Вольфганг Шрайер - Лисы Аляски Страница 15

Шасси самолета к этому времени вмерзло в лед довольно крепко, хотя не так глубоко, как он полагал. Сколько же времени пройдет, пока колеса полностью не увязнут в снегу. Видимо, не менее трех недель. Как раз на столько им хватит имеющегося у них продовольствия.

Капитан осмотрелся по сторонам. Льдина, на которую они сели, оказалась довольно ровной и вполне пригодной для того, чтобы на нее мог приземлиться транспортный самолет с небольшой посадочной скоростью, тем более если у него вместо колес будут лыжи. А вертолету сесть здесь вообще не составит труда. Только каким образом он сможет долететь сюда, если стартовать ему придется с базы, расположенной на Аляске?

Шагая против ветра, капитан вскоре добрался до края льдины, о которую разбивалась темная, почти черная вода. Здесь вообще доминировали в основном два цвета — белый и черный.

На расстоянии не более четверти мили торжественно плыла еще одна льдина, а все остальное пространство было покрыто ледяной кашей или обломками льдин различной величины и конфигурации, которые то и дело сталкивались и наползали друг на друга. Края их, должно быть, от частых столкновений казались утолщенными, а некоторые льдины были похожи на пирожные. Большинство из них были невелики по размеру и вряд ли выдержали бы человека. Во всяком случае, о том, чтобы добраться до другой большой льдины, не окунувшись в ледяную купель, нечего было и мечтать. А окунувшись туда, вряд ли выберешься живым. И даже если погода вдруг улучшится, они все равно не смогут покинуть «Сон дьявола». Правда, в их распоряжении имелась надувная лодка, однако в настоящее время они вынуждены были довольствоваться своей льдиной.

Льдина возвышалась над поверхностью воды дюймов на двадцать. Капитан замерил ее высоту, лежа на животе, а чтобы не ошибиться, повторил замеры несколько раз. Он знал, что из воды обычно выступает лишь восьмая часть всей льдины, а зная это, нетрудно было высчитать общую толщину. Она составляла примерно сто шестьдесят дюймов. Он слышал, что такая толщина считается довольно большой (более толстых льдин вроде бы вообще не существует). И наросла она, скорее всего, не за один год. При средней температуре минус двадцать градусов за пять месяцев могла образоваться льдина вдвое тоньше. Чем толще становится льдина, тем медленнее она намерзает, а под конец процесс намерзания совсем замедляется. Да еще полярное солнце каждое лето как бы слизывает своими лучами с ее поверхности до сорока дюймов. Это не утешало, тем более что сам процесс был всесторонне изучен учеными и уложен в сжатую математическую формулу, хорошо известную всем пилотам на Айси кейп.

Лесли оглянулся. Ветер дул ему в спину, и идти было легко. Капитан знал, что иногда льдины раскалывались почти пополам, но эта махина внушала ему доверие. Прикладом ружья он ударил по замерзшей луже — внизу находился слой мягкого снега толщиной четыре дюйма. Значит, тридцать шесть часов назад здесь еще светило солнце. Что ж, они прилетели слишком поздно. Впрочем, так часто бывает в жизни. Ничего, выше голову. Настанет же день, когда погода улучшится.

Настанет день… Лесли смутно чувствовал, что утрачивает работоспособность. Безбрежная белая пустыня медленно, но неотвратимо парализовывала его волю.

Заметив чайку, капитан выстрелил в нее и промахнулся. Одинокий выстрел прозвучал как–то особенно резко. Чайка сидела слишком далеко, и ветер раздувал ее перья. Затем она противно вскрикнула и полетела. Этот промах не огорчил капитана: такие чайки встречались повсюду, а ему хотелось подарить Бренде какую–нибудь редкую птицу, обитающую только в Арктике. Девушка должна почувствовать, что он думал о ней.

Бренда! Юное белокурое создание, милое и беспомощное, с бархатистыми, как кожура спелого персика, щеками и губками, с которых в любую минуту готово сорваться возражение. Именно такой она и осталась в памяти капитана, хотя он, вероятно, был не совсем прав. Ему почему–то никак не удавалось представить, что со временем она превратится в сухую стандартизованную американку, которая будет неустанно подстрекать честолюбивого супруга быстрее продвигаться по службе.

Лесли понравилось, как Бренда наотрез отказалась вылезти из джипа перед ветхим мостом, как буквально через несколько минут она как ни в чем не бывало приветствовала майора Горрелла: «Хэлло, майор, как вы себя чувствуете?»

Капитан задумался: уж не влюблен ли он? И действительно, это похоже на любовь. Он, как назло, застрял на этой льдине, а Бренда тем временем улетит вместе с мужчиной, которого она называет Гордоном.

