Алексей Олин - Иисус говорит: peace! Страница 15

Я фыркнул и почесал нос.

– И про “Грозу” Островского. Там в финальной сцене Катерина бросается вниз головой с обрыва. Да?

– Наверное, – я пожал плечами.

– Так вот, – продолжала Алиса, – некие умники, проявив изрядную фантазию, заменили маты, на которые должна была упасть актриса, батутом. И когда наша Катерина после всей драмы опять возносится над обрывом, и сие вознесение сопровождается вдохновенным монологом, только на сей раз матерным…

– Достаточно, – проговорил я, отсмеявшись. – Ценю твои попытки меня развеселить, но боюсь, что щас мой мочевой пузырь лопнет.

– Коленки мне не ошпарь.

– Постараюсь…

А потом мы целовались в подъезде. Пахнущем кошками и потерянным временем.

– Стой, погоди…

– Что-то не так? – спросила Алиса. – Мы оба этого хотим. Разве нет?

Она стояла очень близко. Люблю запах мокрых волос.

– Прости, но я не могу. Сегодня – не могу. Я… это сложно объяснить.

– Да, ладно. Не оправдывайся.

Алиса отстранилась. Она была явно разочарована.

– Это неправильно, неправильно, неправильно, – я словно шептал заклинание.

18.

Мутабор.

Волшебное слово из сказки Гауфа. В переводе с латинского языка означает:изменюсь. Понюхаешь чудо-порошок, произнесешь “мутабор!” – и превратишься в любое животное и будешь понимать язык зверей. Однако есть условие: в период действия порошка нельзя смеяться, иначе волшебное слово забудется, и ты до конца своих дней останешься тем, в кого превратился. Пауком, рыбой, там, или вороном. Типа как Кастанеда.

А смеяться очень хочется. После чудо-порошка.

В узле на шнурках я отчетливо видел символ бесконечности. Я развязал узел и сделал бесконечность – конечной. Концы бесконечности были сыроватые, в дорожной соли.

Я понял, что помочь мне теперь может только Мутабор.

Это один мой хороший знакомый. Если можно так сказать о человеке, то Мутабор – прирожденный наркоман. Ну, то есть бывают прирожденные музыканты, художники, писатели. А он – такой наркоман. Мутабора не назовешь ширялой или барыгой. Он возводит свое увлечение, свой порок в ранг искусства. В ирреальном мире ориентируется лучше, чем в реальном. Он круче якутских шаманов. Я пою ему оду!

Он никого не агитирует быть наркоманом, но, когда ты просишь, делится дарами природы и химии. Если же Мутабор зрит в тебе союзника – он даже не прочь поделиться ими бесплатно. Безвозмездно. Даром.

Но Мутабор никогда не предложит даров тому, кто просто стремится к Серым Воротам удовольствия. Вавилон – его заклятый противник.

Мы были союзники. Я отправился в гости. Предварительно позвонив и договорившись о встрече. Дело в том, что ирреальный мир ясен далеко не всем окружающим. Часто они враждебно настроены. К Мутабору не попадешь без предварительной записи.

– Привет, – говоришь ты в трубку.

– Здравствуй, брат.

– Мне нужен корм для рыб.

– Сколько корма для рыб тебе нужно, брат?

– Мои питомцы очень голодны.

– Приходи, – чуть помолчав, отвечает Мутабор. – Я помогу тебе.

Я пришел за помощью. Кстати, он действительно торгует кормом для рыб…

Обитая дерматином дверь открылась.

Я увидел Мутабора и улыбнулся. Как давно я не улыбался! Но, глядя на моего союзника, нельзя не улыбаться. Я видел перед собой настоящего африканца баскетбольного роста, с шикарными дредами, в драном халате и резиновых шлепанцах. Под мышкой он держал небольшой тамтам. Глаза его были мечтательны. Мутабор вот уже восемь лет жил в России и якобы учился на врача. Он говорил по-русски почти без акцента.

– Джа даст нам все! – сказал я.

Мутабор покачал головой

– Отряхни пыль вавилона, брат. От тебя идут нехорошие вибрации.

Я отряхнул снег с ботинок и плаща.

– Пройди.

Я шагнул в прихожую. Ноздри защекотал знакомый запах. Из комнаты раздавались музыка Боба Марли и позитивные голоса. Мне стало уютно. Но Мутабор по-прежнему хмурился. Отложил тамтам и уставился на меня.

– Я слишком рано?

Мутабор наклонил голову.

– Нет. Ты вовремя. Только я должен сказать тебе две вещи, которые ясно вижу.

– Говори.

– Первая. Если ты останешься сегодня, вот сейчас, здесь – тебя ждет испытание.

– Я не бегу от испытаний, – солгал я.

– Вторая. Вибрации от тебя все же нехорошие.

– Что это значит?

– Ты хочешь получить лекарство от всех бед, – спокойно констатировал Мутабор. – И не спорь. За этим ты пришел. Ты знаешь, куда ведет подобное желание?

