Александр Этман - На седьмой день: рассказы Страница 15

Идея им понравилась. Мы решили в качестве учредителя кооператива избрать Госкомспорт и предложить ему выпускать спортивную газету: полиграфию мы знали отлично.

Получить право торговать вафлями было куда более легким делом, чем зарегистрировать кооператив, который вдобавок собирается чего-то там издавать. По мере прохождения безумного количества инстанций из числа пайщиков по очереди отделились и Тяж, и Карт, и Гнедой. Я остался один. Но через три месяца – пробилось! На тот момент кооператив состоял из меня – председателя, моей жены Милы, которая числилась студенткой и Павла Михайловича Закревского – старого, но оптимистично настроенного бабника, бывшего футбольным судьей и долголетним директором стадиона «Динамо», где устраи вались жестокие оргии.

На следующий же день после утверждения кооператива с претенциозным названием «Из первых рук», вернулся Тяж. Мы его с удовольствием взяли, так как Павел Михайлович, несмотря на врожденную интеллигентность, путал точку с тире. Гордый Карт довольно сухо поздравил меня, а Гнедой, за месяц до этого похитивший мой устав и пытавшийся создать конкурирующую фирму, был подвергнут остракизму.

– Александр, – сказал министр спорта. – Раз вы зарегистрированы у нас, вы должны что-то спортивное делать.

– Да, мы будем выпускать газету.

– Боюсь, что расстрою вас: вчера мною получено распоряжение ЦК партии о запрете на частные издания. Ни газет, ни брошюр, ни прокламаций.

– Тогда мы будем выпускать верноподданнические плакаты, – придумал я. – И еще: устроим массовый футбольный турнир.

Дядя Паша очень обрадовался. Он совсем не знал, как делается газета, но как играют в футбол, знал очень хорошо. Он предложил также устроить аналогичные соревнования по бильярду и преферансу, но идею зарубили ввиду отсутствия бильярдных столов и приличных карточных колод.

Мы дали объявление в газете. Результат нас сильно напугал: откликнулись 148 команд, согласных платить деньги за катание мяча по болотистым футбольным полям. Нам необходимо было арендовать как минимум сорок полей, обеспечить состязания арбитрами и врачами.

Газеты писали: «Первый в стране массовый футбольный турнир... Жены рады: мужья приходят домой потные, но не пьяные... Результаты матчей поступают в главную судейскую коллегию поздно вечером, а затем их обрабатывает бесстрастный компьютер...»

Но мы экономили. Роль «бесстрастного компьютера» играл все тот же Рудин. Вечером (благо жили мы рядом) я относил к нему результаты, и он составлял таблицы по швейцарской системе. Однажды он напился и не мог выполнять роль бесстрастного компьютера. Вернее, выполнял, но плохо. Но такое случилось только однажды.

Параллельно мы выпускали атрибутику рижского «Динамо» и плакат. Тяж нашел какую-то пожилую даму и отрекомендовал ее как прекрасного художника. Я стал было искать редакционного художника Колю Заварова, чьи возможности знал очень хорошо, но Коля в этот период ушел в буддизм и дико пил.

Идея была проста. Близился чемпионат Европы по футболу в Германии, и сборная СССР пробилась в число финалистов. В измученной и голодной стране футбол называли «горькой радостью народа» – то ли оттого, что подавляющее большинство зрителей были пьяными, то ли потому, что радость эта была единственной и оттого горькой. Мы решили попробовать заработать на этой любви.

Художница изобразила вратаря, тянущегося к мячу на фоне карты тогда еще ни с кем не объединившейся Западной Германии. В правом нижнем углу помещалось расписание матчей. Художница, очевидно, смотрела футбол последний раз в шестидесятые, потому что на голову вратаря она водрузила «яшинскую» кепку, которую пришлось замазать.

Макет был готов. Бумагу – жуткого качества, сырую, в рулонах – я нашел на складе Госкомспорта. В ней жили гусеницы.

Главлит (по-простому – цензоры), не обнаружив крамолы, дал разрешение. Полиграфические работы и печать заняли всего девятнадцать дней – это был рекорд страны! К середине мая мы получили 20 тысяч экземпляров нашего детища. Оно было очень зеленым. Кроме того, вместо флага Англии был ошибочно впечатан флаг Великобритании, а в чехословацком, голландском и ирландском флагах были перепутаны цвета. Но цена была по тем временам хорошая – два рубля.

