Вацлав Михальский - Река времен. Ave Maria Страница 15

Только в начале шестидесятых годов ХХ века в Париже появилась известная теперь во всем мире сеть итальянских магазинов «Пренеталь» (перед рождением). А в те времена, когда игрушками, куклами, сосками и прочими товарами, сопутствующими появлению младенцев, вдруг горячо заинтересовалась Мария Александровна, все детское снаряжение, как правило, можно было купить в отделах галантереи больших магазинов или в мелких лавочках, торговавших всякой всячиной.

К Новому, 1949 году Мария Александровна сшила себе в дорогом ателье несколько просторных платьев. Еще она купила несколько пар мягких туфель на низком каблуке. Однажды ясным днем в ее авто чуть не врезался встречный автомобиль. Мария Александровна перестала садиться за руль и везде ходила пешком. Теперь, на радость Фунтику, они подолгу гуляли в саду Тюильри, созерцали его красоту и с не меньшим удовольствием любовались няньками, катавшими малышей богатых родителей в нарядных разноцветных колясках. Ей тоже страсть как хотелось купить коляску, но она знала, что есть вещи, которые нельзя делать преждевременно, – примета плохая. На покупку коляски Мария Александровна не решилась, но от того, чтобы зайти в магазин поглазеть на кукол и мягкие игрушки, никак не могла удержаться. Когда она разглядывала кукол, плюшевых зайцев, кошечек, собачек, ее прямо-таки пробирала сладкая дрожь.

– Ты аж светишься вся, Маня! – заметила как-то тетя Нюся на чистом русском языке, и в ее голосе и улыбке было столько материнской радости, что Мария невольно обняла тетю Нюсю и тихонько поплакала у нее на плече.

На следующий день она решилась наконец пойти к доктору. Мария считала, что срок уже достаточный и тянуть дальше не имеет смысла.

– Я с тобой пойду! – решительно объявила тетя Нюся.

– Зачем?

– Надо. Тебе жалко?

– Да нет, иди ради Бога, – благодарно улыбнулась Мария.

– На машине чи пешие? – спросила тетя Нюся.

– На машине! – решила Мария. – Ты умеешь водить мою машину?

– А то! – удивилась тетя Нюся. – Я ж иногда ездию заправлять, мыть.

– Тогда держи. – Мария взяла из вазы, стоявшей на широком подоконнике в кухне, ключи от автомобиля на брелоке с маленьким одногорбым серебряным верблюдом. Машины она меняла почти каждый год, а брелок оставался старый, еще довоенный, тунизийский.

На улице было сыро, пасмурно, зябко. Круглым светлым пятном едва угадывалось сквозь пелену облаков солнце.

– Светит, да не греет, – взглянув на небо как-то очень грустно, почти безнадежно сказала сама себе Мария, истосковавшаяся в зимней мгле бесконечно длинных вечеров и ночей. Тетя Нюся сидела в машине и не могла ее слышать, а то бы обязательно дала отпор вдруг накатившей на Марию меланхолии и неуверенности в себе.

Улицы в те времена были почти пустые, и они доехали до места за четверть часа.

– А ты хорошо рулишь, молодец! – похвалила тетю Нюсю Мария, настроение которой резко изменилось к лучшему.

– Твоя школа, – улыбнулась тетя Нюся. – Я и Анечку обучу. Сейчас она на занятия ходит, да и темнеет рано, а как день начнет прибавляться, так и обучу.

– Нет, – сказала Мария, – мы отдадим ее в автошколу, не надо мне самоучек.

– Ладно, – согласилась тетя Нюся, выходя из автомобиля.

У самого подъезда клиники Мария вдруг повернула назад.

– Ты шо, Маня? – перехватила ее за рукав дорогого пальто тетя Нюся.

– Не хочу, давай в другой раз, давай домой, – скороговоркой проговорила Мария.

– Не, Маня, пийдымо. Шо таке? Пийдымо. – Тетя Нюся взяла ее за руку и, как маленькую, ввела в здание.

Как это обычно бывает в дорогих клиниках, в помещении было светло, тепло, просторно, чисто. И никаких запахов лекарств. В клинике пахло точно так же, как в спальном вагоне поезда «Марсель – Париж»: немножко чабрецом, чуть-чуть душицей, чуть-чуть лавандой. Наверняка запахи комбинировал один и тот же парфюмер, очень дорогой и модный. Видимо, этот тонкий смешанный аромат был признан кем-то как бы неотъемлемой частью комфорта высокого уровня. Мария так волновалась, что даже не обратила внимания, что кроме них с тетей Нюсей в клинике нет посетителей.

