Майкл Каннингем - Начинается ночь Страница 15

Три картинки возникают в его воображении:

Свежеснесенное яйцо в пятнышках крови.

Бетт, заглядывающая в акулью пасть.

Миззи, медитирующий в японском монастыре.

Это триптих, не так ли? Рождение, смерть и все то, что между.

— Кэрол просила, чтоб ты ей позвонил, — говорит Юта.

— Она сказала зачем?

— А ты не догадываешься?

— Догадываюсь.

Кэрол Поттер не понравилась работа Саши Крима. Конечно, это искусство на любителя, но Питер все-таки надеялся.

— Еще какие-нибудь гадости есть?

— Мне нравится слово "гадости".

— Угу. Приятно со звонких "г" и "д" спрыгнуть в глухие "ст".

— Особых вроде нет.

— Как ты провела уикенд?

— Гадко. Нет, это я просто так сказала. А ты?

— У Бетт Райс рак. Мы виделись в воскресенье.

— В каком она состоянии?

— Трудно сказать. По-моему, неважном. Она закрывает галерею. Хочет передать нам Гроффа.

— Это здорово.

— Думаешь?

— А почему нет?

— Он тебе нравится?

— В общем, да.

— А я что-то не уверен.

— Тогда не бери его.

— Его вещи хорошо идут. По слухам, Ньютон положил на него глаз.

— Тогда соглашайся.

— Издеваешься?

— Питер, дорогой, ты ведь знаешь заранее, что мне придется сейчас сказать.

— Все равно скажи, пожалуйста.

Она томно вздыхает. Юта… Широко посаженные глаза, маленький костистый нос-апостроф… Она словно бы сошла с портретов Климта.

— Сотрудничество с художником, который тебе не нравится, но чьи работы хорошо продаются, позволяет помогать другим художникам, работы которых расходятся хуже, при том, что тебе они представляются гораздо более совершенными. Тебе, правда, требовалось, чтобы я все это сказала?

— Видимо, да.

— Кстати, отнюдь не факт, что это произойдет. Скорее всего, его сцапает кто-нибудь из тяжеловесов.

— Да, но я либо его зову, либо нет.

— Это бизнес, Питер.

— Угу.

— И не смотри на меня как на исчадье ада! Не смей, слышишь!

— Прости, я знаю, что ты не исчадье ада.

— Сказать тебе, в чем твоя беда, дружочек? Тебе слишком часто кажется, что ты прав, а все остальные неправы.

— А разве в этом нет хотя бы чего-то героического? Ну, хоть чуть-чуть?

— Нет, — отрезает Юта, — ни капли.

И с этими словами удаляется в свой кабинет. Юта умеет эффектно уйти.

Питер идет к себе, берет со стола файловую папку, которую оставил там в субботу, перекладывает ее на шкафчик с файлами. В самом этом действии нет никакого смысла, кроме одного: обозначить начало новой рабочей недели, заявить о своем присутствии тому еле слышному одушевленно-неодушевленному гулу, поселившемуся в этой комнате за тридцать два часа Питерова отсутствия.

Он наливает себе кофе, снова выходит в галерею. Последнее время он частенько бродит по залам с каким-нибудь напитком в руке. Возможно, Бэкон так бы его и написал. Дикая мысль. Да, зря он в 95-м не купил тот рисунок Бэкона на аукционе; тогда ему показалось, что цена завышена, а сегодня он стоит в пять раз дороже. Еще одна малоутешительная мысль: акции растут и падают, падают и снова растут.

Вот работы Винсента. Уже к вечеру их тут не будет.

И затем, на короткое время, галерея опустеет: только белые стены и бетонный пол. Прежде чем заселять залы чем-то новым, необходимо воссоздать первоначальную пустоту. Питер любит эти короткие передышки. Есть что-то особенное в этом строгом, идеально пустом пространстве, обещающем искусство, превосходящее все то, что способен создать самый величайший гений; это — как наполненная тишина, перед вступлением оркестра, притушенный свет перед поднятием занавеса. Вот что такое Бок Винсент. В сущности, все его работы — ни больше ни меньше, чем метафора зазора между тем искусством, которое мы реально получаем, и тем, которого ждет галерейное пространство. Вот то, что делал Миззи в Японии, не так ли? Сидя в пустоте, он пытался представить себе нечто, превосходящее все рукотворные человеческие творения. Бедный ребенок не слишком преуспел. А кто преуспел?

М-да… Работы Винсента практически не распроданы.

