Ирина Ульянина - Все девушки — невесты Страница 15

— Хотела еще сходить в парикмахерскую, но времени не хватило. Думаю, вдруг там очередь? Еще опоздаю… Сама завилась, нормально, да? — в том же суматошном темпе трещала Окса. Но внезапно приостановилась, будто говорильный моторчик дал сбой. — Нет, я вижу, у вас что-то произошло… Вы какие-то обе не того… не в себе… Кто это вас напугал, а?

— Мой отец пропал, — сухо сообщила я и отвернулась к окну.

— Кошмар, — поразилась она, приоткрыв рот. — Может, его похитили?..

— Все может быть, — сказала я. — Но кому это надо? Папа ведь не денежный мешок, не вице-президент Газпрома, чтобы его похищать…

Петренко — девчонка простая, как овощ, зато отзывчивая. Она и в прошлую пятницу не оставила меня в беде. Утешала, когда я застала Стасика, целующегося с какой-то шалавой… Подонок!.. Сам зазывал в этот долбаный «Рок-Сити», говорил, что у него выходной и он желает провести вечер, а также ночь со мной. Намекал на чувства: типа думает только обо мне, и вообще я — лучшая. Трепло кукурузное!.. Зачем врать?! Я-то поверила. Чуть наизнанку не вывернулась, придумывая, во что бы такое-этакое из ряда вон выходящее нарядиться, накрасилась, как обезьяна… А когда мы столкнулись нос к носу в клубе, диджей Ру сделал морду тяпкой вроде знать меня не знает. И нагло тискал эту незнакомую кобылу… Я с психу напилась коктейлей, ужралась в три сопли, по-русски говоря, и верная Окса волокла меня сначала до такси, потом по лестнице. Дома заставила промыть желудок, сунув три пальца в глотку… Тошно вспоминать… За вечер абсолютно бездарно просадила кучу бобов, выданных добрым папой, осталась без копья… Пес бы с ними, с бобами. И пес бы с ним, с этим сексуально озабоченным моральным уродом Рудницким. Но если с отцом что-то случится, я этого просто не переживу!

Заторможенная мама объяснила Оксанке, что глава нашего семейства в пятницу уехал на рыбалку и с тех пор от него ни слуху ни духу.

— Ой, сейчас столько людей тонет и в реках, и в Обском водохранилище, — простодушно ляпнула Петренко. — Вы в морг еще не обращались?

— Что ты, что ты! Это исключено, Ленчик умеет плавать, — испугалась мать.

— Знаете, Софья Николаевна, всяко бывает… Вдруг какой несчастный случай… вдруг он в больнице без сознания… Документы при нем были?

— Типун тебе на болтун, — пожелала я Петренко.

Но Окса притворилась глухой и не пожелала заткнуться: деловито прохаживалась по кухне от стола к окну и обратно — три шага вперед и столько же назад — и генерировала новые версии:

— Значит, так… В милицию обращаться рано — заявления принимают через трое суток после исчезновения человека. Хотя… сегодня вечером как раз сравняется трое суток с тех пор, как Леонид Михайлович уехал! Надо соврать, что он тогда и пропал!

— Пустое. Это все пустое, Оксаночка!.. Кого и когда находила милиция? — Мама массировала виски подушечками пальцев и морщилась, щуря припухшие веки.

— А я считаю, надо звонить и в милицию, и в больницы, и в морги!

Моя мать сжалась, прикрыла лицо руками и простонала с тоской:

— Если бы знать, с кем он уехал!..

— Странно, я-то думала, у вас образцовая семья, — опять не в кассу высказалась Петренко.

— Оставь свои мысли при себе! Они никого не колышут, — оборвала я ее.

Мелет что попало. Мать без того еле дышит… Я накапала ей настойки пустырника — других успокоительных средств не нашлось. Но она отказалась пить зеленовато-коричневое пойло, сказала, что оно понижает давление, которое у нее и так низкое. Пришлось выпить самой. Ни чуточки не полегчало!

Оксанка призналась, что не прочь покушать — ее постоянно снедает чувство голода.

— Там, в холодильнике… — слабо, как умирающий лебедь крылом, махнула рукой мама. — Возьми сама, пожалуйста.

Петренко заварила чай, сделала бутерброды с сыром и пожарила яичницу. Больше поживиться было нечем. Уплетая со скоростью звука, уточнила:

— Ритка, так мы пойдем показываться или упустим свой шанс?

— Сходите, девочки, развейтесь, — посоветовала мама.

У меня даже руки не поднимались причесываться и одеваться. Однако Окса, поторапливая, сама натянула на меня ту злополучную мини-юбку и малиновый топ, купленный мне папой накануне маминого юбилея, — куда бы я в них ни пошла, ничем добрым это не кончалось… Вот и в пятницу вырядилась в клуб, а Стаc целовался с другой… Я опустилась на постель, едва не расплакавшись.

— Ну вот. Чего ты замерла, Ритка? Глаза-то накрась! — пристала Окса.

Тушь на ресницы ложилась неровно, комочками, и склеивала их по пять штук в одну. Вымытые только вчера волосы смотрелись грязными, тусклыми и безжизненными. Я ни о чем не могла думать, кроме отца… и подлого Рудницкого… А Петренко все фиолетово!.. Она позвонила в агентство, вереща так звонко, что, наверное, в соседнем доме отдавалось:

— Здрасте! Позовите Элину Владиславовну! А, это вы, Элина Владиславовна? Здрасте еще раз! Звонит Оксана Петренко, подруга Маргариты Зарубиной. Помните, вы предлагали нам пройти фотопробы? Сказали, позвонить после двенадцати. Так вот, я звоню! Ну да, и Маргарита тоже собирается… Записываю адрес. Угу, спасибочки, через полчасика будем!

Фотосалон располагался на улице Советской, в нескольких кварталах от станции метро «Красный проспект». Я себе это заведение представляла несколько иначе. Вернее, совершенно иначе. Надеялась попасть в необъятный салон с окнами-витринами от потолка до пола, зеркалами, сияющим паркетом и крутейшей аппаратурой. Думала, вокруг нас будут суетиться стилисты, визажисты, одевальщицы — ведь именно так показывают в кино. Дудки! Как обычно, жестоко обломалась!.. Мы еле нашли вход в подвал пятиэтажки, поскольку над ним не имелось даже элементарной вывески. Спустились… Убогость крайняя — стены в облупившейся масляной краске, тусклый свет и сырость, отдающая смрадом канализации. Из мебели — только убитый канцелярский стол, такие же стулья и диван-кровать с обивкой, протертой до самого поролона. К мебели еще относилась больничная ширма, которую, похоже, сперли, — на простыне я заметила казенный штамп.

На диване — нога на ногу — сидели две лахудры, за столом — еще одна беспонтовая девица: нос уточкой, губы ниточкой, глаза сонные. Окса решила, что она здесь самая главная, и с пионерским задором рапортовала:

— Здрасте! Мы по приглашению Элины Владиславовны! Мы на кастинг!

— У-у, — прогундосила девица за письменным столом. И неожиданно зычным голосом проорала: — Глеб, Глее-еб! Колокольников! К тебе пришли!

В торцевой стене со скрипом отворилась железная дверь. Я мрачно ожидала, что и оттуда вывалится какой-нибудь ублюдок, соответствующий обстановке, — хромой или горбатый, рябой или косой. Но опять не угадала. Именно Глеб Колокольников вполне бы проканал за художника из западного кино. Жутко стильный пацан!.. Он рассекал в широченных черных брюках карго с множеством карманов и синей ти-шотке с белой надписью в три ряда. В левом ухе — серебряная серьга, на мизинце — клевая печатка, на запястье — дизайнерский браслет. Густые темно-пепельные волосы модно подстрижены — с длинной челкой, спадающей на черные брови, изогнутые, как ласточкино крыло, и на большие серые глаза.

— Здрасте, — в своей сельской манере выпалила Окса. — Меня зовут Оксана Петренко, а ее — Марго.

— Ясно.

Я тщетно силилась прочесть английскую надпись на груди фотографа. Он едва заметно, краешком рта улыбнулся:

— Ни у кого не получается перевести, слишком много сленга. А означает это примерно следующее: «Мои друзья свалили в Испанию, и мне ничего другого не оставалось, как по тихой грусти купить эту гребаную майку».

— Супер! — Я взглянула на него призывно: сразу резко захотелось этому клевому продвинутому Глебу понравиться.

— Собственно, ничего особенного, просто мне эта штука дорога как сувенир — друг подарил, как раз из Испании привез… — пояснил Колокольников, откидывая назад густую блестящую прядь с лица. — Девушки, да вы не стойте, присаживайтесь пока.

Мы потеснили лахудр на диване. Утконосая протянула нам журнал «Вог» — до того истрепанный и засаленный, что к нему противно было прикасаться. Фотограф возился со штативами — устанавливал осветительную аппаратуру. От софитов клубами летела пыль, изнанка отражающих зонтиков из белой давно превратилась в желто-серую. Что его держит в этом отстойнике?.. Где он и где этот глухой подвал?.. Я терялась в догадках.

— С кого начнем? — спросил Колокольников.

— С меня! — шагнула вперед, навстречу удаче, Петренко. Встала на фоне простыни, выставила вперед толстую ножку и жеманно улыбнулась. Сдохнуть можно со смеху!.. Но Глеб не сдох, щелкал, не выказывая никаких эмоций. И девицы с тем же равнодушием наблюдали, как позирует Окса. Мало того что она кривлялась пуще мартышки, еще и кокетничала, откровенно заигрывая с суперским фотохудожником: