Мишель Турнье - Жиль и Жанна Страница 15

— И что вы сделали с этими костями?

— Мы перевезли их в Машкуль, в спальню сеньора де Ре, и там сожгли в камине. Прах был разбросан во рвах, окружающих замок.

— Что происходило в спальне сеньора де Ре в Машкуле?

— Туда мы — Силле, Анрие и я сам — приводили сеньору де Ре детей.

— Видел ли ты, что сеньор де Ре делал с ними?

— Да. При помощи этих детей сеньор де Ре утолял свои плотские вожделения, для чего он брал свой кол…

— Замолчи! Ни слова больше!

Фискал Жан де Блуэн встает. Он снимает свой плащ и накрывает им распятие, висящее на стене позади него.

— А теперь, Пуату, продолжай!

…он брал свой кол, то есть свой мужской член, и возбуждал его, чтобы тот встал, а затем втыкал его ребенку между ляжек, но вовсе не туда, куда природа назначила девочкам.

— Разве крики детей, подвергавшихся подобным надругательствам, никого не встревожили?

— Чтобы избежать этих криков, сеньор де Ре завязывал на шее ребенка веревку и подвешивал его на крюк. Тот задыхался, но сеньор де Ре не давал ему умереть, развязывал его, возвращал к жизни, осыпал ласками, клялся, что все было сделано без злого умысла, а всего лишь из желания развлечься. Когда же ребенок окончательно успокаивался, он перерезал ему горло и во время агонии утолял свою похоть.

— Как убивали детей?

— Иногда сеньор де Ре убивал ребенка своими собственными руками. Иногда он приказывал Анрие или мне убить его. Мальчишке отрезали голову или перерезали горло, а иногда, словно кролику, разбивали голову палкой. Сам сеньор де Ре пользовался мечом, который он любовно называл избавителем.

По знаку фискала судебный исполнитель приносит меч, о коем идет речь, и показывает его судьям.

Допрос Анрие Гриара позволил выяснить различные подробности. Сначала фискал пожелал узнать, не удалось ли спастись некоторым детям после того, как они побывали в лапах сеньора де Ре.

— Из осторожности, а также чтобы заставить детей молчать, он убивал их, — уточнил Анрие. — Я не раз слышал, как он хвастал, что самое большое наслаждение — это убить или зарезать ребенка, а потом смотреть, как он кончается в муках, и все это для того, чтобы утолить свое вожделение.

— Кто-нибудь из детей пережил преступные ласки сеньора де Ре?

— Нет, за единственным исключением. Когда сеньору де Ре не хватало для разврата свежих жертв, он брал юных певцов из хора своей церкви. Но с ними он не был столь жесток, ибо страстно любил музыку.

— А что вы делали с телами и одеждой?

— Тела складывали в камин, наваливали вязанки хвороста и поддерживали огонь до тех пор, пока они не превращались в золу, которую потом разбрасывали по земле и по воде вокруг замка. Одежду также сжигали, но не сразу, а постепенно, избегая излишнего дыма, который мог бы вызвать любопытство посторонних.

— Не использовались ли трупы детей для каких-либо определенных целей?

— Иногда глаза, сердце и кисти рук складывали на поднос. Наполняли кровью таз. Эту жертву подносили Дьяволу, желая таким образом заслужить его милость. Но случалось также, что сеньор де Ре отрезал головы у нескольких трупов и расставлял их на камине. Потом он звал нас и вынуждал вместе с ним взирать на этот разделочный стол, заставляя сказать, какую из голов мы находим самой красивой. Когда самая красивая голова бывала сообща избрана, он брал ее в руки и целовал в губы.

Кульминацией процесса должен был стать допрос Франческо Прелати. Его вид, манеры, одежда, речи — все отличалось присущими ему дерзостью и изысканным вкусом. В этом не было притворства. Разумеется, он знал, что никакой расчет, никакой обман, никакая подлость не могли вызволить его из столь безнадежного положения.[8] А может, он просто не был способен быть кем — либо иным, кроме как самим собой. Его надменность проявилась с самого первого ответа. Фискал Шапейон спросил, действительно ли его зовут Франческо Прелати.

— Называйте меня Прела, — потребовал обвиняемый.

— Франсуа Прела, — послушно повторил Шапейон, — вы родились двадцать три года назад в Монте-Катини, в епископстве Луккском, в Италии. Епископ Ареццо посвятил вас в духовный сан, однако вы стали изучать поэзию, геомансию, хиромантию, некромантию и алхимию.

Это однако заставило Прелати иронически улыбнуться, но все же он согласился с судьей.

