натянув на голову одеяло, он уснул.

Утром, когда отчим уехал в гараж за машиной, а тетка ушла за хлебом, перед этим сунув Игорю спасенный из ведра пакет с дизайнерским костюмом, Игорь смог позвонить Денису. Тот ждал звонка.

— Слышь, чего было! Комаров с Ренатом так обделались, даже приятно посмотреть…

Захлебываясь от избытка злорадных чувств, Денис рассказал, как Боря с Ренатом и ещё двое «стареньких» пожаловались на Игоря и потребовали его наказания. Но Василий собрал всех и объявил, что Комаров уволен, а Ренат и другие доносчики оштрафованы на половину зарплаты. Про костюм не вспомнили, но кто-то из девчонок видел, как Игорь уехал с Марковым, и теперь все обсуждают эту тему.

— Кстати, вот интересно, — проговорил Денис задумчиво, — эти штрафы, на которые Василий нас опускает, куда они идут? Прикинь, он же никому не отчитывается — взял, и двести зеленых на кармане. Денис никак не мог побороть провинциальный говор, и теперь у него получалось смешно — «узял». Он как-то признался, что решил дружить с Игорем, чтобы перенимать правильную речь.

— Ты говорил, у тебя сосед съезжает из квартиры? — спросил Игорь, который ещё с вечера обдумывал своё нерадостное будущее. — Пока не нашел никого? У меня с теткой траблы. Можно, поживу у тебя дней пять?

— А чего тебе Измайлов квартиру не снимет? — поинтересовался Денис. — Нет, ты живи, без вопросов. Но мне надо хозяев предупредить.

— Я заплачу половину за месяц, — предложил Игорь и, расслышав, как кто-то открывает входную дверь, поторопился попрощаться. — Извини, мне тут надо идти. Ты будешь дома вечером? Тогда я приеду.

Дядя Витя позвал из коридора:

— Возьми пакеты. Мясо — в холодильник. Не в морозилку только, вниз. И включи мне свет в ванной…

Руки у него были испачканы машинным маслом, рукава засучены выше локтей.

— Аккумулятор ставил, изгадился. Готов? Заверни с собой пару бутербродов, пока переоденусь.

Он вышел свежий, повеселевший, в новой белой рубашке, как будто собрался не на кладбище, а на парад.

— Поехали. Время поджимает.

И, подгоняя Игоря, похлопал его по спине, провел ладонью по плечу возле шеи, сильно сжал предплечье, ощупывая бицепс.

День был солнечный и ветреный. Полуистлевшие желтые листья налипли на крышу машины. Букет осенних хризантем на заднем сиденье источал горьковатый аромат. Отчим кивнул на пакет, лежащий рядом с цветами.

— Посмотри там, тебе привез. Японка. Тридцать месяцев гарантии… У нас таких пока не продают.

Игорь вынул из пакета коробку с видеокамерой.

Еще полгода назад он бы жил радостью нежданного подарка несколько дней, как было когда-то с велосипедом и компьютером. Но теперь не получалось даже изобразить любопытство: у Георгия была почти такая же камера, Игорь научился пользоваться ею в Испании.

— Инструкцию прочитай сначала, — потребовал отчим, и Игорь развернул книжицу, делая вид, что разбирает английские слова. Вместо этого он украдкой разглядывал профиль дяди Вити — прямой нос и округлый подбородок с ямочкой, крупное ухо, выступающий кадык — и думал, что отчим чем-то похож на мраморные бюсты умерших людей в музее, которые глядят прямо в лицо друг другу пустыми белыми глазами.

— А ты не рад мне, как я вижу. Да, мартышка? — вдруг обратился к нему отчим.

— Рад, — ответил Игорь и снова взял в руки камеру. — Спасибо.

— Папа, — подсказал тот. Он почему-то любил, чтобы Игорь называл его отцом.

— Спасибо, папа, — повторил Игорь и отвернулся к окну.

У входа на кладбище построили часовню из красного кирпича, и её крыша сверкала цинком. Оглядывая ровные ряды могил, тянущиеся почти до самого горизонта, Игорь подумал о том, как схоже это расчерченное пространство с однообразием городских новостроек.

Он всю жизнь прожил в спальных районах — сначала с матерью в общежитии, потом с отчимом в сером бетонном доме. Из их окон были видны точно такие же типовые многоэтажки. План судьбы, намеченный для Игоря дядей Витей, был вычерчен по тому же ординару.

— А что замок висит? — спросил отчим у рабочих, показывая на новенькую часовню.

Могильщики, крепкие парни в оранжевых безрукавках, заулыбались, переглядываясь.

— У Господа Бога выходной, — ответил, щурясь на солнце, один.