– Куда?

– В Черные Ворота.

– И?

– Дорога налево, ведущая в никуда.

– Это плохо, – согласился я.

– В Сайон ведут лишь Белые Ворота. Тебе необходима опора. Обрати взор к небу.

– Я постараюсь.

Мутабор вздохнул.

– Ладно. Пошли на кухню. Я недоволен твоим состоянием, но попытаюсь помочь.

В комнате на полу лежали какие-то люди. Рядом стоял кальян. Я переступил через людей. Прислушался к музыке и словам, льющимся из динамиков: Iron, Lion, Zion.

– Не обращай внимания. Следуй за мной.

На кухне Мутабора было чисто и светло. На столе, покрытом клетчатой клеенкой, стояла жестяная баночка, на боку которой крупными буквами было написано: “Государственный трест. ЧАЕУПРАВЛЕНИЕ. Фабрика „Большевичка“”. И нарисованы скрещенные серп и молот. Внутри лежали камни гашиша. Также на столе были резная деревянная трубочка, разделочная доска и нож.

– Садись.

Я сел на диванчик в углу. Мутабор заварил мне зеленого чая.

– Выпей этого чаю. Это особый сбор.

С каждым глотком чая во мне увеличивался процент умиротворения. Проблемы отступали, и я повернулся к окну, чтобы обратить взор к небу. Небо было невеселое.

Пока я пил, Мутабор стругал плюшки.

Лезвие ножа размеренно стукалось о доску.

Потом мы дунули. Я закашлялся, потому что совсем отвык дуть. Мутабор похлопал меня по плечу. Я выпил еще чая, чтобы смыть неприятный привкус.

– Как ты?

– Ничего…

Тогда Мутабор включил телевизор. Канал “Культура”. Там показывали фильм с Чарли Чаплином. Как Чарли работал на заводе и сидел в тюрьме, где принял кокаин за соль. Я хохотал до усеру, аж слезы на глазах выступили. Не сразу и заметил, что сижу в кухне совершенно один. Музыка в комнате уже не играет; люди сгинули в неизвестности. Выключил телевизор, перестал ржать. Закрыл глаза.

А когда открыл – передо мной снова был Мутабор. Он стучал в свой тамтам.

Я растворялся в ритме.

– Тебя ждет испытание, – повторил мой союзник, неожиданно оборвав медитацию. – Приготовься. Очень скоро.

– Я не бегу от испытаний.

Раздался звонок в дверь.

– Это оно? – спросил я.

– Да, – ответил Мутабор и пошел открывать.

Через минуту на кухне оказался Курт. Он выглядел немногим лучше меня.

– Ну, привет, – сказал он.

– Привет.

– Не надоело?

– Надоело.

– Я приготовлю для вас порошок из добрых грибов, – сказал Мутабор. – Я чувствую, вам о многом нужно переговорить.

19.

– …А я напоминаю нашим уважаемым радиослушателям, что тема сегодняшней беседы – супружеская неверность! – говорила приятным, чуть хрипловатым голосом девушка. – Звоните в студию и пишите на наш сайт… а прямо сейчас…

Видимо, неправильно починил кровать. Она рухнула подо мной, и я вновь спал на матраце. Причем я совсем не тяжелый. Даже скорее легкий. Как гагачий пух.

А еще нечаянно разбил зеркало. То самое, которое держалось на четырех гвоздях. Сидел целый час на полу и аккуратно перебирал осколки. Мир разлетелся на множество кусочков с острыми краями. Если верить примете – семь лет не будет счастья.

Я лежал на матраце и слушал радио. Груша перегоревшей лампочки напоминала о бельме. Беловатое пятно – помутнение роговицы. Потолок расчертили трещины, похожие на извилистые русла великих, но безымянных рек с контурной карты России. Было четыре часа дня. Город захлебывался в солнечном свете. Свет грел мне пятки и показывал, как плохо я помыл окна. Я встал, открыл окно и выглянул наружу. Радио пропало. Наушники барахлят. Пошевелил провод, и звук восстановился.

– Один мой друг, он стоил двух…

Нажал кнопочку на плейере и выбрал станцию с англоязычными песнями.

Там крутили Боба Дилана. Достучаться до небес.

Я поежился. Свежо на улице.

В витринах бутика стояли черные и белые манекены. Лысые, безглазые, безносые, и ртов тоже не было. Зато нарядно одетые. Это, наверное, специально так сделано, чтобы покупатели узнавали себя… Подсознательная метафора. Странно, но живым выглядело в апрельском свете притулившееся к бутику древнее здание. Светло-коричневая во вмятинах стена, облупившаяся краска, ржавые карнизы, остроугольные крышечки дымоходов и кривой водосток. А – живое…

В последние три дня мне было не до Алисы. Не до правильности или неправильности. Гордость моя была уязвлена пренебрежительным “не оправдывайся!”, хотелось что-то доказать, но сил на это не осталось. Сил вообще не осталось.