— Около двух лет назад, когда вы проживали в доме епископа Мондови в квартале, где обитает флорентийская чернь, вы встретили некоего аббата Эсташа Бланше, представившегося исповедником и посланцем сеньора де Ре. Он спросил вас, согласны ли вы помочь ему в деле спасения указанного сеньора де Ре. Вы согласились.

— Душа пребывала в погибели, я почел своим долгом устремиться к ней на помощь, — звучно произнес Прелати.

— Подобная забота с вашей стороны удивляет нас, но с еще большим удивлением узнаешь, что вы, по утверждению вашему, дабы помочь этой душе в погибели, взываете не к Господу и святым, но к Сатане, Баррону, Велиалу, Вельзевулу, словом, призываете всю адскую нечисть!

— Они одни еще могли что-то сделать для сеньора де Ре.

— Объясните.

— Отец Бланше предупреждал меня. Однако, обнаружив, до какого мерзостного состояния дошел сеньор де Ре, я ужаснулся.

— И призвали на выручку Дьявола.

— Для обращения к Господу и его святым там был отец Бланше, а он, похоже, уже исчерпал все свои молитвы. Одна из поговорок моей родины звучит примерно так: лечишь лошадиную болезнь — зови ветеринара. В данном случае лекарством был огонь. И прежде всего огонь Ада, единственный, коим можно было прижечь гноящиеся раны сеньора де Ре.

— Странный способ лечения — отдать де Ре в лапы Дьявола!

— Речь шла не о том, чтобы отдать сеньора де Ре в лапы Дьяволу. Призывая Баррона, я написал расписку, каковая гласила: «Приди ко мне по моему велению, и ты получишь все, что пожелаешь, кроме души моей и умаления моей жизни».

— Так вы считаете, что Дьявол способен сделать скидку?

— Конечно. Надо только уметь с ним договориться.

— Но обязуясь отдать ему все, чего он пожелает, знаете ли вы, чего он может пожелать?

— Конечно!

— Человеческих жертв! Крови, сердец, трупов детей!

— А разве Господь не потребовал от Авраама принести в жертву своего маленького Исаака?

Малеструа не вытерпел. Разъяренный, он вскочил и трясущимся указательным пальцем, затянутым в малиновую перчатку, стал тыкать в сторону допрашиваемого:

— Проклятый флорентиец, ты оскорбляешь Писание!

Прелати повернулся к нему и почтительно, но с явной издевкой произнес:

— А разве Иисус не сказал: «Пустите детей и не препятствуйте им…»[9]

— Я приказываю тебе замолчать! — прогремел Малеструа.

— Сатана есть подобие Господа, — продолжил Прелати с нарочитым смирением. — Да, подобие перевернутое и уродливое, но все-таки подобие. В Сатане нет ничего, чего не было бы в Господе. И полагаясь на это исчерпывающее сходство, я рассчитывал спасти сеньора де Ре.

Судьи, эти теологи и большие любители изощренных диспутов, помимо своей воли навострили уши. Пьер де Лопиталь сделал знак Малеструа не прерывать Прелати.

— Продолжайте!

— Бросить сеньора де Ре на самое дно пучины мерзостей, а затем, воздействуя огнем, заставить его претерпеть то изумительное превращение, которое обращает низкий свинец в золото. И он предстанет перед нами в ореоле святости!

— Это безумие! — восклицает Менструа.

— Мы живем в безумное время. Злоключения Девы Жанны словно молнией поразили сеньора де Ре.

— Зачем вы впутываете в это дело Деву Жанну?

— Сеньор де Ре вручил свое доблестное сердце в руки Жанны, излучавшей святость. Ангелы берегли ее, святой Михаил и святая Екатерина наставляли на верный путь. И она летела от успеха к победе. Затем наступила пора злокачественных перемен: черная ночь темницы, процесс, приговор, искупительный, но в то же время и спасительный костер. Надо было, чтобы сеньор де Ре в свою очередь подвергся такому испытанию, прошел через него. В этом причина его преступлений, творимых во имя Дьявола. И он отныне на правильном пути.

— Что вы называете правильным путем?

— А разве он, как Жанна, не идет на костер?

— На что же вы надеетесь?

— На благое изменение. Как знать, не будет ли руанская колдунья вскоре реабилитирована, не снимут ли с нее обвинение? Ее станут почитать. И я не удивлюсь, если эта маленькая пастушка из Домреми в один прекрасный день будет канонизирована Римом. Объявят праздник святой Жанны! Святая Жанна! Представляете, какой светлый отблеск падет тогда на Жиля де Ре, всегда следовавшего за ней словно тень? И кто может сказать, не канонизируют ли заодно и ее верного товарища: святого Жиля де Ре?