Vincent Killpastor - Школа Стукачей Страница 15

На воле в Новый год у меня уже сложились определённые традиции.

В зоне тоже. Такой уж это праздник — традиционный. Каждый год тридцать первого января в папской зоне я, не боясь показаться неоригинальным, иду в баню.

И дело не в культовом кинофильме. Дело в том, что на Новый год сильные мира сего дают нам, по своей беспредельной милости и благодати, горячую воду. Это здорово! Входишь в следующий год, обмытый и во всём чистом, так как и постираться под шумок умудряешься. Входишь в новый год, как душа входит в рай.

Я проделываю это в Папе из года в год. Весь день тридцать первого толчешься, чтобы попасть в баню, на промку-то на праздник не выводят. Потом моешься в толпе голых распаренных мужчин в хозяйских трусах (снять трусы в бане на общем или усиленном режиме — страшный вызов судьбе), стираешь свои немногочисленные шмотки, и всё время думаешь, вспоминаешь, подбадриваешь себя.

Новый год — семейный праздник и ты празднуешь его с единственным уцелевшем в новой реальности членом семьи — самим собой.

Чтобы воспроизвести подобное грандиозное ощущение вселенской гармонии на свободе в наши дни, надо как минимум купить Le Grand Bleu — 355 футовую яхту несчастнейшего из смертных — миллионера Абрамовича.

Вторая часть празднования — это укуривание планом, который начинаешь запасать загодя, за две-три недели до 31-го января. Это традиция, которую я импортировал в попскую колонию с воли.

На воле тоже — готовится всегда начинаю заранее. Где-то за месяц.

Откладываю несколько трубочек доброй анаши. Разной, из нескольких барыжных точек. Каждая анаша расскажет мне свою историю.

Это смертоносный ряд. Отборная дурь. Предвкушаю мой самый любимый в году день. До сих пор.

Утром тридцать первого, чинно поздравляю с Новым Годом родителей, распихиваю по карманам дрянь и папиросы — и в путь.

Теперь мне надо успеть поздравить всех друзей. Они тоже «идут по жизни маршем», только в отличие от Цоевской ватаги, остановки не у пивных ларьков, а у анашевых «ям». Узбекистон, что тут поделать.

Золотой треугольник. Курит каждый второй мой сверстник. Лет эдак с четырнадцати начинает смело экспериментировать. Это в порядке вещей. Элемент культуры. Говорят анашу, и маковые головы открыто продавали на ташкентских базарах до начала шестидесятых. Не знаю. Не застал. Но найти дряньку можно и сейчас — я вас научу, где.

Свой первый боевой косой взрываю прямо в такси, на пару с таксистом. Обычно ташкентские таксисты именно так и начинают свой рабочий день. Если вы в Ташкенте сели в такси, и водила не обкуренный, на всякий случай пристегнитесь ремнём, что-то тут не ладно.

Убитый анашей таксист — рядовое явление наших неспокойных лет.

План приятно радует всю дорогу из Сергелей, и вскоре я уже приезжаю к Стасу.

Мой друг живёт у магазина «Штангист». Вообще-то магазин называется довольно обыденно — спорттовары, но вы спросите любого ташкентца — «Где это, магазин Штангист?» — и он тут же заулыбается и покажет.

Снег сыплет и сыплет с самого утра, но едва коснувшись дороги тает. Мокрый чёрный асфальт выглядит фантастически красиво, если смотришь на него по обкурке. Вообще по обкурке глаза иначе воспринимают свет, заметили? Так и иду, не отрывая от посеребрённого новогоднего асфальта глаз. Какая радость! Какой торжественный покой!

Стас — художник. Учится в художественном училище. Рисует интересно. Это я говорю не потому, что он мой друг и собутыльник.

Огромная стена подъезда перед квартирой Стаса — это одно из его взрывающих сознание полотен. «Пост Модуль» называется. Стас не может объяснить, что такое пост модуль, но смотрится прикольно. А это главное в искусстве.

Пигмеи из ЖЭКа несколько раз пытались совершить над «Пост Модулем» акт бытового вандализма, но Стас регулярно обкуривался, натягивал малярный комбинезон, и к утру шедевр воскресал, уже в следующей, более совершенной версии.

Рисовать Стас начал, как только переболел менингитом. Все в школе думали он теперь ёбнется, а он вдруг стал рисовать.

Действительно, после такой болезни обычно становятся идиотами, а Стас просто совершенно преобразился. Казалось в него инкарнировалась душа одного из мятежных художников пост-модулистов.

Даже беретку стал носить. Природа возникновения таланта неуловима. Но точно могу сказать, талант не имеет ничего общего с нормальностью и здравым смыслом.

Обкуриваемся со Стасом в его дворе перед покрашенными серебряной краской гаражами. Серебряный гараж, как показатель земного благосостояния в эпоху развитого социализма.

