Нина Федорова - Уйти по воде Страница 15

Дело было и не в этой детской истории вовсе, просто она боялась жить, боялась выходить на свет, открыть наконец глаза, начать что-то менять. Как будто леший водил ее кругами по заколдованному лесу, а она не могла и не хотела вынырнуть из этого дурного сна: «Порчена ты, девка», как сказала та странная бабушка в метро.

Это было, конечно, смешно – верить во всю эту чушь про Арину Георгиевну, соседку по даче, старую больную полусумасшедшую женщину, уже, кстати, давно умершую, верить, что она что-то «могла», что она хотела навредить, потому что когда-то давно дедушка на ней не женился, и вот теперь она мстит всем женщинам рода – какое-то язычество, но ведь тогда она шептала что-то над этой акварелью с тремя лилиями, так и не оконченной, кстати, но почему-то не растворившейся за столько лет, не сгинувшей, как прочие вещи Конечно, бред, конечно, человеку разумному и верующему нельзя этого допускать, но как еще объяснить эту липкую тоску, эту нервозность, эту постоянную боль в груди, это блуждание в тумане – как не сглазом, порчей, местью?

Да и пусть, пусть это будет всего лишь сглаз, нашептывание, чья-то злая воля, потому что тогда все просто, тогда понятно – как лечить, что делать, как прекратить этот кошмар, тогда хотя бы виден исход – магия в ответ на магию, сжечь и развеять пепел, плюнуть через плечо и растереть, что там еще делают? Только убедить себя, что это и в самом деле может помочь.

Что-то внутри нее вдруг твердо сказало – хватит.

Пора просыпаться.

И тогда она сожгла рисунок, а пепел развеяла с балкона.

Пасха

І

Шла Страстная седмица.

Катя никогда не любила Великий пост вообще, а Страстную седмицу особенно Страстная седмица, такая важная, такая значимая для православной христианки, Катю тяготила.

Она не любила этот дальний разбег – четырехнедельную подготовку к посту, это напоминание о грядущей повинности, все эти Недели о блудном сыне, мытаре и фарисее и так далее Она не любила долгие, грустные службы, темные одежды, всеобщее покаяние, разговоры о грехе и его преодолении Она не любила скудную постную пищу – вроде гречки или макарон, которые ждали ее после этих самых служб Она не любила коленопреклонения, обязательную – утром и вечером – молитву Ефрема Сирина, и, в отличие от мамы, не находила никакой красоты ни в «Каноне Андрея Критского», ни в литургии Прежде-освященных Даров Она не любила Прощеное воскресенье, потому что ей было неловко просить прощения у полузнакомых прихожан, и стыдно было, что у нее тоже просят прощения какие-то люди, с которыми она даже ни разу не разговаривала.

Страстную седмицу Катя не любила особенно – потому что службы, долгие и мрачные, шли каждый день. Великий четверг, Великая пятница, Великая суббота – дни эти были полны скорби, какой-то ужасной тоски и безысходности, но эта скорбь казалась Кате показной, наигранной, все так делают, потому что в эти дни так «положено», и она радовалась, когда после этих служб возвращалась домой, к обычной жизни, сбрасывала маску, снова становилась собой.

Тем не менее ходить на службы она была обязана Не то чтобы ее кто-то прямо заставлял, как когда-то заставляли Митю (с неофитскими перегибами с тех пор вроде бы покончили), но Катя знала, как расстроится мама, с каким лицом она скажет «делай, как хочешь», и к тому же – «Царствие Небесное нудится» Как можно не пойти на службу? Это означало перестать быть христианкой, стать на путь отступления

В гимназии ходить на службы в Страстную седмицу требовалось обязательно – для этого всех учеников специально отпускали с занятий, устраивая им такие великопостные каникулы Потом, уже учась в университете, Катя имела законное право пропускать службы – ведь у нее шли занятия, и она этому несказанно радовалась Родители ехали на службу, Катя радостно отправлялась в университет, и Страстная седмица пролетала быстро, а потом наступала Пасха – и все, конец поста

На третьем курсе, несмотря на две важные пары в университете, Катя встала рано утром, взяла темный «великопостный» платок и сказала родителям, что едет с ними в храм

II

Еще осенью, после доморощенной психотерапии с ритуальным сожжением «заговоренного» рисунка, ей стало легче

Конечно, ее отпустило не сразу, но все-таки острая тоска уходила – понемногу, как в песочных часах перетекает по песчинке песок. Постепенно, незаметно просачивалось и вытекало из сердца все это – больное, горячечное, истеричное – вытекало, ничего, к счастью, не нарушив и не повредив