— Отпуск за свой счет, — поддержал шутку другой.

Дядя Витя отдал Игорю цветы, взял пакет с бутербродами, камеру, и они двинулись вверх по заасфальтированной просеке, разрезающей участок кладбища на две ровные части.

Игорь первый вспомнил ориентир — гранитный обелиск, как палец торчащий среди одинаковых низких песчаных плиток, — и за обелиском увидел сухой веночек над поблекшей фотографией. Он подумал, что в такой солнечный день смерть не кажется страшной и умирать проще, чем в пасмурную погоду или зимой.

Могила заросла сорняками. Вынув перочинный нож, дядя Витя начал срезать кусты цикория в ограде. Игорь зачерпнул в канаве ржавой воды, установил банку с цветами перед портретом, вминая донышко во влажную глину. Затем они сели на скамейку; отчим достал из пакета бутерброды, «маленькую» и три стакана, плеснул в каждый немного водки. Они выпили молча, не чокаясь. Дядя Витя вынул сигарету и протянул пачку Игорю.

— Да бери, что ты жмешься. Знаю же, куришь, все вещи пропахли. И водки выпей ещё, ты же не за рулем.

Вдалеке, у кромки кладбища, над голыми тополями кружили стаи ворон, ветер разносил их грай; тучи быстро плыли в небе, шелестела сухая трава. Солнце немного пригревало лицо.

Игорь закурил, читая надписи на соседних памятниках, машинально подсчитывая разницу между датами рождений и смертей. Получалось, что мать самая молодая из лежащих рядом.

— Ничего не хочешь мне сказать? — наконец спросил отчим, глядя куда-то поверх крестов.

— Про что? — пробормотал Игорь.

— Например, чем ты ещё занимался на этой работе. И с кем.

Чтобы не смотреть на него, Игорь поднял стебель цикория и осторожно перевернул на брюшко сонного жука-пожарника, обнаруженного в траве.

— Я ведь пойду туда и сам узнаю, — повысил голос отчим.

Игорь легонько подтолкнул пожарника стеблем и ответил, поднимая каждое слово, как камень:

— Заодно расскажи, кто меня научил.

И он, и дядя Витя знали, что это бунт, нарушение табу, преступление запрета. О том, что происходит ночью, нельзя говорить и даже думать днем; нельзя говорить и думать никогда. От волнения Игорь слышал нарастающий гул — шум крови в ушах, — и как будто поднимался над землей, чувствуя в себе постороннюю огромную силу.

Дядя Витя хрустнул суставами, сминая в кулаке пачку сигарет.

— Я же тебя пришибу сейчас.

— Только попробуй, — прошептал Игорь. — Только попробуй меня тронуть.

Над кладбищем летел ветер, тучи быстро двигались по небу. Игорю вдруг представилось, что они перенеслись на чужую пустынную планету, где каждая вещь и мысль воплощена не в слове, а в образе прямоугольного могильного камня.

Опомнившись, дядя Витя вырвал у него из рук цикорий и раздавил ботинком жука. Ему нужно было оставить за собой последнее слово, и он заговорил с показной злостью, всё больше распаляясь, словно хотел присыпать словами зыбкую почву неуверенности.

— Значит так. Что ты делал без меня, разбираться не хочу. Но теперь я приехал, и в моем доме будут мои порядки. Шляться больше не позволю, и про работу свою блядскую забудь. Я не для этого тебя воспитывал и кормил десять лет. Если надо, наручниками к батарее пристегну, понял? Или изуродую, как бог черепаху. Раз обещал твоей матери, что характер твой переломаю, значит, так и будет. Ты понял меня, я спрашиваю, ты?..

— Понял, — не глядя на него, ответил Игорь.

— А теперь пошел к машине.

После пережитого напряжения Игоря охватила апатия. Он закурил и поплелся за дядей Витей к выходу с кладбища, где рабочие всё так же сидели на свежих досках перед часовней.

Молча дядя Витя открыл дверь машины, завел двигатель, включил радио.

Игорь уже знал, что отчим постарается как-то отплатить ему за пережитые минуты слабости. И когда тот невдалеке от кладбища свернул на проселочную дорогу и заехал в редкий березовый лесок, Игорь догадался, что тот собирается делать.

Это было против правил — днем, в небезопасном месте, где их могли увидеть и где они могли видеть друг друга. Но это означало, что дядя Витя решил назначить новые правила. Заглушив мотор, он посмотрел на Игоря и притянул к себе его руку, и тот почувствовал, что не может не подчиниться молчаливому приказу.

Через полчаса, когда они уже ехали по трассе, отчим произнес первые за всё это время слова:

— Сядешь за руль? Или всё забыл, чему я учил?