Стас находится в глубочайшем депре. Тренькает на гитаре и клянёт свою горькую судьбу. На скамейке, где мы уже, наверное, скурили ни один килограмм плана, свеже-вырезанная надпись. Это понятный всем мужчинам термин, из которого великие предки умудрялись вытягивать по целому роману — «Сука».

Девчонка-рыжик и его муза по имени Танюшка за неделю до Нового года со всей семьёй выезжает навсегда в Германию. Тогда был такаю период немецкой политики — Германия для евреев. Для евреев, а не для немцев, потому что жившему в Ташкенте огромному сообществу депортированных из Поволжья немцев визы получить было крайне нелегко. А вот евреи въезжали на автопилоте. Танюшка была дщерью израилевой и ее семья уже поковала бундесчемоданы.

Она уезжала навсегда. Навсегда, понимаете?

Сердце Стаса разбито. Не скажу, что тогда в Узбекистане было так же хуево, как сейчас, но отток народа уже начался. Через годик он превратится в лавину библейских масштабов. Благодаря гению товарища Иосифа Виссарионовича Сталина в Ташкенте жили тогда корейцы, греки, немцы и турки. О менее экзотических представителях дружной семьи народов молчу. Это был маленький Нью-Йорк. Все любили готовить на праздник узбекский плов и курить узбекский план. А сейчас стали походить на перелётных евреев времён брежневского великага исхода.

Тот улыбающийся туповатой улыбкой анашиста Ташкент уже не вернётся никогда. Как и тот Новый Год.

Городу уже вынесли приговор. Новоявленная сталинская тройка в лице Ельцина, Кравчука и ещё какого-то братского Шоушенка, приговаривают наш ташкентский Новый год, и ещё с десяток праздников в могилу.

Интересно бы глянуть на американский патриотизм, если бы по исполнению шестнадцати лет подростку сообщали, будто Четвёртое Июля всегда было постыдной исторической ошибкой, а Хеллоуин это вообще шабаш оголтелых сатанистов.

Первым кто уехал из нашего класса был Дима Кислицын. За три месяца до отъезда, он, впрочем, из гадкого утёнка превратился в красавца лебедя по фамилии Финкельштейн.

Вскоре обретший проездную фамилию, Диман, уже прислал нам открытку из городка Форт-Майерс, штат Флорида. Он приветливо махал рукой стоя рядом с памятником генералу Ли.

Я помню, сильно удивился тогда памятнику — как же, в английской спецщколе учили, что генерал Ли воевал за побитую в гражданской армию конфедератов, да и вообще, говорят, иногда, борясь с депрессией, Ли вешал на суку беглых негров, сразу же после партийки в бридж.

Увидеть памятник ему — это всё равно, что представить памятники Василию Чапаеву, Антону Деникину и батьке Махно, мирно кормящих овсом уставших лошадей на площади в каком-нибудь нашем Усть-Засранске.

Я немедленно отправил этот вопрос ответной открыткой Диме Кислицину-Финкельштейну, но ответа так и не пришло.

Говорят нельзя танцевать на костях. А я буду, буду танцевать на твоих костях, Борис Николаевич, а когда смогу убедиться, что никто не подсматривает, я ещё стану ссать на твою могилу, о борец за демократизацию и реформы. Я вырежу короткое бранное слово прямо на твоей распластанной каменной печени.

И я твёрдо верю, ты, Ельцин, попал в ад.

А ад твой персональный выглядит приблизительно так: вот стоишь ты, посреди огромного стадиона, мучимый жесточайшим похмельным синдром, совершенно голый. Ты прикрываешь свой дряблый срам беспалой ладошкой. Стадион ярко освещён, и тебе уже некуда скрыться.

Все трибуны полны зрителей, и зрители эти борются с всепоглощающим желанием плюнуть тебе, Борис Николаевич, в лицо. Это все те русские, которых ты одним росчерком поганого беловежского пера бросил в республиках. Эти те русские, которых убивали в Душанбе, Баку, Тбилиси и Приднестровье. Это те русские, которые стали прятаться по углам как бродячие кошки, в Прибалтике и Узбекистане. Этим неучтённым русским предстояло окунуться в совершенно одинаковое унижение, проходя мерзкую процедуру легализации как в Германии, США или ЮАР, так и в родной России.

Большое тебе спасибо. Доставать из широких штанин дубликатом бесценного груза мы теперь можем лишь один весьма прозаический предмет. Сейчас я его тебе продемонстрирую.

«Как, а разве в Ташкенте живут русские? Не может быть — там же одни верблюды ходят по улицам»- резонно удивитесь вы. А вот вам показательная история советского времени: Владимир Александрович Крысин — лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза, генерал-майор авиации. Родился в посёлке Искандер (ныне — посёлок городского типа, Бостанлыкского района, Ташкентской области, Республики Узбекистан), в семье служащего Александра Крысина. Русский. В 1960 году окончил Ташкентское суворовское училище. Сначала поступил на физический факультет Ленинградского государственного университета, но через год, выдержав вступительные экзамены в Ейское высшее военное авиационное училище лётчиков, стал курсантом.