Эмманюэль Роблес - Это называется зарей Страница 15

Хозяин взял деньги, и Сандро с изумлением увидел на бумажке капли воды: он не знал, что плачет, и дождался сдачи, сидя напротив посетителя, похожего на черного пса, который молча глядел на него и правильно делал, что молчал, ничего не говорил, помалкивал, словно воды в рот набрал, потому что Сандро такие типы не нравились и он его попросту пристрелил бы. Сандро собрал монеты, вытер лицо обшлагом рукава и вышел. Холодный воздух едва не обжег ему легкие, так глубоко он его втянул. А этого типа он вполне мог пристрелить — стоило тому открыть рот, и готово. Гнев его стихал по мере того, как он медленно продвигался к Салине. Он знал, что за ним следуют люди, тысячи призраков следовали за ним неслышным шагом, но он неуклонно шел к Салине по дороге между холмами, под низко нависшим небом. Мимо с ревом проносились грузовики. Над окрестностями сочился тусклый свет. Сандро увидел пустынный пляж, волны одна за другой с грохотом разбивались о берег, и, словно зачарованный, он свернул с дороги и стал спускаться к морю.

Валерио не ошибся, в «Палермо» он действительно видел Гордзоне. Еще накануне Гордзоне стало известно и о смерти Магды, и об исчезновении Сандро. Встревожившись, он ранним утром отвез все свое семейство на ферму, а сам отправился в Кальяри к Сильване, молодой женщине, овдовевшей после гибели в 1942 году в открытом море у Мальты своего мужа, офицера авиации. И так как на полагавшуюся ей пенсию жить пристойно было нельзя, ей пришлось взять в любовники Гордзоне в обмен на то, что она называла «добавкой к жалованью». Она была высокой, красивой и обладала в тридцать пять лет безупречным телом, поддерживаемым в хорошем состоянии благодаря массажу и сложным, дорогостоящим процедурам. Большую часть времени она проводила лежа на узком диване; набросив на ноги одеяло, она курила, пила кофе и читала бесчисленные французские романы. Ее маленькая квартирка на бульваре Карло-Феличе не лишена была уюта. Там было солнечно, а окно гостиной выходило на море. Гордзоне любил бывать у нее раза три-четыре в неделю; он приносил Сильване недорогие подарочки, и всю вторую половину дня они занимались любовью, говорили о музыке и живописи или ссорились. Ибо Сильвана была женщиной нервной, а Гордзоне отличался ревнивым нравом. Он заставлял следить за ней мальчишек или нищих, а разгорячившись, громогласно бросал ей в приступе гнева самый веский упрек: «Плачу-то я! Понимаешь? Плачу!» Мысль о том, что кто-то другой мог наслаждаться этим телом бесплатно, будила его порой по ночам и заставляла обливаться потом. Ссоры чаще всего происходили летом, потому что Сильвана любила купаться и почти все послеполуденное время проводила с подругами на пляже Гоэтте.

— Совсем голая! — кричал Гордзоне. — Как потаскуха! Никакого стыда!

Сильвана не мешала ему бушевать, а назавтра все начиналось опять.

В тот день Гордзоне заявился к Сильване около десяти. Они вместе пообедали, затем слушали в гостиной пластинки, которые принес Гордзоне. В десять минут четвертого Гордзоне сам решил свою судьбу, надумав позвонить маклеру, Альдо Фелипе, которому поручил заниматься продажей отеля «Палермо». На другом конце провода Альдо Фелипе кричал как оглашенный: он с самого полудня безуспешно пытался «связаться» с Гордзоне. Звонил ему домой, на ферму, в бар «Палермо», и все напрасно.

— А что случилось-то? — проворчал Гордзоне, не переставая нервно вертеть в левой руке рюмку с ликером.

— Да тут клиент нашелся. Один англичанин-мультимиллионер заинтересовался этим делом.

— Англичанин?

— У него огромное состояние в Австралии. И яхта ослепительная. Я сам видел. Настоящий корабль. Он пришвартовался у таможни.

— Как его сюда занесло?

— Он страстный любитель рыбалки. Просто чокнутый. Хочет обосноваться в здешних краях и купить хороший дом. Двадцать две комнаты отеля его не пугают. У него много друзей, таких же, как он, которые приедут к нему в гости. Он хочет осмотреть здание.

— Любопытно, — угрюмо буркнул Гордзоне. — Назначьте ему встречу на… ну, скажем, на завтра после полудня.

— И речи быть не может! У него есть другие варианты, ясно? Ему предлагают виллу из десяти комнат в Боджеру, и это его вполне устраивает. Может, даже еще больше.

— Досадно, — сказал Гордзоне.

— А что вам мешает? Вы ведь на машине? Да? Захватим по дороге этого типа и к вечеру вернемся.

— Я все-таки перенес бы на завтра.

— Но почему, черт возьми?

Гордзоне заколебался, но потом принял решение.