Туман как будто стал прозрачнее, стало легче дышать, и хотя Катя пока не знала, в какую сторону двигаться, у нее, во всяком случае, появилась решимость – не сидеть на месте, не грезить и не спать, а действовать

Она решила еще больше загрузить себя учебой и пошла вместе с Варей на курсы новогреческого языка при классической кафедре, а еще возобновила свои поездки в Дашин храм к чудотворной иконе. Она и раньше заглядывала туда иногда, выкраивая в вечной своей суете время, чтобы в прохладной полутьме храма прижаться губами к стеклу киота и почувствовать, как на несколько мгновений успокаивается душа, охлаждается пылающий лоб, утихают мысли Но все же это бывало редко – раз в несколько месяцев, мимоходом Теперь же она положила за правило ездить каждую неделю, теперь она как будто не губами и не лбом, а всей своей больной душой прикладывалась к иконе и потом, глядя вверх, Ей, Богородице, в глаза, просила бессвязно – как-то помочь, направить, исцелить, защитить, даровать покой и утешение

В один из таких дней случилось небольшое чудо: наконец выпал снег. О снеге Катя, конечно, не молилась, но как-то в глубине души на него уповала, хотела его поскорей – ей казалось, если выпадет снег, то перестанет быть так темно, неприютно и голо – и в душе, и вообще вокруг И вдруг непроизнесенная и даже неосознанная молитва была услышана – Катя вышла из храма, а кругом уже мело, мело основательно, серьезно, снег падал крупными пушистыми хлопьями, по-зимнему, по-хозяйски Она даже не стала снимать платок, чтобы не намокнуть, пошла, улыбаясь – то ли снегу, то ли ответу на свои бессвязные мольбы сделать хоть что-нибудь. Вот тебе хоть что-нибудь Маленькая такая милость – снег, маленькая, а все равно в той власти, хотя такой, казалось бы, пустяк Тебя там все-таки слышат, тебя там любят – вот тебе снежок, как ты хотела Не плачь

– Катя! – вдруг крикнули сзади. – Это ты?

Она обернулась, за ней бежала Даша Даша была все та же, хотя они давно не виделись, как-то вдруг перестали общаться после того, как Катя ушла из иконописного кружка, – поступала в университет, было не до иконописи Все та же длинная юбка, платок на голове, Катя робко переступила ногами в джинсах, как будто могла их спрятать – джинсы Даша не одобряла Ей вдруг стало стыдно – отступница, утратившая чистоту, встретилась с той, кто чистоту сохранил, кто соблюдал всё от и до, а не то что Катя – вечно на двух стульях, вечно компромиссы, джинсы вот, потому что стесняется в длинной юбке

– Я из университета заехала, – Катя как будто пыталась оправдать свои штаны, хотя какое могло быть этому оправдание. – К иконе.

Даша уже вовсю разглядывала ее с ног до головы, как будто специально смущала Впрочем, разглядывала недолго, предложила зайти в гости – ведь недалеко, всего несколько остановок на троллейбусе от храма, все-таки давно не виделись, если, конечно, Катя подождет пять минут, а то нужно сбегать с поручением в дом причта Пока Даша бегала, Катя позвонила с мобильного маме, предупредила, что задержится, потом стала читать длинную и смешную смс-ку от томящейся в библиотеке Вари. За этим занятием ее застала возвратившаяся Даша

– Что – и у тебя этот телефон?

В голосе у нее звучала неподдельная тревога Катя стушевалась, она понимала – что это за тревога и откуда взялась, но все-таки сказала:

– Мне Митя на день рождения подарил. А что такого? Батюшки вот тоже мобильными пользуются.

– Так это батюшки! Им можно. У них духовный уровень какой!

– Но что там страшного? – Кате уже было не по себе от этой Дашиной убежденности А что если и правда что-то ужасное? С другой стороны, мама телефон одобряла, удобно…

– В этих телефонах есть всякие игрушки, к которым люди привыкают и сходят потом с ума!

– Но в игрушки можно и не играть Можно просто звонить…

Было понятно, что Дашу все равно не переубедить, впрочем, Катя и не пыталась, она просто оправдывалась. Даша на эту тему, слава Богу, разговаривать больше не стала В конце концов, и так было о чем поговорить после долгой разлуки

Оказалось, что тетя Зина с младшими детьми и мужем уехала в Оптину на три дня. Дверь девочкам открыл Леша – долговязый, нескладный, Катя его тоже давно не видела, он сильно изменился, вырос и возмужал Одно осталось прежним – длинные волосы и узорчатая ленточка вокруг головы, правда волосы были уже благочестиво собраны в хвост, что придавало ему вид типичного прихрамового юноши