Когда капитан Лесли вернулся в приятное тепло самолета, Хестер все еще сидел перед радиопередатчиком, Харрис внимательно разглядывал свою руку. Лесли тоже посмотрел на руку лейтенанта, и в голову ему полезли отвратительные мысли. Он сразу вспомнил рассказ Хестера о том, как капрал Манли поранил руку об антенну «Сна дьявола», а потом ему ее ампутировали.

Заставив себя улыбнуться, Лесли обратился к лейтенанту:

— Ну, Боб, как поживает твоя лапка?

Харрис поднял на него глаза и ничего не ответил.

Из радиоприемника доносилась русская речь. На электрической печке закипала вода.

* * *

Бренда, находившаяся в тот час на сорок градусов восточнее, стояла на краю скалы неподалеку от маленького оазиса. Едва представилась возможность, она пришла на этот заболоченный берег, где совсем недавно прогуливалась с капитаном Лесли. Прислонилась к тому камню, возле которого капитан поцеловал ее впервые. Все здесь напоминало ей о Джиме, и очень хотелось, чтобы воспоминания эти сохранились подольше.

Стоя на скале, она любовалась игрой красок. Где–то далеко–далеко на северо–западе что–то вдруг ярко вспыхнуло и появилось облако такой причудливой формы, какого она никогда не видела. Казалось, из красного пламени выскакивали желто–зеленые змеи, подсвеченные фиолетовым. Это было великолепно, но заинтересовало ее лишь постольку, поскольку имело отношение к капитану Лесли. Что, если и он видит это сказочное зрелище? Ведь это как раз там, куда он улетел. Говорят, северное сияние зависит от магнитного поля Земли. Может, именно оно и помешало радистам базы связаться с самолетом Джима Лесли.

Когда сияние померкло, Бренда вернулась на базу. Мысли о Джиме не давали ей покоя. Что она будет делать, когда он вернется на базу? А в том, что он обязательно вернется, она не сомневалась, хотя сознавала, какая опасность ему угрожает. Вот когда она по–настоящему поняла, как много он для нее значит. Если он захочет жениться на ней, она останется здесь или поедет с ним туда, куда его пошлют. Это было для нее ясно. Правда, придется причинить боль Гордону, но тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. «Мне очень жаль, Гордон», — скажет она ему. В голову лезли всевозможные фразы, какие обычно говорят в утешение. Но странно, ту единственную фразу, которую нужно было сказать Гордону, она никак не могла придумать.

Обо всем этом она думала по дороге на базу. Проходя мимо барака, в котором жил Джим, она заметила у него на подоконнике букет подснежников. Бренда зашагала быстрее. Как и раньше, она боялась спросить отца о новостях. Ей так хотелось увидеть на дороге джип Лесли.

В этот момент она услышала: кто–то насвистывает мелодию, которую напевал ей Джим. Она почувствовала, как спазма сдавила ей горло. Джим! Джим! Как много значило для нее теперь это имя!

Подойдя к зданию метеостанции, она остановилась и принялась разглядывать карту морей Арктики. Никогда раньше она не пыталась разобраться в том, что изображали карты, поэтому почти ничего не поняла. Она ненавидела и эту пеструю карту, и изображенную на ней Арктику с ее морями и думала о том, что теперь часто будет смотреть вот на такую же карту, мало о чем ей говорящую.

Когда Бренда вошла в комнату радиста, тот еле заметно усмехнулся:

— Хэлло, мисс Рид, он вышел на связь. «Сон дьявола» цел, ребята живы.

Она почувствовала, как сильно забилось ее сердце.

— А можно мне послушать? — спросила она после секундного колебания — ей стало трудно дышать.

— Пожалуйста, — разрешил радист и, включив магнитную ленту, подал Бренде наушники: — Правда, это всего лишь радиограмма, переданная с помощью азбуки Морзе. Для простого сообщения расстояние слишком велико.

Бренда жадно вслушивалась в нежное попискивание, которое то затихало, то усиливалось, перемежаясь с атмосферными помехами. Пока шла радиопередача — а длилась она секунд восемнадцать, не больше, — Бренда стояла немного согнувшись и крепко прижав к голове наушники. Когда писк в наушниках затих, она сняла их и спросила:

— А что все это значит?

— Это военная тайна, — ответил радист. — Но дела у них идут великолепно.

* * *

— Одному дьяволу известно, куда запропастилась Бренда, — проговорил полковник Рид. — Думаю, нет смысла ее ждать. — С расстроенным видом он взял в руки ложку и помешал остывающий бульон в супнице.