В общем, сейчас будет короткий перерыв, а потом — следующая выставка. Виктория Хванг, середина карьеры. Еще недавно ее почти не замечали, но в последнее время что-то изменилось — трудно сказать почему — в таких вещах всегда есть нечто необъяснимое. Возник некий консенсус, некое внутреннее чувство у малочисленной, но влиятельной группы, что пришло время, и, на самом деле, эти объекты гораздо значительнее, чем казалось вначале (в случае Виктории — серия загадочных видеоклипов, снятых на улицах Филадельфии с участием рядовых, ничем не примечательных прохожих, быстро и анонимно проходящих мимо камеры, плюс сопутствующие товары: фигурки персонажей, ланчбоксы, футболки). Это всегда тайна: все эти перемены ветра. Их невозможно предугадать, они совершенно точно не связаны ни с "международным заговором арт-дилеров" (иногда Питеру очень хочется, чтобы этот заговор и вправду существовал), ни с качеством искусства как такового. Это невероятно причудливые ответы на миллион самых разных микроперемен в культуре и политике, в ионах пресловутой атмосферы; их нельзя предвосхитить, невозможно объяснить, но порой можно почувствовать их приближение — ведь умеют же, как считается, животные почувствовать приближение землетрясения за много часов до того, как оно реально случается. Он выставляет работы Виктории уже пять лет, пиарит ее, у него было это чувство, и вот, разумеется, по таинственным причинам ее начали замечать. Ив из Гуггенхайма хочет ее работы, и Рут из Уитни. В "Артфоруме" в следующем месяце дают о ней большой материал.

Что касается нынешней экспозиции, мысленно он уже все развесил. Ну, конечно, у Виктории наверняка есть свой план. Пусть она до сих пор ничего не привезла и не очень понятно, насколько можно верить ее обещаниям, что к завтрашнему утру все будет на месте, она, конечно, далеко не из самых проблемных — слава богу, нет. Это последняя выставка нынешнего сезона, он устал, время от времени на него наваливается настоящее отчаянье — и на фоне этого отчаянья он искренне благодарен Вик Хванг за ее настоящесть, за ее — пусть немного заторможенную, но неподдельную интеллектуальную честность. Да, она замедленная, но она не станет требовать, чтобы только что развешанные работы снимали и вешали заново. Если ее вещи не купят, она будет винить в этом саму себя не меньше, чем Питера.

Не говоря уже о том, что, похоже, она на пороге Большого Признания.

А вот у Бока Винсента, как ни грустно, дела не очень. То, что он предлагает, не имеет спроса — милая, нежная загадка, похоже, сегодня не слишком урожайное поле, да и диапазон у Бока довольно узкий. Как Юта сказала? Почему ты всегда думаешь, что ты прав, а все остальные неправы? Может, к Питеру это и не совсем относится, а вот к Боку Винсенту относится стопроцентно. Он был странным (даже по стандартам Барда, когда Питер с ним познакомился) — похожий на фавна, хрупкий на эдвардианский манер, трогательный, искренний — даже, пожалуй, несколько чересчур искренний. Бард поставил на него. Питер тоже.

Питера до сих поражает, насколько новый звуковой фон влияет на работы художника, меняет их в буквальном смысле слова, причем не только те, что создаются сейчас, но и прежние, те, что мы уже видели и признали "интересными" или "многообещающими", но все равно не великими, пока (разумеется, крайне редко) по какому-то таинственному стечению обстоятельств, художника не объявляют непонятым, незаслуженно замалчиваемым, неадекватно представленным, опередившим свое время. Питер не устает удивляться тому, как при этом меняется не только наше отношение, но и сами работы — что-то подобное происходит и с симпатичными девушками, которых вдруг объявляют красавицами. Статья об эксцентричной, одаренной Виктории Хванг появится в следующем месяце в "Артфоруме", а ее работы, возможно, будут выставлены в Уитни и Гуггенхайме; только что на обложке "Вог" была фотография Рене Зелвегер: лунообразное лицо, косоглазие, характерная актриса. На фотографии она была в серебристом платье и выглядела, надо сказать, совершенно потрясающе. Конечно, это фокус восприятия — сознание того, что теперь мы обязаны отнестись к этому смешному коротышке-художнику или этой девице в роскошном наряде по-другому, с иной степенью серьезности — но Питер подозревает, что здесь задействованы и более глубинные механизмы. Когда предмет искусства, актриса или политик оказывается в центре такого внимания (и, что уж там, таких огромных денег), это влечет за собой перемены на молекулярном уровне. И дело тут не только в изменившихся ожиданиях, это подлинная трансформация, вызванная этими изменившимися ожиданиями. Рене Зелвегер на самом деле превращается в красавицу и будет казаться красавицей в том числе и тем, кто о ней никогда в жизни не слышал. Похоже, что видеоклипы и скульптуры Виктории Хванг из разряда "интригующих" и "забавных" переходят в "значительные".