Представительный рослый швейцар средних лет проводил их в гардеробную комнату, помог снять пальто и повесил их на красивые деревянные плечики. Потом к ним подошла седовласая статная распорядительница с ухоженным, молодым лицом и выслушала просьбу Марии Александровны о консультации у гинеколога.

– Сегодня не приемный день, – начала распорядительница.

– Ладно, в другой раз! – обрадованно прервала ее Мария Александровна.

– Нет-нет, мадам! Вы пришли в первый раз, и мы обязательно вас примем, – торопливо проговорила распорядительница. – Вам так повезло – сегодня здесь сам профессор Шмидт. Одну минутку. – Распорядительница прошла в глубину помещения и скрылась за белой дверью какого-то кабинета.

Профессор Шмидт оказался совершенно древним, крохотным, худеньким, в роговых очках, занимавших едва ли не половину его сморщенного личика с коричневыми пигментными пятнами на щеках и на лбу, с глянцевито поблескивающей лысиной какой-то удивительной строго квадратной формы, с пучками седых волос, торчащими из крупных ушей, свидетельствующих, как известно, о незаурядности натуры.

Прежде чем осматривать Марию Александровну, он задал ей несколько вопросов, традиционных в его профессии. Выслушал ее ответы без эмоций, хотя чуть удивился, что беременность первая, но не стал это никак комментировать, а только пожевал тонкими бескровными губами.

Профессор Шмидт говорил по-французски с явным акцентом, судя по его фамилии, немецким. Мария Александровна хотела было заговорить с ним по-немецки, но в последний момент передумала. Пойди, разбери этих немцев, когда у них столько разнозвучных наречий. Когда житель Мюнхена плохо понимает жителя Франкфурта, а тот вообще не понимает жителей Кельна, говорящих на кельше.

– Мадам, давайте немного подождем, – сказал профессор после осмотра. – Встретимся через пару недель, тогда я все изложу точно. – Голос Шмидта наполнился уверенной силою, и Мария Александровна вдруг увидела, что за толстыми стеклами очков у него большие карие молодые глаза, в которых светится живой ум. – Вы боитесь рожать?

– Нет, что вы, я мечтаю!

– Да-да-да – это тоже вариант, – как бы отстраненно пробормотал профессор Шмидт и пошел к раковине мыть руки во второй раз.

– Кому мне платить?

– Никому. Первая консультация у меня всегда бесплатно. Жду через две недели. В среду, в два часа дня.

– Ты шо така растеряна? – спросила тетя Нюся, когда они вышли из клиники.

– Не знаю. Ничего не сказал. Сказал придти через две недели. Как-то странно.

– Нормально, – открыла дверь машины тетя Нюся, – сидай, значить, срок маленький. Надо ждать.

– Подождем, – скованно улыбнулась Мария.

Тетя Нюся вела машину плавно, аккуратно.

– Вянет лист, проходит лето,

Иней серебрится.

Юнкер Шмидт из пистолета

Хочет застрелиться, -

вдруг напела вполголоса Мария и потом повторила еще и еще.

– Чиво ты заладила? – удивилась тетя Нюся, когда они подъехали к своему дому.

– Фамилия у профессора Шмидт – вот и привязался старый стишок.

XI

Комната была маленькая, одиннадцать квадратных метров, но зато своя, хотя и в коммунальной квартире, но зато в самом центре Москвы, в добротном четырехэтажном особняке, построенном в стиле модерн в начале ХХ века, когда гибель стремительно богатеющей Российской империи, казалось, еще и не маячила на горизонте.

Впервые порог этого дома Александра переступила, держа за руку своего шестилетнего крестного сына Армена. Ванечка-адмирал, совсем недавно переехавший в свою комнату из офицерского общежития, пригласил Александру на новоселье, а она взяла с собой маленького Армена, как щит от возможных недоразумений. Тогда, в конце лета 1948 года, отношения Ивана и Александры еще носили не вполне определенный характер, хотя, по всем признакам, определяться было самое время. Во всяком случае, красивая генеральша Нина все уши прожужжала Александре по этому поводу, да и Анна Карповна считала Ивана серьезным претендентом на руку и сердце дочери.

Ванечка предполагал отмечать новоселье вдвоем с Александрой, но нашел в себе силы не выказывать разочарования при виде третьего лишнего, тем более такого хорошенького, так приветливо сияющего большущими черными глазами, едва ли не в половину маленького личика.

– А зачем в таком большом доме у тебя такая маленькая комната? – сходу спросил адмирала мальчик.

– Тебе не нравится? – вопросом на вопрос ответил Иван.

– Да, не нравится. Когда я вырасту большой, я возьму себе весь этот дом, понял?!

– Договорились, бери! – согласился адмирал и пожал маленькую ладошку мальчика.

Иван и Александра весело рассмеялись, а Армен сначала насупился, но потом тоже засмеялся.