— Послушайте, я освобожусь в пять часов. Узнайте, подходит ли ему это. Если он согласен, можете больше не звонить, я сам к вам заеду…

— Договорились, господин Гордзоне…

Повесив трубку, Гордзоне задумался. Он догадывался, что Сильвана наблюдает за ним, и это его раздражало. Конечно, доктор преувеличивает опасность. Но этот головорез Сандро вполне может наброситься на него и спровоцировать драку… «Не хватало еще связываться с этим паршивцем!» — с отвращением подумал Гордзоне. Он выпил глоток ликера. За его спиной Сильвана опять включила проигрыватель. Итальянские монодии[16] XVI века. Голос тенора Витторио Лигури… Он обернулся, удрученный тем, что как раз сегодня, именно сегодня этот англичанин заинтересовался «Палермо». «Похороны, наверное, происходят сейчас. Не исключено, правда, что, когда мы приедем в Салину около шести часов, все уже уляжется. Будет темно. Мы войдем с задней стороны отеля…» Он не мог отрицать: Сандро внушал ему страх. «Вечно взвинченный. Зачем я, спрашивается, его держал? Он всегда был мне неприятен… Ему чертовски повезло — еще бы, заполучить такую красивую девушку, как Магда. Если теперь он вздумает валять дурака, я могу обратиться в полицию, пускай займутся им». Наклонившись, он обхватил руками голову Сильваны и приник к ее губам долгим поцелуем.

— Ты красивая, — молвил он. — Я знаю таких, кто заплатил бы за тебя дороже, чем я…

— Дай мне их адрес, — с насмешкой отозвалась Сильвана.

— О, ты не заставишь себя упрашивать. Знаем мы этих офицерских жен…

Сильвана что-то ответила резким тоном, но он ее даже не слышал. Подойдя к столику с ликерами, он налил себе рюмку шартреза. Англичанин мог тут же решиться. Мысль о том, что это дело имеет все шансы закончиться очень быстро и, в таком случае, принесет ему значительную прибыль, приятным и сладким теплом разлилась по всему телу. Ему захотелось снова подразнить Сильвану, но тут он заметил, что она смотрит на него с ненавистью, и на мгновение просто остолбенел, застыв с рюмкой в руках. «До чего же люди глупы! — подумал он. — Обидчивы, как кобры!»

— Почему ты расстреливаешь меня своими красивыми глазками, словно из пистолета? — с улыбкой спросил он.

Она пожала плечами.

— Хочешь шартреза? — добавил он непринужденным тоном.

— Нет, — сухо сказала она.

Он вздохнул. «Если бы я жил возле большого города, вроде Неаполя или Милана, — подумалось ему, — я мог бы иметь женщин навалом. А когда разонравятся мне, посылал бы их ко всем чертям».

Он похлопал ее по спине, словно молодую кобылку. Спиртное вселяло оптимизм. Но в сознание его незаметно вкралась мысль о том, что вскоре ему так или иначе придется избавиться от Сандро, ибо в жизни на первом месте стоит задача устранения всех причин возможных неприятностей. Он по достоинству оценил приступ гнева Сильваны. Ему не нравилась нежность у женщин. Он главным образом любил в них покорность. Укладываясь на диван, он говорил себе, что потаскушки с виа Рома в Неаполе намного превосходили в постели всех этих женщин на содержании, которые манерничали, отказываясь участвовать в любовных играх, считая их оскорбительными для своего достоинства. У них, видите ли, есть достоинство… И притом неаполитанские малютки обходились дешевле. Можно было найти таких, кому не больше семнадцати-восемнадцати лет, они отличались очаровательной смелостью и восхитительной наивностью. И никакой опасности венерических заболеваний… Он закурил сигарету. «Да если бы такая девушка, как Магда, вместо того чтобы выйти замуж за этого голодранца Сандро, захотела, я бы устроил ее в Кальяри; у нее была бы совсем другая жизнь, жила бы себе припеваючи и горя не знала, женщины глупы, у них птичий ум, хотя, признаться, то, что она умерла, впечатляет…»

Англичанин явился на свидание ровно в пять. Роста он был маленького, одет весьма просто, на голове — фуражка с кожаным козырьком. На его худом, обветренном лице выделялись очень светлые глаза, смущавшие своим блеском и неподвижностью. Гордзоне заметил, что они никогда не моргают. Англичанина звали Кулидж, по-итальянски он говорил довольно хорошо. Он проворно взобрался в «Де Сото» Гордзоне, а маклер тем временем расположился на заднем сиденье. Когда они выехали на дорогу в Салину, стемнело. Шел дождь. Но у самого горизонта на западе между тучами появились тусклые просветы. Фары высветили на шоссе стадо баранов. Слегка притормозив, Гордзоне долго гудел. Скрестив руки на животе, англичанин зябко съежился и умолк, словно задремав. Обогнав стадо, Гордзоне снова набрал скорость. Он чувствовал себя уверенно, не сомневаясь в своем могуществе. «Де Сото» была послушной, удобной в управлении машиной. Мотор работал как часы. «Если это дело сладится, я дарю себе две недели отдыха в Неаполе…»