Andrew Лебедев - ТВари Страница 15

Ведь нашлись же на Западе покупатели на наше русское дерьмо, на это шоу «Простейшие организмы под микроскопом», где пятеро пацанов три месяца сидели с пятью девчатами в квартире под телекамерами. Ругались матом, без конца переодевались, жрали, пили пиво и сношались.

Но пока надо было заниматься рутиной. А из четырех его девиц настоящая профессионалка пока — одна лишь Роза.

– Слушай, Натали, а где эта твоя подруга Агата, с которой я тогда на телевидении зацепился? — спросил Натаху Джон, когда все они собрались-таки на даче у Бориса в Переделкино.

– Агашка, что ли? — переспросила Натаха. — Она с квартиры съехала.

– А кафе, в котором она работала, помнишь?

– Я звонила туда, она уволилась.

– А что, на мобильный не могла позвонить? — настоятельно интересовался Джон.

– Я Агашку сама хотела достать, я ей фильмы оставляла, звонила ей, но она вроде как симкарту поменяла…

– Круто, — заметил Джон, в упор глядя на Наташку. — Всю жизнь поменяла, хату, работу, телефон… Так не бывает.

– Бывает, — возразила Натаха и задумалась.

Задумалась над словами Джона о том, что можно все поменять в своей жизни. Ведь в сущности именно в этом и есть ее, Натахи, мечта.

Она как раз и хочет поменять и работу, и хату, и все остальное.

Работа — какая у нее работа? Сидеть в вонючем ларьке на «Войковской», в ларьке, где даже нет туалета, где ей платят гроши, вынуждая заниматься мелким мошенничеством, обсчитывая покупателей и в торговые дни подменяя ценники на особо ходовые товары себе на карман. А как страшно, как унизительно было, когда хозяин ларька Тофик один раз просек обман и просто избил, а потом изнасиловал. Разве это работа?

А съемная дыра, в которой они жили с Агашкой, однокомнатная живопырка в блочной пятиэтажке — разве это квартира?

Натаха не такая уж дикая и забитая дура, чтобы не понимать: можно ведь жить иначе. Иметь престижную работу где-нибудь в агентстве фотомоделей, иметь квартиру в тихом московском центре внутри Садового кольца.

Но все познается в сравнении. Вот ее школьные подружки Татка и Лелька, которые не уехали искать счастья в Москву, как Натаха, а остались в Ступино. Татка сразу после девятого класса забеременела да вышла за Кольку Петрова, родила, а там уже куда уедешь с мелким? А Лелька-задрыга — связалась с какими-то из района и под следствие угодила, шесть месяцев в тюряге отсидела, а когда вышла, стала пить да возле дороги встала и теперь обслуживает дальнобойщиков.

Когда Натаха в Ступино свое приезжает, обе — и Татка, и Лелька — так завидуют Натахе: в столице живешь, в отдельной квартире, работу имеешь… Так что все относительно.

Но насчет того, что сказал Джон про Агашку, тень невнятной опаски вдруг пала на сердце Натахи. А не придется ли потом сильно завидовать этой Агашке, уж не вытащила ли она свой счастливый билет. Не выхватила ли она удачу поперек Натахи? И завистливое сердце сжималось в груди — жим-жим.

Часов в двенадцать все собрались в гостиной.

– Сегодня сделаем прогон, — сказал Джон.

Натаха с девчонками уже осмотрели дачу, обозрели комнаты, где они будут теперь жить. А еще есть, пить, мыться в душе, стирать свои трусики, спать, разговаривать, слушать музыку, смотреть телевизор, задираться, ссориться, драться, мириться, заискивать, заигрывать, флиртовать…

Да, и именно флиртовать с гостями, которых Джон будет привозить к ним. В этом-то как раз и будет самая суть их реалитишоу «Дачаподдача», его фишка.

Везде, в каждой комнате, на кухне, даже в туалете установлены камеры.

– Показываю, как надо держаться перед камерами, — объяснял Джон. — Они все здесь всегда включены на запись и необходимо всегда о них помнить и так перемещаться, чтобы в какую-то из трех камер обязательно попадать. Тем более если вы с клиентом — тогда попадать в кадр вместе с клиентом. И при этом поворачиваться так, чтобы оба попадали в камеру лицом, хотя бы в полоборота…

– Как это? — удивилась Натаха.

– Ну вот как вы в кино это видите… Но в кино — там есть оператор, который изменяет положение камеры, и еще есть режиссер в студии, который водит актеров по специальным меткам, а здесь камеры закреплены на постоянный ракурс, и режиссера с вами тоже не будет, так что — изучаем сейчас поле видимости камер во всех помещениях дачи и учимся вставать так, чтобы зрителю было видно и вас, и ваших гостей.

Джон с помощью Розы выстроил мизансцену. Всем остальным Борис велел смотреть в принесенный на кухню телевизор, подсоединенный к камерам, что висели по трем углам их столовой.

– Вот, глядите, Роза приглашает гостя, то есть меня, посидеть на кухне, попить кофе и поговорить о любви, а заодно и себя, красивую, показать и гостю, и телезрителям. Роза знает, что если сесть вот сюда, — Джон уселся за стол, — то в эту камеру ее будет видно анфас, а в ту камеру — в профиль. Тогда, чтобы и ее клиента было хорошо видать, его надо посадить вот сюда, — Джон пересел на другое место, — но в эту камеру теперь меня видно только со спины, а в той камере я теперь загораживаю прелестные ножки нашей Розы… Значит, надо сесть вот так…

Натаха глядела и все подмечала.

Оказывается, все не так страшно и не так сложно.

– Первое время во всех комнатах будут стоять мониторы, на которых вы будете видеть все ваши ошибки, как вас видно, а как вас не видно, но потом, когда приедут настоящие гости, мониторы уберем, — сказал Борис.

В спальных комнатах проще — камеры были расположены таким образом, что на какую кровать ни ляг, всегда окажешься в фокусе. А в гостиной с камином две камеры направлены на огроменныи угловой диван, на котором и будут, по замыслу режиссера, разворачиваться основные события их реалитишоу..

После обеда девицы демонстрировали, как они поняли и усвоили урок. Двое приглашенных Джоном захудалых актеров, Олег и Геннадий, должны были изображать гостей.

Сперва с ними работали Роза и Алла. А Натаха с другой девушкой, с Ирой, — на экране смотрели, как их подруги водят гостей по даче, как сажают их перед камерами, как наливают и подают им напитки, как сами садятся гостям на колени, обнимая их…

– Недурно, недурно, — бурчал Джон, искоса поглядывая на Бориса.

– Ничего для первого раза, — кивал Борис.

– А теперь Натали с Ирой, — сказал Джон. И прикрикнул: — Ну, смелее!

Натахе достался Олег, крупный парень лет двадцати. Крупный и даже толстый. Натахе он не понравился. Но не детей же ей с ним крестить и не замуж же за него!

Пошли с Олегом в гостиную.

Режиссерская задача была такой — усадить гостя возле камина, предложить ему выпить, взять в баре бутылку виски, налить Олегу, потом себе и с двумя стаканами проследовать к дивану. Там сесть рядышком и занять его беседой, так меняя позы, чтобы и ему, и зрителям выгодно показать все прелести своей фигуры. Потом, принимая ухаживания Олега, сесть к нему на колени и целоваться с ним. Пока все.

У Олега изо рта дурно пахло гнилым зубом, и еще руки у него были влажные, когда он к ней под лифон лез. И так неловко залезал, что больно сдавил грудь и едва не порвал дорогой аксессуар.

А так все было без чувств, как бывает на ненужной скучной вечеринке с ненужными людьми.

– Нормально, — подытожил Борис.

– Теперь вы все — почти состоявшиеся актрисы, — с энтузиазмом воскликнул Джон, откупоривая шампанское.

– Завтра еще раз закрепим пройденное, а послезавтра первый рабочий день съемок, — сказал Борис.

«Вот и перемены у меня, — думала Натаха, лежа поздно. вечером в кровати. А какие перемены у Агашки? Неужели у нее лучше, чем у меня?»

Агаша очень подружилась с Абрамом Моисеевичем. А как иначе — ведь почти каждый вечер они вместе устраивали людям единственный в их жизни праздник свадьбы, и частица этой праздничности оставалась у них в сердцах.

Агаша стала и веселее, и легче, и подвижнее. Она уже могла сама от начала до конца провести все свадебное торжество, полностью подчиняя себе пеструю толпу гостей и родственников, не смущаясь ни от случайных выкриков, ни от взглядов, ни от выпадов особо разошедшихся мужчин.

– Это тебе посильнее и покруче любой массовки в студии, — приободрял ее Абрам Моисеевич.

Агаша уверенно ходила вдоль длинного стола, за которым гремели вилками и ножами подгулявшие гости, ходила и смело говорила в микрофон как заученные остроты из неиссякаемого арсенала Абрама Моисеевича, так и экспромты собственного сочинения. Ей нравилось, что публика встречала ее репризы смехом и часто отзывалась благодарными аплодисментами.

Она не зашептывала и не заплевывала микрофона, с дикцией и артикуляцией все было «очень вери-велл», как говорил Абрам Моисеевич, а плечики, а осанка, а походка у Агаши были как у выпускницы Щукинского училища, на все пять баллов.