10 июня начинался чемпионат, и надо было спешить. Атрибутика рижского «Динамо» продавалась отлично и несла зверскую прибыль. Дядя Паша кутил в ресторанах. Мила ходила по чековым магазинам. Но с плакатами была проблема: они лежали на полах в наших квартирах. Плакаты продавались медленно – на улицах, во Дворце спорта, через «Союзпечать», на вокзале и в аэропорту, где меня встретили как родного. Однако к 30 мая у нас оставалась нераскупленной половина тиража. Поступило сообщение ТАСС о том, что 4 июня на московском стадионе «Локомотив» сборная СССР сыграет с поляками и будет много народу.

Три тысячи экземпляров я отдал каким-то барыгам, которые, оставив в залог печать своего кооператива, уехали торговать ими якобы в Ставрополь. Именно этот эпизод сыграл главную роль в истории становления нашего дела, превратив его из мелкого в мощное, существующее и поныне.

С оставшимися семью тысячами плакатов мы решили ехать в Москву. Заглянувший на огонек Рудин сравнил меня с гробовых дел мастером Безенчуком, тоже возившим свои изделия в столицу. Я предложил ему прокатиться, но Рудин отказался. Подмогу я быстро нашел. Ехать согласились: Сеня Свирский (за двести пятьдесят рублей), сын драматурга Зазорцев (за сто пятьдесят) и пресловутый Гнедой (бесплатно), чувствовавший, видимо, вину, а может, просто не имевший средств на приобретение билета до Москвы, куда ему позарез необходимо было попасть.

На двух машинах – Свирского и Зазорцева – мы уехали рано утром, рассчитывая прибыть в Москву к вечеру. Но в полночь мы находились... в ста километрах от дома.

По дороге с машинами моих приятелей происходило все, что только может происходить с советскими автомобилями: они горели, отказывали тормоза, перегревались двигатели. Потом у Сеньки «полетел» задний мост, а «телега» Зазорцева задымилась и забилась в конвульсиях. В небольшом городке, куда мы добрались к сумеркам, пришлось взять штурмом автосервис. Кое-как наши развалюхи удалось собрать, и мы тронулись в путь, который, впрочем, прошел весьма удачно, если не считать того, что в заповедных себежских лесах Сенькина машина отторгла собственный глушитель и следовавший след в след Зазорцев раздавил эту гнилую ржавую конструкцию. Диким ревом разбудив всех оставшихся в живых зайцев и волков, обитавших в этих местах, мы помчались дальше без остановок и приехали в Москву в 10 утра.

У выезда с Волоколамского шоссе нас остановил патруль. Капитан милиции сказал: «Предъявите разрешение на въезд в столицу!» Мы вспомнили, что на следующий день в Москву должен прибыть Рональд Рейган. Вложив в паспорта по червонцу, мы отдали их капитану, который ушел в будку. Через минуту оттуда вышел сержант, вернул документы и откозырял: «Счастливого пути...»

Я позвонил Анне Ильиничне Синилкиной – директору Дворца спорта в Лужниках, замечательной добрейшей даме с голубыми волосами, и она забронировала для нас два «люкса» в гостинице «Спорт». Потом мы поехали по направлению к стадиону «Динамо». Директор пребывал в состоянии жесточайшего похмелья.

– Плакаты, – задумчиво произнес он. Значит... плакат ы ...

– Не только, – сказал я. – Примите и маленький рижский сувенир – бальзам. Очень хорошо с кофе...

– ...Завтра у нас праздник, приуроченный к финалу Кубка СССР по футболу, – неожиданно бодро произнес директор. – Приезжайте за два часа до начала. Вот пропуск...

В день финала мы решили разбиться на две группки. Потом я жалел, что нас всего четверо, – работы хватило бы человек на сто. Длиннющие очереди, выстроившиеся за плакатами, волновались и гудели. Сенька счастливо смеялся, рассовывая деньги по карманам, Зазорцев отшвыривал любопытных и воров, Гнедой кричал, что медью брать не будет, у меня отваливались руки. Подошла очередь седобрового старичка, который, глядя на Сеньку, рассудительно сказал: «Ишь, гляди, хучь и еврей, а справное дело наладил...». – «Следующий! – бормотал Сенька. – Комплименты потом говорить будешь...»

Начался матч. Очередь, плюясь и ругаясь, побежала на трибуны.

– Холера! – сказал Зазорцев. – Нас мало. Мы не успеем охватить всех желающих купить этот бред болотного цвета.

В перерыве мы продавали столь же бойко. После игры – тоже. Мы продали две тысячи экземпляров. Сенька был доволен.

– Теперь можно поесть, – сказал он.

Мы заказали шикарный ужин из гостиничного ресторана. Потом все сели за стол и принялись доставать из карманов деньги. Представьте себе – четыре тысячи рублей – бумаги много! Официант, прикативший ужин, буквально остолбенел. Зазорцев сказал в свойственной детям драматургов манере: «Чего вылупился? Вали давай!» Официант попятился. Я дал ему десять рублей и тихо сказал: