Нагиб Махфуз - Любовь под дождем Страница 15

За завтраком мы узнали удивительную новость: Зухра решила учиться. По этому поводу высказывались различные суждения. И хотя все они были противоречивы, большинству из них был присущ дух поощрения. Это известие ранило мою душу и разбередило старую рану. Я рос без надлежащего надзора и только и делал, что развлекался. Я не жалел ни о чем. И слишком поздно понял, что время — не друг, как мы воображаем, а враг. Вот она, крестьянка, решила учиться. Мадам рассказала мне о том, как Зухра попала в Александрию. Мне стало ясно, что она действительно только служанка мадам и, возможно, еще девушка, если только Сархан из тех, кто не любит девственниц. Но я все же задал мадам коварный вопрос.

— Я уж было решил, что Зухра… — и сделал многозначительный жест.

— Нет… нет.

— Может, мы все-таки подумаем о совместном деле? — вернулся я к недавнему разговору.

— Ну что ты, откуда у меня деньги? — возразила она с хитростью бандерши.

— А что, если я захочу пригласить сюда подругу? — я понизил голос до шепота.

Она покачала головой:

— Пансионат заполнен жильцами. Если я разрешу одному, как отказать другому? Но у меня есть адресок, если хочешь…

Встретив в зале Зухру, я поздравил ее с принятием такого важного решения и добавил шутливо:

— Старайся! Когда я начну свое дело, мне понадобится секретарша.

Она радостно улыбнулась, став еще более привлекательной. Я почувствовал, что мое влечение к ней не ослабело.

Машина мчалась по улицам и переулкам. Воздух был чист и спокоен. Желая насладиться быстрой ездой без всяких препятствий, я направился по дороге через пустыню. Здесь я выжал из своего «форда» все, что можно было. Вернувшись в город, пообедал в кафе «Бам-бам». Подцепил девицу, выходившую из парикмахерской. В пансионат приехал уже к вечеру. В холле сидела Зухра с какой-то девушкой, и я сразу догадался, что это учительница. Мадам познакомила нас. Как обычно, она представила меня полностью, со всеми ста федданами и проектами дела. Я сел рядом с мадам и исподтишка разглядывал учительницу. Она ничего. Слегка сутуловата, но это почти незаметно. Немного приплюснутый нос нисколько не портил ее лица, напротив, делал его даже более привлекательным. К сожалению, девушки, подобные ей, не идут на случайные связи. Им нужны прочные, продолжительные отношения. Но даже и это не удовлетворяет их — они смотрят дальше, имея в перспективе замужество.

И все же после этого вечера я стал совершать прогулки в районе Мухаррам-бека, где находилась ее школа. Вскоре мои попытки встретить учительницу увенчались успехом: как-то после полудня я увидел ее на автобусной остановке. Я вышел из машины и пригласил ее сесть. Она немного поколебалась, но, посмотрев на небо, затянутое мрачными тучами, все же решилась воспользоваться моим предложением. Я довез ее до дому, жалуясь по дороге на свое одиночество в Александрии и рассказывая о своем проекте.

— Мне думается, нам нужно встретиться еще раз, — сказал я, прощаясь с ней.

— Пожалуйста! Можете навестить нас, — приветливо ответила она.

Действительно, Фрикико, мой возраст и богатство делают меня достойным кандидатом в мужья. Поэтому мне надо быть осторожным, когда я завязываю дружбу с учительницей, врачом, дикторшей или с кем-нибудь в этом роде. Если я хочу расширить свое жизненное пространство, я должен обманывать алчущие взоры женщин обручальным кольцом.

Чтобы как-нибудь заполнить остаток дня, я отправился к бандерше-мальтийке из района Клеопатры и потребовал собрать как можно больше девиц. Мы устроили такую разгульную вечеринку, какой не знала история со времен нашего халифа Гаруна ар-Рашида.

— Он никогда не видел своей матери, а отец бросил его, когда ему было шесть лет… поэтому надо быть к нему снисходительным.

Он говорил тихо и спокойно, а мой брат кипел от злости.

Никак не привыкну к этому клоуну от журналистики. Один вид его меня раздражает, а он еще без конца лезет ко мне со своими дурацкими советами.

Талаба Марзук поинтересовался, как продвигаются мои дела. Я потянул носом воздух — в холле чем-то очень сильно пахло.

Талаба-бек рассмеялся:

— Это все мадам. Посмотри — вон она ходит по комнатам с кадильницей.

— Значит, вы любите Умм Кальсум и неравнодушны к фимиаму, — заметил я ей, когда она вернулась в холл.

На губах ее расцвела улыбка, но она не ответила мне, прислушиваясь к греческой песенке, передававшейся по радио.

— Мне нужно найти какого-нибудь иностранца, который уезжает и хочет продать свое заведение, — обратился я к Талаба-беку.

— Хорошая мысль, что ты скажешь, Марианна?

— Да подожди, мне кажется, хозяин «Мирамара» подумывает об этом… — проговорила она, не отрываясь от радиоприемника.

— О чем эта песня? — спросил я.

— Про девушку на выданье, — мадам кокетливо посмотрела на меня. — Она отвечает на расспросы матери и перечисляет качества, которыми должен обладать ее жених!

Мадам бросила взгляд на портреты, висящие в холле, и вздохнула:

— А ведь я до сих пор могла бы оставаться госпожой…

— Бы и сейчас настоящая госпожа.

— Я имею в виду — госпожой во дворце Ибрагимия! — возразила она.

Клоун от журналистики повернулся ко мне:

— Не трать время попусту.

Я обругал его про себя. Вечер был тихий и холодный. У меня было назначено свидание с итало-сирийкой в доме сводни из Сиди Габера. Фрикико… не упрекай меня!

За завтраком я узнал о визите сестры Зухры с мужем.

— Она твердо решила остаться с нами, — с удовлетворением сообщила мадам.

— Нужно благодарить аллаха, — заметил я, — что встреча закончилась миром. Я хочу сказать — без покушения на убийство!

Затем, обращаясь к Сархану аль-Бухейри, насмешливо произнес:

— Кажется, Бухейра сдала.

— Сдала?!

— Говорят, ее близость к Александрии значительно ослабила кровожадность сельских традиций.

— Это значит, — отпарировал он звенящим горделивым голосом, — что она гораздо более культурна, чем остальные сельские районы!

Я посадил Талаба-бека в машину, чтобы довезти до отеля «Виндзор», где он должен был встретиться со своим старым другом. Талаба-бек — единственный человек, к которому я испытываю чувства дружбы и уважения. Он представляется мне памятником монархического строя: проходят времена, сменяются правительства, но он сохраняет свою самобытность.

— А не лучше ли было бы феллашке уехать со своими родными? — спросил я его со скрытым коварством.

Он усмехнулся:

— Для нее прежде всего было бы лучше не убегать из деревни.

— Наверно, существует немало причин, которые мешают ей вернуться, даже если б она очень этого хотела!

— Ты имеешь в виду этого парня, Бухейри?

— Не совсем, но и он — одна из причин, во всяком случае!

— Вполне вероятно, — засмеялся Талаба-бек. — Конечно, может, он и ни при чем и совсем другой был виновен в том, что ей пришлось бежать из деревни, но…

Мое подозрение возросло, когда спустя несколько дней я узнал об отказе Зухры выйти замуж за Махмуда Абуль Аббаса — продавца газет. Махмуд, прежде чем пойти к мадам просить руки девушки, советовался по этому поводу со мной, как со своим старым клиентом. На следующий день после неудачного сватовства я остановился перед лавочкой Махмуда в полной уверенности, что предстоит дискуссия по этому вопросу, и приготовился к ней. Махмуд казался возмущенным и расстроенным. Мы обменялись с ним понимающими взглядами.

— Вот тебе пример нынешних девиц, — сказал я сочувственно.

— Пусть поищет других дураков.

— Аллах наградит тебя более достойной, и если хочешь знать правду, то пансионат — не самое подходящее место для выбора невесты.

— Я думал, она порядочная девушка…

— Я не говорил, что она не порядочная, но…

— Но что? — встрепенулся он.

— Да сейчас тебе это уж совсем ни к чему.

— Нет, скажи, чтоб сердце успокоилось.

— А оно успокоится, если я скажу, что Зухра любит Сархана аль-Бухейри?

— Сумасшедшая! Разве господин Сархан женится на ней?

— Я говорил о любви, а не о женитьбе! — заметил я, прощаясь.

Сархана я не выносил с первого дня. Правда, моя антипатия к нему снизилась до нуля, когда он открыл мне свое сердце, но это продолжалось недолго. И вовсе не Зухра была тому причиной. Может быть, его никому не нужная откровенность, а может быть, настойчивое прославление революции к месту и не к месту. И я вынужден был либо поддакивать ему, либо молчать. Однажды чаша терпения моего переполнилась и я сказал:

— Мы приветствуем революцию, мы верны ей, однако ведь и до нее не было пустоты.